Пстгу › факультеты и отделения › факультет церковных художеств › кафедры и отделения › выпускающие кафедры › кафедра иконописи › преподавательский состав › протоиерей николай чернышев. Войти в храм, «прыгая от радости. «Кто теперь поругает и кто утешит…»

Про-то-и-е-рей Ни-ко-лай Чер-ны-шев с 1914 го-да и до сво-ей ги-бе-ли был бла-го-чин-ным Вот-кин-ской и Галев-ской во-ло-стей на тер-ри-то-рии совре-мен-ной Уд-мур-тии. За без-упреч-ную служ-бу Пра-во-слав-ной Церк-ви неод-но-крат-но на-граж-дал-ся епар-хи-аль-ным на-чаль-ством. Он за-ни-мал-ся ак-тив-ной про-све-ти-тель-ской и об-ще-ствен-ной де-я-тель-но-стью: чи-тал лек-ции в Об-ще-ствен-ном со-бра-нии, был по-чет-ным чле-ном Вот-кин-ско-го об-ще-ства лю-би-те-лей му-зы-каль-но-го и дра-ма-ти-че-ско-го ис-кус-ства име-ни П.И. Чай-ков-ско-го. По бла-го-сло-ве-нию свя-то-го пра-вед-но-го Иоан-на Крон-штадт-ско-го он стал учре-ди-те-лем и пред-се-да-те-лем мест-но-го Об-ще-ства трез-во-сти. Во вре-мя Пер-вой ми-ро-вой вой-ны отец Ни-ко-лай участ-во-вал в ра-бо-те мест-но-го от-де-ле-ния «Все-рос-сий-ско-го Зем-ско-го со-ю-за по снаб-же-нию ар-мии». Его мно-го-лет-няя об-ще-ствен-ная и пре-по-да-ва-тель-ская де-я-тель-ность бы-ла от-ме-че-на се-реб-ря-ной ме-да-лью Об-ще-ства Крас-но-го Кре-ста и ор-де-ном свя-той Ан-ны III сте-пе-ни.

У про-то-и-е-рея Ни-ко-лая Чер-ны-ше-ва бы-ло чет-ве-ро де-тей. Ра-но ов-до-вев, он жил с млад-шей до-че-рью Вар-ва-рой, окон-чив-шей гим-на-зию и Выс-шие жен-ские кур-сы в Ка-за-ни. Вар-ва-ра Ни-ко-ла-ев-на со-зна-тель-но не вы-хо-ди-ла за-муж, остав-шись под-ле сво-е-го от-ца.

В ав-гу-сте 1918 го-да жи-те-ли Вот-кин-ска, в ос-нов-ном ра-бо-чие и слу-жа-щие за-во-да, вы-сту-пи-ли про-тив со-вет-ской вла-сти. Про-то-и-е-рей Ни-ко-лай, несмот-ря на опас-ность, не оста-вил сво-е-го при-хо-да и про-дол-жил ис-пол-нять свой пас-тыр-ский долг. Отец Ни-ко-лай на-пут-ство-вал уми-ра-ю-щих, вдох-нов-лял па-со-мых. Его дочь Вар-ва-ра ис-пол-ня-ла слу-же-ние сест-ры ми-ло-сер-дия.

По-сле по-дав-ле-ния вос-ста-ния го-род за-ня-ли си-лы Крас-ной ар-мии. Через неко-то-рое вре-мя в го-род-ском со-бо-ре был про-ве-ден ан-ти-ре-ли-ги-оз-ный дис-пут, на ко-то-ром в за-щи-ту ве-ры вы-сту-пил про-то-и-е-рей Ни-ко-лай. На сле-ду-ю-щий день свя-щен-но-слу-жи-те-ля аре-сто-ва-ли. На-род впо-след-ствии вспо-ми-нал, что, ко-гда ста-ли аре-сто-вы-вать от-ца Ни-ко-лая, его дочь Вар-ва-ра бро-си-лась к ро-ди-те-лю и креп-ко об-хва-ти-ла его, так что ее ни-кто не смог ото-рвать - ни крас-но-ар-мей-цы, ни сам свя-щен-ник. Так их вме-сте и уве-ли. В тюрь-ме они про-си-де-ли до 2 ян-ва-ря 1919 го-да. Род-ствен-ни-ца эко-ном-ки Чер-ны-ше-вых А.А. Ми-ро-лю-бо-ва вспо-ми-на-ет, что при по-се-ще-нии о. Ни-ко-лая в тюрь-ме на-шла его спо-кой-ным, в мо-лит-вен-ном на-стро-е-нии и «вер-ным Иису-су Хри-сту». По дру-гим вос-по-ми-на-ни-ям о. Ни-ко-лай про-сил при-не-сти ему об-ла-че-ние (ве-ро-ят-но - епи-тра-хиль) для со-вер-ше-ния бо-го-слу-же-ний в за-клю-че-нии и осо-бен-но для ис-по-ве-ди аре-сто-ван-ных.

Про-то-и-е-рей Ни-ко-лай Чер-ны-шев и его дочь Вар-ва-ра бы-ли рас-стре-ля-ны 2 ян-ва-ря 1919 го-да. Из-вест-но, что пе-ред рас-стре-лом на тре-бо-ва-ние снять крест он им от-ве-тил: «Вот умру - то-гда и сни-ми-те». По-хо-ро-не-ны они бы-ли на На-гор-ном клад-би-ще ря-дом с Пре-об-ра-жен-ским со-бо-ром. Ме-сто их по-гре-бе-ния по-чи-та-е-мо на-ро-дом. Есть слу-чаи чу-дес-ной по-мо-щи по мо-лит-вам к про-то-и-е-рею Ни-ко-лаю в ис-це-ле-нии от неду-га ви-но-пи-тия. Про-то-и-е-рей Ни-ко-лай и его дочь Вар-ва-ра по-чи-та-ют-ся по-том-ка-ми вот-кин-цев за-гра-ни-цей. В хра-ме свя-то-го Иоан-на Кре-сти-те-ля в Берк-ли есть их об-раз с неуга-си-мой лам-па-дой».

7 мар-та 2018 го-да со-сто-я-лось об-ще-цер-ков-ное про-слав-ле-ние в ли-ке свя-тых свя-щен-ни-ка Вот-кин-ско-го Бла-го-ве-щен-ско-го со-бо-ра Ни-ко-лая Чер-ны-ше-ва и до-че-ри его Вар-ва-ры.

Полные жития священномученика Николая Чернышева и дочери его, мученицы Варвары

Ни-ко-лай Чер-ны-шев ро-дил-ся в 1853 го-ду, в се-мье свя-щен-ни-ка Бла-го-ве-щен-ско-го со-бо-ра Вот-кин-ско-го за-во-да (имен-но так на-зы-вал-ся по-сё-лок, ко-то-рый те-перь на-зы-ва-ет-ся го-ро-дом Вот-кин-ском в Уд-мур-тии). Его отец, Ан-дрей Ива-но-вич Чер-ны-шев, был од-ним са-мых про-све-щен-ных лю-дей за-вод-ско-го по-сёл-ка, из-вест-ный за его пре-де-ла-ми не толь-ко сво-и-ми про-по-ве-дя-ми, но и ис-сле-до-ва-ни-я-ми в об-ла-сти кра-е-ве-де-ния. За-ни-ма-ясь кра-е-ве-де-ни-ем он опуб-ли-ко-вал из-вест-ную свою ста-тью «Храм и при-ход Кам-ско-Вот-кин-ско-го Бла-го-ве-щен-ско-го со-бо-ра».

