Оптина пустынь часовня убиенных монахов. Оптина пустынь: убиенные воины Христовы! Ровно двадцать четыре года назад в знаменитой обители пролилась кровь ритуально убитых иноков. От Редакции "ИР"

Архимандрит Тихон (Шевкунов)

В 1990 году, задолго до убийства в Оптиной, я жил месяц под Козельском и ко мне пришла группа молодых людей - друзей Аверина (он жил в райцентре Волконское, недалеко от Козельска). Они пришли ко мне как к автору статьи "Не участвуйте в делах тьмы", потому что видели в его поведении нечто подобное описанному. Они рассказывали, что у Аверина какое-то странное чувство справедливости, немного похожее на комсомольскую "борьбу за правду", и при этом он срывается на очень жестокие поступки. С одной стороны, его любили, с другой - боялись. Он мог позволить себе всё что угодно. Мне его представили как самодеятельного мистика, который чего-то начитался, в церковь сходил, что-то узнал, испытал, напрягся, вымучил из себя какое-то духовное переживание. За это переживание он схватился как за истину - и понеслось...

Во время следствия я читал его дневники, испещрённые духовными стихами - совершенно сатанинскими, причём очень эстетскими. Они проходили как стихи Николая Аверина. Ещё до разговора с ним я, в общем-то, представлял, что это за человек. С ним никак не вязался такой омерзительно изощрённый эстетизм. Это мог написать какой-нибудь совершенно распавшийся человек крайне эстетского толка. Потом уже, когда я встречался с Авериным, спросил: "А что это за стихи? Неужели ты их написал?" Оказалось, на следствии просто не разобрались - конечно, он их откуда-то переписывал. Когда я увидел эти стихи и прочие записи, понял, что человек этот не то что Смердяков, но убийство произошло по той самой схеме, и значит здесь должен быть Иван Карамазов, должен быть человек, который дал этот импульс. Было бы важно найти того, кто его направил. Аверин не сказал на следствии, откуда он брал книги - жаловался на головную боль, уходил от ответа.

Аверин служил в Афганистане - очень недолго, на срочной службе, - но в спецназе не был и в серьёзных боях, скорее всего, не участвовал, по крайней мере, ни разу об этом не обмолвился, поэтому навыка изощрённо убивать людей он там приобрести не мог. Вернувшись из Афганистана, он занялся дурной самодеятельной мистикой, которая сразу же привела его в прелестное и очень страшное состояние. Он стал посещать церковь, но при этом совершенно не верил священникам, не изучал святых отцов. Решил, что сам разберётся. Он оказался в храме, но вне Церкви. И начал аккумулировать в себе все свои переживания, какие только могут быть. Не очистив свои грехи покаянием, Аверин просто попал в самую банальную и, в общем-то, пошлую духовную ситуацию, когда он стал верить каждой своей мысли. А поскольку мысли были гордые и страстные, то он вначале возомнил себя могущественным и высоким, а потом стала приходить и некая мистическая помощь. В таком состоянии он ходил в храм, сильно постился, и вскоре ему стали являться голоса, которые диктовали, как поступать. Эти голоса