Ни-ко-лай Чер-ны-шев по при-ме-ру сво-е-го от-ца, стал свя-щен-ни-ком, за-кон-чив в 1875 го-ду Вят-скую Ду-хов-ную се-ми-на-рию. С пер-вых дней сво-ей са-мо-сто-я-тель-ной жиз-ни о. Ни-ко-лай за-ни-ма-ет-ся пе-да-го-ги-че-ской де-я-тель-но-стью. За усерд-ные тру-ды по обу-че-нию в на-род-ных шко-лах в те-че-нии 25 лет он был на-граж-ден ор-де-ном Свя-той Ан-ны 3 сте-пе-ни. В го-ды Рус-ско-япон-ской вой-ны о. Ни-ко-лай при-ни-ма-ет ак-тив-ное уча-стие в ра-бо-те мест-но-го ко-ми-те-та Об-ще-ства Крас-но-го Кре-ста, за что был на-граж-дён се-реб-ря-ной ме-да-лью.

Отец Ни-ко-лай бу-дучи ис-тин-ным хри-сти-а-ни-ном не мог рав-но-душ-но от-но-сит-ся к бе-дам на-род-ным и при-ни-мал са-мое ак-тив-ное уча-стие в по-мо-щи страж-ду-щих. Од-ной из бед по-стиг-ших на-род в XIX сто-ле-тии бы-ло пьян-ство. Для борь-бы с ним и про-све-ще-ния про-сто-го на-ро-да он, по бла-го-сло-ве-ния свя-то-го Иоан-на Крон-штад-ско-го, учре-дил Вот-кин-ское об-ще-ство трез-во-сти и стал его пред-се-да-те-лем.

По-доб-но сво-е-му от-цу он был об-ра-зо-ван-ней-шим че-ло-ве-ком, из-вест-ным не толь-ко сво-и-ми за-ме-ча-тель-ны-ми про-по-ве-дя-ми и бе-се-да-ми, но и как боль-шой це-ни-тель ис-кус-ства. На про-тя-же-нии мно-гих лет он был по-чет-ным чле-ном Вот-кин-ско-го об-ще-ства лю-би-те-лей му-зы-каль-но-го и дра-ма-ти-че-ско-го ис-кус-ства им. П.И. Чай-ков-ско-го.

Всю свою жизнь о. Ни-ко-лай по-свя-тил про-све-ще-нию сво-е-го на-ро-да, неся ему сло-во Бо-жие, за что снис-кал сре-ди вот-кин-ских жи-те-лей за-слу-жен-ное ува-же-ние и лю-бовь. По-сле каж-дой служ-бы в Бла-го-ве-щен-ском со-бо-ре его про-во-жа-ли до до-му огром-ные тол-пы на-ро-да, до са-мых во-рот во-про-шая его и про-ся на про-ща-ние бла-го-сло-ве-ние.

В се-мье о. Ни-ко-лая бы-ло чет-ве-ро де-тей. Он до-ста-точ-но ра-но ов-до-вел и в по-след-нее вре-мя про-жи-вал со сво-ей млад-шей до-че-рью Вар-ва-рой, (1888 го-да рож-де-ния), ко-то-рая, по-сле окон-ча-ния выс-ших жен-ских кур-сах в Ка-за-ни, ра-бо-та-ла в Вот-кин-ске учи-те-лем.

На-сту-пи-ли гроз-ные дни ре-во-лю-ци-он-но-го пе-ре-во-ро-та в 1917 го-ду. Власть в по-сёл-ке бы-ла за-хва-че-на боль-ше-ви-ка-ми. Их ко-ми-те-ты, по вос-по-ми-на-ни-ям тех-ни-ка С.Н. Лот-ко-ва, со-сто-я-ли в ос-нов-ном из приш-лых лю-дей, за-няв-ших на за-во-де ме-ста ушед-ших на фронт муж-чин да «боль-ше-вист-ских при-хвост-ней вро-де тех-ни-ка Гилё-ва, двух бра-тьев и сест-ры Ка-зе-но-вых, мат-ро-са Берд-ни-ко-ва». Во гла-ве их стал без-гра-мот-ный уго-лов-ник Филипп Ба-клу-шин, ко-гда-то за убий-ство со-слан-ный на Са-ха-лин, но ре-во-лю-ци-ей осво-бож-дён-ный с бес-сроч-ной ка-тор-ги. «Гроз-ный и мсти-тель-ный, он воз-гла-вил мест-ный Со-вет ра-бо-чих, кре-стьян-ских и сол-дат-ских де-пу-та-тов и стал да-вить и тер-ро-ри-зи-ро-вать всё на-се-ле-ние». На-ча-лись вся-че-ские при-тес-не-ния, рас-стре-лы без су-да и след-ствия, на-си-лия и гра-бе-жи. Тер-пе-ние за-вод-чан бы-ло на пре-де-ле. Не луч-ше де-ла об-сто-я-ли и в окрест-ных се-ле-ни-ях. Вот как их опи-сы-вал кре-стья-нин А. По[вы]шев став-ший пар-ти-за-ном 12 ро-ты Вот-кин-ско-го пол-ка: «Вер-нув-ши-е-ся сол-да-ты, те, что по-пло-ше, кто рань-ше был за-ме-чен в во-ров-стве и мо-шен-ни-че-стве, ну сло-вом лен-тяи, ко-то-рые рань-ше лю-би-ли по-пить на чу-жой счёт, ста-ли аги-ти-ро-вать, что нуж-но отобрать зем-лю у бо-лее со-сто-я-тель-ных му-жич-ков и без то-го недо-ста-точ-ную для хо-зяй-ства, вви-ду че-го у нас ста-ла до-ро-го-виз-на и хо-ро-шие му-жич-ки ста-ли се-ять толь-ко «про се-бя». И вот в на-шей во-ло-сти на-стро-е-ние ста-ло из-ме-нять-ся, по-то-му что ста-ли у вла-сти празд-но ша-та-ю-щи-е-ся лен-тяи…».

Не же-лая та-кой вла-сти, её вско-ре сбро-сил за-вод-ской на-род и кре-стьяне окрест-ных се-ле-ний, под-няв из-вест-ное Ижев-ско-Вот-кин-ское вос-ста-ние. Боль-ше-ви-ки стя-ну-ли огром-ные си-лы в рай-он вос-ста-ния, чтобы по-да-вить его, и через 100 дней в по-сё-лок во-шли крас-ные. В ночь на 12 но-яб-ря 1918 го-да все, кто смог эва-ку-и-ро-вать-ся и по-след-ние ча-сти Вот-кин-ской На-род-ной ар-мии пе-ре-шли на дру-гой бе-рег Ка-мы по со-здан-но-му ими же мо-сту. Мост был взо-рван, не успев-шие и не су-мев-шие эва-ку-и-ро-вать-ся оста-лись на-едине с «си-ла-ми боль-ше-вист-ских банд, со-сто-я-щих из мадь-яр, ки-тай-цев и ла-ты-шей». По-ли-лись ре-ки кро-ви. По ин-фор-ма-ции гор-но-го ин-же-не-ра В.Н. Гра-мат-чи-ко-ва, на-силь-но вы-ве-зен-но-го боль-ше-ви-ка-ми из Пер-ми в Вот-кинск и став-ше-го сви-де-те-лем тех со-бы-тий, имен-но в этот пе-ри-од с но-яб-ря 1918 го-да по ап-рель 1919 год бы-ло про-из-ве-де-но боль-ше все-го рас-стре-лов. Со-глас-но цир-ку-ля-рам фин-от-де-лов НКВД и Вят-ско-го гу-бис-пол-ко-ма на-се-ле-ние Вот-кин-ска в 1916 го-ду со-став-ля-ло 28.349 че-ло-век, а в 1919 го-ду толь-ко 12.127 че-ло-век. Без учё-та есте-ствен-но-го при-ро-ста на-се-ле-ние умень-ши-лось в 2,3 ра-за. Мас-со-вые рас-стре-лы унес-ли по раз-ным под-счё-там от 5 до 7 ты-сяч ни в чём не по-вин-ных лю-дей. Бе-да не обо-шла и кре-стьян-ский дом. По сло-вам кре-стья-ни-на По[вы]ше-ва «Мно-го пе-ре-ре-за-ли на-ших се-мей. Мно-го ото-бра-ли у них ло-ша-дей и ко-ров, хле-ба и одеж-ды, так как всё это бы-ло остав-ле-но на про-из-вол судь-бы. Да бу-дут про-кля-ты эти вар-ва-ры, ху-ли-те-ли ве-ры и раз-ру-ши-те-ли всех за-ко-нов Бо-же-ских и че-ло-ве-че-ских!»

О страш-ных со-бы-ти-ях тех дней сви-де-тель-ству-ют и са-ми па-ла-чи. Да-же пред-се-да-тель вот-кин-ско-го ЧК Лин-де-ман на во-прос пред-се-да-те-ля ревво-ен-со-ве-та Зо-ри-на, не ску-ча-ет ли он в Вот-кин-ске, те-ле-гра-фи-ро-вал: «Ра-бо-ты по-ря-доч-но, но при-знать-ся, что-то охла-дел. Ужас-но из-нерв-ни-чал-ся от-ча-сти и озве-рел, по-след-нее да-же сам за-ме-чаю». А его ра-бо-той и бы-ли вы-яв-ле-ние вра-гов и их по-сле-ду-ю-щее уни-что-же-ние.

Вра-гом но-мер один бы-ло пра-во-слав-ное ду-хо-вен-ство. В мае 1918 го-да на Пле-ну-ме ЦК РКП(б) бы-ло при-ня-то ре-ше-ние о на-ча-ле ан-ти-цер-ков-но-го тер-ро-ра. А уже в но-яб-ре 1918 го-да пред-се-да-тель ЧК Во-сточ-но-го фрон-та Ла-цис от-да-ёт на Вят-ку и Пермь при-каз: «Во всей при-фрон-то-вой по-ло-се на-блю-да-ет-ся са-мая ши-ро-кая и необуз-дан-ная аги-та-ция ду-хо-вен-ства про-тив Со-вет-ской вла-сти. …Вви-ду яв-ной контр-ре-во-лю-ци-он-ной ра-бо-ты ду-хо-вен-ства, пред-пи-сы-ваю всем при-фрон-то-вым Чрез-выч-ко-мам об-ра-тить осо-бое вни-ма-ние на ду-хо-вен-ство, уста-но-вить тща-тель-ный над-зор за ни-ми, под-вер-гать рас-стре-лу каж-до-го из них, не смот-ря на его сан, кто дерзнёт вы-сту-пить сло-вом или де-лом про-тив Со-вет-ской вла-сти». При-каз был при-нят, что на-зы-ва-ет-ся «с лё-ту». В на-ча-ле де-каб-ря 1918 го-да Лин-де-ман сов-мест-но Зо-ри-ным го-то-вят зло-ве-щее ме-ро-при-я-тие, ко-то-рое име-ну-ют «про-грам-ма №490». 13 де-каб-ря (н.с.) Зо-рин и его по-мощ-ни-ки при-бы-ва-ют в Вот-кинск. Зо-рин вско-ре те-ле-гра-фи-ру-ет в Ревво-ен-со-вет: «По-не-дель-ник я Сем-ков Ша-пош-ни-ков ез-ди-ли Вот-кинск устро-и-ли там три ми-тин-га меж-ду про-чим один в со-бо-ре про-шли до-воль-но хо-ро-шо в церк-ви бы-ли оп-по-нен-ты ко-то-рых успеш-но раз-би-ли точ-ка». Оп-по-нен-том и был отец Ни-ко-лай Чер-ны-шев, ко-то-ро-го боль-ше-ви-ки «успеш-но раз-би-ли». Но не в дис-кус-сии как оп-по-нен-та, а по-про-сту аре-сто-ва-ли и бро-си-ли в тюрь-му. На-род в по-сле-ду-ю-щем вспо-ми-нал, что ко-гда ста-ли аре-сто-вы-вать от-ца Ни-ко-лая, его дочь Вар-ва-ра бро-си-лась к от-цу и креп-ко об-хва-ти-ла его, что её ни-кто не смог ото-рвать, ни крас-но-ар-мей-цы, ни сам свя-щен-ник. Так их вме-сте и уве-ли. В тюрь-ме они про-си-де-ли до 2 ян-ва-ря 1919 го-да.

В этот тра-ги-че-ский день их вы-ве-ли из тюрь-мы и рас-стре-ля-ли на бе-ре-гу пру-да (на-про-тив ны-неш-не-го му-зея П.И. Чай-ков-ско-го). Крас-но-ар-ме-ец, по-про-сив-ший-ся по-греть-ся в один из со-сед-них до-мов рас-ска-зы-вал: «Рас-стре-ли-ва-ли длин-но-гри-во-го, но ни-как не мог-ли, сде-ла-ли несколь-ко вы-стре-лов, а он всё до по-след-не-го что-то шеп-тал, пе-ре-би-рая гу-ба-ми». Несо-мнен-но, это бы-ли по-след-ние его при-жиз-нен-ные свя-тые мо-лит-вы. На тре-бо-ва-ние снять крест о. Ни-ко-лай от-ве-тил: «Вот умру то-гда и сни-ми-те». Вме-сте с ним бы-ла рас-стре-ля-на и Вар-ва-ра, всё так же об-хва-тив-шая сво-е-го от-ца и раз-де-лив-шая с ним участь му-че-ни-ка за Хри-ста.

По-сле осво-бож-де-ния Кол-ча-ком Вот-кин-ска, в ап-ре-ле 1919 го-да, вот-кин-цы отыс-ка-ли те-ло сво-е-го лю-би-мо-го ба-тюш-ки и его до-че-ри и устро-и-ли в Бла-го-ве-щен-ском со-бо-ре все-на-род-ное про-ща-ние. Это со-бы-тие не из-гла-ди-лось из па-мя-ти на-ших лю-дей, они из по-ко-ле-ния в по-ко-ле-ние пе-ре-да-ва-ли его. Вот толь-ко бы-ло неиз-вест-но ме-сто их за-хо-ро-не-ния. Лю-ди его, по всей ви-ди-мо-сти, та-и-ли. И лишь в 90-е го-ды про-шло-го сто-ле-тия од-на бла-го-че-сти-вая жи-тель-ни-ца Вот-кин-ска от-кры-ла его. Они по-хо-ро-не-ны у стен Пре-об-ра-жен-ской церк-ви.

Свя-щен-но-му-че-ник Ни-ко-лай Чер-ны-шев и му-че-ни-ца Вар-ва-ра вклю-че-ны в ме-ся-це-слов Рус-ской Пра-во-слав-ной Церк-ви ре-ше-ни-ем Свя-щен-но-го Си-но-да 7 мар-та 2018 го-да (жур-нал №6), с опре-де-ле-ни-ем празд-но-ва-ния дня па-мя-ти 2 ян-ва-ря.

В книгу «Введение во храм» вошли статьи, посвященные шедеврам церковного искусства и живописи на христианскую тематику - церкви Покрова на Нерли, собору Василия Блаженного, церкви Преображения в Кижах, росписям Ферапонтова монастыря, «Троице» Андрея Рублева, картинам Александра Иванова «Явление Мессии» и «Реквием» Павла Корина, западным храмам и храмам России. Последний раздел книги содержит размышления о том, какие храмы нужны сегодня. Издание является совместным проектом Культурно-просветительского фонда «Преображение» и Свято-Филаретовского православно-христианского института.

Высказать свое мнение о книге и поздравить автора пришли его друзья и коллеги по светской и церковной работе - известные историки искусства, педагоги и священнослужители.

Рассказал, что книга не является только сборником ранее опубликованных статей. Каждую из них пришлось серьезно переработать, чтобы получилось издание, адресованное в первую очередь тем, кто готовится к крещению и воцерковлению, а также тем, кто давно ходит в храм, но не осознаёт духовного и художественного содержания церковной архитектуры, росписей, икон. При создании книги ключевым для автора стал образ введения во храм Пресвятой Богородицы, описанный в апокрифе «Протоевангелие Иакова» (II в.): радость маленькой Марии, будущей Богородицы, которая, забыв обо всех окружающих, устремилась в храм, «прыгая от радости», и всеобщая радость народа, который, видя это, «полюбил ее».

Хотелось, чтобы и современный человек, войдя в храм, духовно возрадовался, чтобы он не только увидел что-то новое для себя, а принял то лучшее, что есть в храме, как свое, как будто узнал его - да, вот так и должно быть… Но показать это сейчас лучше не большой последовательно написанной книгой, а отдельными «вспышками»: храмами, их внутренним убранством, иконами. Ведь все они - об одном - о том, что радует, открывая содержание нашей веры, - сказал автор.

Как отметила , главный научный сотрудник Института теории и истории изобразительных искусств Российской академии художеств, д-р искусствоведения, несмотря на то, что книга «Введение во храм» написана о выдающихся шедеврах, которым посвящены целые тома, она содержит новые факты, развенчивает расхожие мифы. А главное - автор, проанализировав существо церковного искусства, показал одно из основных его качеств - недосказанность, тайну, которая определяет существо образа.

В книге удалось достичь гармонии в соединении церковного и искусствоведческого взгляда на церковное искусство, - подчеркнул , ведущий научный сотрудник Института художественного образования и культурологии Российской академии образования, канд. пед. наук. - Меня поразил ее язык, то, с какой теплотой рассказывалось о судьбах людей, связанных с этими шедеврами.

Проблему расхождения между церковными и светскими специалистами отметил и , главный редактор журнала «Искусство в школе», заведующий лабораторией психологических проблем художественного развития Психологического института РАО, член Союза художников РФ, д-р психол. наук. По его словам, в книге удалось преодолеть разрыв между религиозным и светским в культуре. Он охарактеризовал главы книги как позитивные свидетельства, объединяющие людей и способствующие возрастанию интереса к церковному искусству в педагогической среде.

Заведующая отделом древнерусской живописи Государственного исторического музея, канд. искусствоведения порадовалась тому, что книгу можно будет использовать как путеводитель при проведении экскурсий и лекций по церковному искусству.

Это не просто замечательная книга во всех отношениях - и в научном, и в стиле подачи материала. Изучая ее, человек, который должен говорить с экскурсантами, может использовать ее как пособие. Сейчас школы приводят детей в музеи, и можно представить, как сложно будет школьным учителям показывать им иконы. Думаю, что эта книга здесь очень может помочь, - сказала Людмила Петровна.

По мнению протоиерея Николая Чернышева , иконописца, члена Патриаршей искусствоведческой комиссии, клирика храма свт. Николая в Кленниках, книга обладает особым качеством, одно из ее основных достоинств - теплота, с которой описывается каждый памятник, его форма и содержание, как подтверждается новизна и традиционность церковного искусства.

Ответственный редактор «Журнала Московской Патриархии, назвал книгу личным свидетельством о том, что церковное искусство обращено не только в прошлое, что и сейчас возможна свобода творчества. Как подчеркнул Сергей Валерьевич, «мы способны на большее, чем просто подражание некоей мифологической Руси». И что именно церковное искусство на вопрос «есть ли свобода у христианина» убедительно отвечает «да».

Эта та отправная точка для церковного искусства, которая позволяет войти в храм. Об этом очень деликатно, очень мягко, разворачивая свою мысль в разные контексты, говорит автор книги, - завершил он.

Справка
Александр Михайлович Копировский - кандидат педагогических наук, магистр богословия. Профессор кафедры философии, гуманитарных и естественнонаучных дисциплин Свято-Филаретовского православно-христианского института. Автор и преподаватель курсов «Церковная архитектура и изобразительное искусство», «Религиозная эстетика», «Христианская эстетика», «Введение в богословие». Более 15 лет проработал в Московских художественных музеях. Член Российской Ассоциации искусствоведов. Автор более 200 публикаций по научно-богословской и церковно-художественной тематике.

Протоиерей Николай Чернышев, клирик храма Святителя Николая в Кленниках, иконописец, член Патриаршей искусствоведческой комиссии размышляет о том, должен ли иконописец следовать мнению заказчика, условен ли языки иконописи, что это за язык и о многом другом.

Протоиерей Николай Чернышев

• Окончил художественно-графический факультет МГПИ им. Ленина в 1983 г. Работал реставратором в отделе реставрации станковой и темперной живописи ВНИИ Реставрации и в МДА – 1985-1987.
• Иконописи учился в 80-е годы у И.В. Ватагиной, затем у архимандрита Зинона (Теодора). Участвовал в организации иконописной школы при МДА.
• Окончил Московскую Духовную Семинарию. Член Патриаршей Искусствоведческой комиссии со времени ее основания. После кончины протоиерея Александра Куликова – временно исполняет обязанности настоятеля храма свт. Николая в Кленниках.
• Участвовал в росписи Николо-Кузнецкого храма в Москве, храма св. вмч. Димитрия Солунского в селе Дмитровское (Моск. Епархия), Покровского храма МДА. Со времени возвращения Церкви храма свт. Николая в Кленниках совмещает священническое служение в нем с работами по восстановлению этого храма.

Вы крестились будучи студентом художественно-графического факультета педагогического института. Вообще, кажется, есть некая тенденция, что, обучаясь мастерству художника, человек приходит к вере?

Могу сказать о себе - учеба в большой мере повлияла на мой приход к вере. Когда всматриваешься в архитектурные памятники, в иконы и даже в светские картины - начинаешь о многом задумываться. Ведь мировое и отечественное художественное наследие - оно во многом христианское, во многом - православное. И, соприкасаясь с шедеврами, ты начинаешь размышлять о смысле тех форм, в которых они создавались и об их содержании. Следующим шагом часто бывает движение к вере…

- Иконопись, в свою очередь, привела Вас к священству?

Меня крестил протоиерей Александр Куликов, и именно он мне сказал, причем достаточно быстро после моего крещения: «Ты станешь иконописцем и священником». Так по его благословению и случилось. Он же меня готовил и к тому, и к другому.

- Для Вас его благословение было неожиданностью?

Для меня это было неожиданной степенью доверия. Я не думал, что он окажет мне его в такой мере.

- Получается, на Вас двойная ответственность - священства и иконописи?

Да, двойная ответственность. И это на самом деле - тяжело. Даже физически трудно все успеть. Пастырство занимает время, и это вполне естественно, ведь оно является главным служением. Но и иконописью невозможно заниматься между делом, в качестве некоего хобби. Сейчас, к сожалению, существует такая тенденция, когда люди от нечего делать решают: «А давай-ка я иконки попишу!» Понятно, что ничего хорошего из этого не выходит. Иконописи надо посвящать всю жизнь.

- Как Вы тогда успеваете, где берете силы?

Можно сказать, что во многом -все-таки не успеваю. По крайней мере, столько, сколько хотелось бы сделать. А силы дает сознание ответственности. Ты начинаешь усерднее молиться, всматриваться в древние образцы, вспоминать о человеке, заказавшем икону или о храме, для которого икона предназначается. И думать, что человек ждет, что работа - не просто твоя личная прихоть, а церковное послушание…

Кто были Вашими учителями в иконописи, ведь когда Вы начинали, официального обучения этому, естественно, не было?

Отец Александр Куликов предложил мне учиться иконописи у удивительного человека, духовного чада отца Всеволода Шпиллера, прихожанки храма святителя Николая в Кленниках - . Она чрезвычайно ценила преемственность своего труда от (Марии Николаевны Соколовой). Именно Ирина Васильевна и стала моим первым учителем иконописи. Обучение у нее было чисто практическим. Первым моим «учебным заданием» стало участие в росписях алтарей Николо-Кузнецкогохрама, которые возглавляла Ирина Васильевна.

После окончания росписей она давала мне определенные упражнения, я их выполнял, и вскоре отец Александр стал просить написать первые иконы. Естественно, я их делал под руководством Ирины Васильевны. Через несколько лет я познакомился с архимандритом Зиноном (Теодором) у которого продолжал обучение. В 2007 году Ирины Васильевны не стало, но я помню все, о чем она мне говорила и считаю себя ее учеником, а также учеником отца Зинона.

- Учеником - явно не только в техническом смысле…

Мне очень запомнилось высказывание Ирины Васильевны, что для иконы необходим свет, светоносность. Жизненная, жизнеутверждающая и творческая энергия. Это Ирина Васильевна считала главным в иконописном каноне, а не некие определенные фотографически точно перенесенные формы. С тех пор я считаю своей духовной и профессиональной задачей, передать в иконе эту светоносность.

Ирина Васильевна Ватагина показывала истинный глубинный смысл иконы, учила тому, какой должна быть жизнь иконописца. Учила не специальными назиданиями, а собственным примером, полностью посвящая свою жизнь иконописи и реставрации.

- А жизнь иконописца чем-то отличается от жизни, скажем художника-пейзажиста?

Тем, что это не профессия, а образ жизни. Здесь на второй, на третий план отходит заработок. Главное - это исполнение того предназначения, которое Церковь видит для иконописца.

Но с этой точки зрения молодых иконописцев недобросовестные заказчики могут просто использовать: «А сделай-ка нам работу бесплатно, ведь это служение, а не презренное зарабатывание денег?»

Вот поэтому, в том числе, стезя иконописца - нелегкая. Понятно, что нужно, прежде всего, совестливое отношение с обеих сторон - и со стороны иконописца, и со стороны заказчика. Увы, такое наблюдается не всегда и то, о чем вы сейчас сказали - происходит не так уж редко. Есть ужасные случаи, когда настоятель, договорившись с бригадиром художников об условиях работы, выгоняет их после того, как они уже исполнили, скажем, четверть иконостаса или настенной росписи. Ничего не заплатив, якобы за плохое качество. После этого нанимают следующую бригаду, и та выполняет следующие работы с тем же результатом и так далее.

Этот ловкий прием стал, увы, «традиционным», и получил название «конвейер». Как перевоспитывать таких настоятелей - я не знаю, Бог им судья. С другой стороны, следует приучать молодых иконописцев, что икона - это не товар. Ее можно продать за деньги, но во время работы иконописец не имеет права думать о товарных свойствах своего труда. Но, повторяю, совестливое, а не коммерческое отношение должно быть с обеих сторон, им все должно начинаться и им же заканчиваться.

- А насколько заказчик правомочен вмешиваться в работу художника?

По настоящему заказчик должен указать тему, может быть - программу, если речь идет о какой-то многофигурной росписи - то, что он желает видеть таких-то святых, такие-то сюжеты. В том случае, если заказчик некомпетентен, как должны располагаться сюжеты и где какие святые должны быть изображены, он не имеет права ничего подсказывать иконописцу. А вот иконописец обязан знать эти церковные установления, где какой сюжет и какого святого должно изображать.

Но существует проблема - заказчик часто дает деньги и иногда требует за них каких-то недопустимых художественных решений. И здесь иконописцу идти на поводу у низкого вкуса или просто отсутствия грамотности нельзя.

Ну как спорить с заказчиком, если на его деньги храм восстанавливается? Обидится, деньги заберет и - все. А иконописцу и от настоятеля достанется…

Со стороны архиерея должны быть выданы определенные указания: во что может и должен вмешиваться священник, настоятель, а вот что он не должен вмешиваться. Например, в его компетенции - решать, какие иконы освящать, а какие - нет. Необходимы и четкие установки по поводу того, что должно быть на совести иконописцев, которые, в свою очередь, обязаны быть грамотными, образованными церковными людьми.

Свести к минимуму сиюминутную суетность

- Икона - отражает реалии времени, в которое она была написана?

Специально думать об этом и стремиться сделать так, чтобы икона отразила наше время, никогда не надо. Потому, что апостолом Павлом заповедано нам на все времена «не сообразуйтесь веку сему, а преобразуйтесь по образу будущего века». Призвание иконы - быть образом в вечности. Но, конечно же, история искусства, иконописи, показывает нам, что всегда можно отличить икону разных эпох с точностью если не до десятилетия, то до половины века.

Хочешь - не хочешь, иконописец живет во вполне определенной среде, и она откладывает отпечаток на его мышление, на образ жизни. Уйти от этого совсем - нельзя, даже если иконописец монах и жизнь свою связывает с монастырем, все равно это монастырь или IX - X веков, или XIV - XV, или XIX - веков.

- Но все-таки, как сделать так, чтобы не пустить «сей век», особенно наш, суетный и нервный - в икону?

Помнить, что призвание иконы - быть образом Вечности. Для отображения современности есть светское искусство. Оно тоже может являться благословенным, если художник честно отражает свое время. А для иконописца прежде всего нужно знать, что его задача - совсем не в этом. Понято, что может быть невольное вхождение в икону недолжных черт современной действительности…

Свести это вхождение к минимуму можно, если быть верным Преданию, писать не от себя, не так, как заблагорассудилось, а всматриваться в наиболее совершенные образцы лучших эпох иконописи. Но не копировать, а перенимать все лучшее. И, повторяю, как можно больше вживаться в церковное Предание.

- Как иконописцу остаться на тонкой грани - быть верным Преданию и не нивелировать свою творческую личность?

Мне кажется, об этом можно не заботиться. Если человек действительно думает об образе, он не станет слепо и бездумно срисовывать все особенности индивидуального почерка древнего мастера. Он будет черпать знания и вдохновение, вглядываясь в лучшие образцы. Именно на этом всегда выстраивалось обучение иконописи, когда перед художником находилось несколько более древних образцов, и, глядя на них, он создавал свою работу.

А творческие особенности - они никуда не уйдут и обязательно проявятся. Если, конечно, иконописец не будет ставить такую задачу специально. Это все равно, как думать о походке, об акценте своей речи. Нужно только стремиться к правде, и все. Тогда красота станет следствием правды. Как только начинаешь задумываться о манере - походке, речи - тот час возникает не что-тоболее совершенное, а искусственное фальшивое манерничанье.

И не надо думать, что иконопись - это обязательно обращенность исключительно в прошлое, неизбежное повторение только средневековых форм. Это старообрядческий подход. А для православного человека такой задачи никогда не было. Например, Дионисий - он и для своего времени, а не только для нас, был художником оригинальным, невиданным. Это было новое слово, но опять, подчеркиваю, я уверен, что он не ставил перед собой задачи написать «нечто особенное». Он писал так, как требовала его душа….Кто-то работает более традиционно,кто-то - более новаторски. Это, повторяю, будет получаться сам собой от степени искренности человека.

Как писать святых - современников

Как писать на иконах святых, живших в прошлом веке: существуют фотографии, кинопленки, их запечатлевшие и традиционный «византийский» подход - не очень-то воспринимается, а уж реалистический - тем более?

- Один художник и искусствовед сказал мне как то, что фотографии современных святых очень часто бывают лучше, совершеннее их икон. И это, конечно, укор нам, иконописцам. Оказывается, что даже техника фотографии способна передать больше, чем сейчас передаем мы. Это говорит о том, что нам еще предстоит размышлять над вопросом - как именно изображать современных святых, чтобы икона по выразительности, по глубине образа превзошла фотографию.

А фотографии исповедников, - действительно искренние, глубокие, выразительные. Иногда на них нельзя смотреть без слез. Но для иконописца фотография это только материал. Икона же требует существенных обобщений. Мы говорим: вот это искусство фотографично, иллюзорно, вот это - искусство, превосходящее фотографичность. И дело здесь именно в обобщениях. Не в том, что иконописец должен создавать какой-то условный язык.

- Но ведь часто по отношению к иконе мы как раз слышим об условности…

Язык иконы - не условный. Это больший реализм, чем искусство Ренессанса, творчество передвижников. Потому, что как раз благодаря найденным обобщениям, образ становится более содержательным. Подчеркиваю, не упрощениям, а обобщениям. Этому иконописцы прошлого учились у культуры Египта, Древней Греции.

Для иконописи эти обобщения должны быть такими, чтобы в человеке, изображенном на иконе, проявлялся Христос, жизнь человека во Христе. Мы ведь прославляем, называем человека святым именно за это, что в его жизни проявился Христос, а не за собственные человеческие свершения. Это и призвано выявить в иконах. Для этого и создается иконописный язык.

- Но вместе с тем каждый святой на иконе должен быть индивидуален?

Да, каждый святой должен быть на иконе неповторимой личностью. И на древних иконах никогда не спутаешь святителя Николая с апостолом Павлом или Василием Великим. Икона всегда более, чем портрет.

Сейчас распространено такое мнение, что икона - лишь некий знак. Нет, не знак, даже начиная с живописи катакомб. Никогда иконописцы не приближали свои изображения, например, к языку египетских иероглифов. В раннехристианских работах всегда оставался человек. Например, образ Доброго Пастыря. Это аллегорическое изображение Христа, поскольку тогда первым христианам было опасно из-за гонений изображать Его узнаваемым. И найден был язык аллегорий. Мы видим изображения якоря, рыбы - известные символы Христа первых веков христианства.

Но вы посмотрите, как органично изображена эта рыба! Это не какой-то условный значок! Условными знаками можно назвать такие изображения, которые люди могут понять только в случае, когда есть договоренность о том, что стоит за этими знаками: вот это знак параграфа, это плюс, это дорожные знаки. И человека нужно научить значению этих условных знаков. Символы - гораздо больше. Символ самим своим обликом указывает на то, что он призван являть. Например, крест - это уже не знак плюса, это символ. Глядя на крест, мы вспоминаем, что он стал орудием нашего спасения, на кресте совершилась Жертва за каждого из нас.

Икона использует символы, но художественное решение икон строится, конечно, на языке, который превосходит знаковость и символичность и становится символическим реализмом.

Подлинность иконы

- Насколько остро сегодня стоит проблема того, что церковным искусством может заниматься кто угодно, в том числе неверующие, язычники?

Это страшная проблема, даже - трагедия. То, что ведет к совершенному обесцениванию иконописных произведений. В каком-то смысле икона для Церкви должна быть тем, чем для государства является денежный знак. Государству важна подлинность денежных знаков, и за фальшивые дензнаки положено страшное наказание. Близко к этому должно быть и в Церкви по отношению к тем изображениям, о которых идет речь.

Нельзя допускать, чтобы люди, не обладающие опытом жизни в Церкви, пытались что-то изображать, - или ради денег, или из желания продемонстрировать пригрезившееся им «явление». Этих изображений (иконами их и не назовешь) становится все больше, и они заполняют зрительное пространство современного человека.

- А кто должен следить за тем, чтобы подобных «икон» не возникало? Священник?

Здесь не в силах ничего сделать отдельные священники и отдельные настоятели. Нужно действие именно Церкви в целом, более четкие определенные указания от церковной иерархии и неприятие церковным народом подобных изображений. К сожалению, народ принимает. Людям часто все равно, лишь бы был только нимб, нарисованная добренькая улыбочка, имя святого подписано - больше ничего и не надо. И заполняются дома именно такими языческими изображениями, которые ничего общего не имеют с культурой православия. Это происходит в забвении наибольших высот нашей культуры….

А разве не все равно, около какого (с художественной точки зрения) образа молиться? Человек, стоящий перед иконой - бумажной репродукцией не очень качественного оригинала не может испытывать тех же духовных радостей, что и тот, кто молится перед шедевром иконописи?

Совсем не все равно. Именно поэтому Церковь так тщательно следит за каждым словом, которое исходит из нее, именно поэтому она должна не оставлять без тщательного внимания каждое изображение. Понятно почему. Есть такое выражение «дух творит себе форму». И формы, которые окружают нас, воздействуют на человека, на его дух, на его жизнь. Разве не утомляемся мы оттого, что видим на улицах города? Утомляют не только автомобильные пробки, но и то, на что мы смотрим, стоя в этих пробках. И это уродует человека, вгоняет его или в озлобленность или в тоску и еще во множество других недолжных состояний. И исподволь они разрушают человека.

Существует принципиальная разница - или человек вырастает в зрительной среде спального района, лишенной каких-то культурных ценностей и кроме коробок не видит ничего. Или человек вырастает, скажем, в почти ушедшей культуре деревни. Смотреть на формы деревенских изб - радость и удовольствие, в том числе и для художника. Думаю, что человек, живущий в центре Петербурга, постоянно глядящий на этот город-музей - это все-таки несколько иной человек, хоть немного, чем уроженец спального района.

Все это касается и икон. Неблагоприятно влияет на человека, если он что-то средненькое видит пред собой или еще хуже, если это средненькое, посредственное еще и размножено, растиражировано на тысячи экземпляров. И нет никаких отличий икон в одной квартире, другой, третьей. В одном храме, в другом, в третьем… Тогда нечто существенное теряется в человеке, дорогое для того, кто входит в храм.

Ведь в храме он должен вглядываться во что-то неповторимое, что составляет непреходящую сущность, неизменную традицию иконостаса, всего каноничного убранства, но при этом неповторимое никогда. Неслучайно в средневековой христианской эстетике понятие «красота» приравнивалось к понятию «бытие». По слову , «Красота там, где Дух Святый».

– Почему сегодня много похожих друг на друга икон? У Ольги Седаковой есть книга «Посредственность, как социальная опасность». Люди не до конца увидели эту опасность. К сожалению, может показаться, что в безликости, одинаковости работ нет ничего страшного. Но деградация духовной стороны личности человека во многом связана и с этим.

То, как именно смотрит человек на мир, будет в дальнейшем во многом определять его жизнь. Об этом, именно об этом Господь сказал в Евангелии «Светильник для тела есть око. Итак, если око твое будет чисто, то всё тело твое будет светло» (Матф.6:22). То есть от нашего воззрения будет зависеть и наше суждение и практика нашей жизни.

– Иконописный канон - это такая тайна, которую Церкви предстоит в течение жизни постепенно раскрывать. Есть схоластические, для семинарских учебников, определения канона. Но ими трудно пользоваться в жизни для определения, какая икона канонична, какая нет. Поэтому об этом приходится размышлять и это-то хорошо. Значит, настоящие глубинные церковные понятия требуют от нас творческого их понимания, не вмещаются в какие-то упрощенные формулировки. Это может быть действительно что-то простое, но не упрощенное, к чему еще предстоит подойти.

– Собирающемуся стать иконописцем нужно приготовиться к тому, что это тяжелый труд. Иконопись - не хобби, не модное, легкое увеселительное занятие, приносящее быстрые деньги. Это требует долгой, каким бы талантливым человек, всесторонней подготовки: и молитвенной, и богословской, и художественной, и исторической, и технологической. И в человеке должна быть убежденность и видение своего призвания…

Дальше жизнь покажет, действительно ли его это дело. Повторяю, славить Бога можно по-разному - и через пейзажи, портреты. Однажды меня спросили, любой ли язык годится для Богопозания и для прославления Бога. Если ставить такую задачу, думаю, что любой человеческий, творческий, научный язык для этого годится.

– Не думаю, что современники древних икон, создававшихся, например, в Ростове, Новгороде, задумывались, к какой школе они принадлежат. Это не церковная, а чисто искусствоведческая проблема - различать по школам, регионам. Думаю, что сейчас не об этом следует думать: действительно ли моя икона принадлежит московской школе или новгородской или «имперской - петербургской». А просто - вдумчиво и искренне делать свою работу.

Православное искусство всегда было восприимчиво к достижениям разных художественных школ и впитывало лучшее, что было в Константинополе, провинциях Византии и тем более внутри Древней Руси.

– Иконописцу необходима все большая погруженность в Предание. Его глубокое изучение поможет уходить я от каких-то сложившихся мифов об иконе. От тех стереотипов, которые, постепенно, в собственной работе вскрываются и которые приходится преодолевать.

– Есть безусловные великие достижения и в светском искусстве XIX века, но это искусство, оторвавшись от церковного канона, оторвалось и прежде всего от тех задач, которые требует Церковь от искусства церковного. Оно стало принципиально другим, не только по формам своим, но и по содержанию. Однако и оно может прославлять мир Божий, например в пейзажах. Если говорить об изображении человека, то здесь мы дерзновенно можем попробовать обобщить и высказать основные идеи для светского искусства: человек, стремящийся жить с Богом - прекрасен и становится все прекраснее.

Но как мало таких образов мы видим в литературе и в изобразительном искусстве! Чаще в светском искусстве мы видим другое: примеры, как человек, отходящий от Бога, становится все безобразнее. Вот та правда, которую являет нам светское искусство, вот чем оно ценно. Искусство Церкви являет нам не эти отрицательные и относительные идеи, а показывает человека, встретившегося с Богом, самого Богочеловека. И у искусства иконописи есть для этого средства.

– К иконопочитанию, даже в церковном обществе примешиваются нередко чуждые, противоположные ему формы и свойства, под видом «благочестия» уводящего человека об опасности которых предупреждали иконоборцы. С древности, например, до сих пор продолжается изображение Бога - Отца, не изжито отношение к иконам как к языческим амулетам и оберегам.

– Одно из неверных отношений к канону, на котором соблазняются многие, - законническое. Вот категоричное предупреждение Спасителя: «Берегитесь закваски фарисейской» (Мф. 16:6) - это сказано именно о законничестве, искажающем Закон Божий.

– Впервые иконы я увидел в детстве, в Третьяковской галерее. Сначала меня отец повел на второй этаж, где показывал шедевры XIX века и после этого мы пошли смотреть икону. Это было что-то ошеломляющее своей именно иноприродностью, взгляд на совершенно иной мир! После этого интерес к иконе уже не пропадал.

– Есть иконы традиционные, но не канонические, а потому и не истинные, несмотря на свою традиционность. Например, «Бог - Саваоф», «Отечество», «Троица Новозаветная», «София, Премудрость Божия», различные аллегорически-дидактические изображения XVI - XVII веков. Древность подобных «традиционных» икон не делает их истинными.

– Икона способна привести человека к Богу. Именно потому, что она призвана являть нам Горний мир, являть Божий мир. И в той степени, в которой она его являет, она и приводит человека к Богу. Здесь прямая связь.

ФОТО Юлии Маковейчук

Сегодня — девятый день после кончины А.И. Солженицына. Своими воспоминаниями о писателе с порталом Патриархия.ru поделился протоиерей Николай Чернышёв, клирик храма в честь святителя Николая в Кленниках, на протяжении нескольких последних лет бывший духовником семьи Солженицыных.

— Александра Исаевича Солженицына провожали в последний путь в соответствии с православной традицией. Скажите, пожалуйста, каков был путь писателя к вере?

— Я бы хотел отослать к книге Людмилы Сараскиной, посвященной Александру Солженицыну, которая недавно вышла в серии «Жизнь замечательных людей». В этой книге биография писателя описана наиболее полно и трезвенно.

Александр Исаевич рос в православной, глубоко верующей семье и с самого начала осознавал себя православным христианином. Это были годы воинствующего атеизма, поэтому в школе у него были проблемы с одноклассниками и учителями. Естественно, ни в пионерию, ни в комсомол он не вступал. Пионеры срывали с него крестик, но он каждый раз надевал его заново.

В то время в Ростовской области (Ростов-на-Дону), где родился и жил в то время писатель, один за другим закрывались храмы. К моменту его взросления в округе уже не осталось действующих храмов на сотни верст от Ростова. В то время идеи марксизма и ленинизма навязывались, как мы знаем, не просто активно, а агрессивно. В учебных заведениях было необходимо изучать «диамат». Молодой человек, Саша Солженицын увлекся марксизмом, диалектическим материализмом, и это вошло в противоречие с его детским верованием. На неокрепшую душу было взвалено что-то непосильное. В то время многие под этой ношей ломались.

Как рассказывал Александр Исаевич, это был период мучительных сомнений, отвержения детских верований и боли. Он видел, что не было правды в том, что творилось вокруг него. Но теория, гладко выраженная в книгах, прельщала.

По-настоящему возвращение к Богу и переосмысление произошло даже не на фронте, а уже в лагерях, после войны. В эти самые тягостные моменты его жизни вспомнилась та «закваска», которая была дана матерью, в семье. Поэтому нельзя говорить, что его приход к вере был резким и неожиданным. Вера передавалась в его семье из поколения в поколение, и она оказалась сильнее.

Ту перемену, которая произошла с Александром Исаевичем в лагерях, он описал в своем стихотворении 1952 года «Акафист». В искренней, поэтической форме он рассказывает о той ломке, о том, что происходило в его душе в период этой перемены:

Да когда ж я так допуста, дочиста
Всё развеял из зёрен благих?
Ведь провел же и я отрочество
В светлом пении храмов Твоих!

Рассверкалась премудрость книжная,
Мой надменный пронзая мозг,
Тайны мира явились — постижными,
Жребий жизни — податлив как воск.

Кровь бурлила — и каждый выполоск
Иноцветно бурлил впереди, —
И, без грохота, тихо, рассыпалось
Зданье веры в моей груди.

Но пройдя между быти и небыти,
Упадав и держась на краю,
Я смотрю в благодарственном трепете
На прожитую жизнь мою.

Не рассудком моим, не желанием
Освящён её каждый излом —
Смысла Высшего ровным сиянием,
Объяснившимся мне лишь потом.

И теперь, возвращенной мерою
Надчерпнувши воды живой, —
Бог Вселенной! Я снова верую!
И с отрекшимся был Ты со мной…

— Сам Александр Исаевич говорил о себе, что он «не специалист в церковных вопросах». Какие стороны церковной жизни его интересовали?

— Он, конечно, не был «церковным человеком» в том смысле, что не интересовался канонами церковными, строем богослужения, устройством той или иной внешней стороны церковной жизни. Это была жизнь души. Жизнь как молитва и как исполнение Евангелия. Но о чем он страдал и переживал, если говорить о сторонах жизни Русской Церкви, — так это о том, что Церковь находится в подавленном состоянии. Это для него было открыто, явно, обнажено и болезненно. Начиная богослужениями, все более и более становящихся непонятными и совершающимися отдельно от народа, и заканчивая все меньшим участием Церкви в жизни общества, в окормлении молодежи и людей старшего возраста. Его интересовало, как должна строиться жизнь Церкви в соответствии с Евангелием.

Его волновала проблема единства Церкви. Это то, о чем не может не болеть сердце верующего человека. Александром Исаевичем это было прочувствованно как личная боль. Он видел, что церковные разделения, конечно, сказываются и на обществе. Раскол XVII века он воспринимал как неизжитую проблему. Он относился чрезвычайно уважительно к старообрядцам, видел, как много правды и в них. И переживал, что нет настоящего единства, хотя каноническое общение соблюдено.

Все проблемы любых разделений в церковной жизни переживались Александром Исаевичем чрезвычайно болезненно.

— Сейчас многие вспоминают знаменитое «Великопостное письмо» писателя Патриарху Пимену (1972 г.) и говорят о том, что Солженицын ждал и требовал от Церкви более активного участия в жизни общества. Каковы были его взгляды на этот счет в конце жизни?

— Александр Исаевич сам был из тех людей, кто не мог молчать, его голос постоянно был слышен. И конечно, он был убежден в том, что слова Спасителя «Идите проповедуйте Евангелие всей твари» должны исполняться. Одно из его убеждений, его идея была в том, что Церковь, с одной стороны, безусловно, должна быть отделена от государства, но при этом ни в коем случае не отделена от общества.

Он считал, что это совсем другое, что это — прямо противоположные вещи. Неотделенность от общества должна проявляться все более и более. И здесь обнадеживающие перемены последних лет он не мог не видеть. Он с радостью и благодарностью воспринимал все позитивное, что происходит в России и в Церкви, но был далек от успокоенности, потому что за годы советской власти все общество стало искореженным и больным.

Он понимал, что если больной будет вести больного или хромой хромого, добра не жди. Та активность, к которой он призывал, та неотделенность от общества ни в коем случае не должны выражаться в насильственном, подавляющем строе мыслей и действий, привычных для советского времени.

Церковь, считал он, с одной стороны, призвана вести общество и более активно влиять на общественную жизнь, но это ни в коем случае в наши дни не должно выражаться в тех формах, которые были приняты в идеологической машине, которая ломала и корежила людей. Ситуация изменялась в последние годы. И он не мог не чувствовать новых опасностей.

Однажды его спросили о том, что он думает о той свободе, ради которой он боролся, как он относится к тому, что происходит. Он ответил одной чеканной фразой: «Свободы много, правды мало». Эту опасность подмены он прекрасно чувствовал и поэтому был далек от успокоения.

Когда он вернулся на Родину и стал путешествовать по России, ему открылось все ее бедственное положение. И это касалось не только экономической стороны, но и ее духовного состояния.

Он, конечно, видел принципиальную разницу между тем, что было в 30-е, 50-е года, и сегодняшним положением вещей. Он не был диссидентом, который все время ко всему в конфронтации. Это не так. Есть люди, которые пытаются его таким представить. Но он таким не был. Всегда, несмотря на обнажение им вот этих ужасных ран общества, видна могучая жизнеутверждающая сила в том, что он писал и делал. В нем был позитивный, жизнеутверждающий и светлый настрой христианина.

— А.И. Солженицын был одним из выдающихся мыслителей прошлого века в России. Скажите, не возникало ли в его душе противоречия между разумом и религиозным чувством?

— Противоречие имело место в годы его юности, начиная со старших классов школы, во фронтовые годы. Это было время, когда все храмы были закрыты, и посоветоваться было не с кем, когда церковная жизнь была почти абсолютно уничтожена большевистской машиной репрессий. Тогда противоречие было. В лагерях началось именно возвращение к истокам веры, возрождение чувства ответственности за каждый шаг и каждое решение.

Конечно, Александр Исаевич был неоднозначным человеком. О нем будут спорить и должны спорить. С личностью такого масштаба и такой величины иначе и быть не может. Этот человек не просто повторял за кем-то заученные мысли, но шел к евангельской правде путем собственного поиска.

Святейший Патриарх в слове, которым он почтил Александра Исаевича на отпевании, процитировал евангельскую заповедь из Нагорной проповеди: «Блаженны изгнанные правды ради». Это касается долгих и тягостных страниц жизни Александра Исаевича. Ко всей его жизни — от школьных лет до последних дней относятся также слова Спасителя: «Блаженны алчущие и жаждущие правды яко тии насытятся». Конечно, мы делаем акцент на первой части этой фразы. Но я видел, что он испытывал блаженство и духовное насыщение, возможное в этой земной жизни, и радость в его последние дни приходила к нему за исполнение им своего призвания.

Он говорил: «Если бы я сам выстраивал свою жизнь по собственному плану, то она вся бы состояла из ужасных ошибок. Сейчас мне это видно. Но Господь все время поправлял и перестраивал мою жизнь, иногда незримым, иногда очевидным образом. Сейчас я вижу, что все сложилось так, что лучше и быть не могло». Это слова глубоко верующего человека, благодарного Богу и принимающего с благодарностью все то, что Господь ему посылает.

— Можно ли было назвать Александра Исаевича прихожанином какого-либо храма? Часто ли он бывал в церкви?

— Когда мы познакомились с Александром Исаевичем, он уже болел и почти не выходил из дома. Когда семья Солженицыных вернулась в Россию, Александр Исаевич и Наталья Дмитриевна пришли к нам в храм, познакомились с духовенством и прихожанами. После этого Наталья Дмитриевна стала часто приезжать и просить приехать поисповедовать, пособоровать и причастить ее супруга в их доме в Троице-Лыково.

Такая наша форма общения была связана только с тем, что у Александра Исаевича уже не было сил и возможности самому приезжать на службы. Надо сказать, что я бывал у них регулярно, а не от случая к случаю.

— Какие у Вас как у священника и духовника останутся воспоминания об усопшем?

— Больше всего в нем поражала простота и безыскусственность. В их семье всегда царила удивительная нежность и забота друг о друге. Это тоже является проявлением его христианского отношения к близким, выстраивание дома малой Церкви. Вот это по-настоящему поражало. Безыскусственность, простота, чуткость, бережность, внимательное отношение — все это было свойственно Александру Исаевичу.

В то время, когда мы с ним познакомились, он задавал вопрос самому себе — вопрос, ответ на который раньше был для него очевиден: что надлежит ему делать. Он говорил: мне кажется, я исполнил все, мне кажется, что мое призвание исполнено; я не понимаю, зачем я оставлен. Все то, что считал для себя необходимым сказать и написать, — все сделано, все труды опубликованы. Что дальше? Дети выросли, он дал им настоящее воспитание, в семье присутствует устроенность, какой она должна быть. И в этой ситуации пришлось напомнить ему, что если оставляет Вас в этом мире Господь — значит, в этом есть некий смысл, и Вы, пожалуйста, молитесь об этом, о том, чтобы понять, зачем даровано это время. И потом, когда прошло некоторое время, он сказал: «Да, я понял, это время было дано мне для себя самого — не для работы внешней, но для всматривания в самого себя».

Об этом он говорил в одном из своих интервью: старость дана человеку для того чтобы всмотреться в самого себя, чтобы оценивать, переосмысливать и все более строго относиться к каждому мигу своей жизни.

При этом подобные мысли были не бесплодным самокопанием, они служили основанием для посильного служения даже в последнее время. Будучи уже немощным человеком, он, тем не менее, не позволял себе никакой расслабленности или беспечности. Он строго планировал свое расписание до последнего времени. Вместе с таким строгим графиком работы он старался принимать людей. Многих и многих, совершенно из разных кругов. И старался не оставлять без ответа — в личной беседе или письменно — каждого, кто к нему обращался.

Его многие называли и называют сейчас затворником, говорят о том, что якобы он уединился и ни в чем не участвовал. Это не совсем так. К нему приходило множество людей, многие обращались за помощью.

То, что его отпевали по православному чину, не есть просто дань традиции. Это свидетельство того, что свою земную жизнь завершил человек, по-настоящему служивший Христу и Его Церкви.

Беседовала Мария Моисеева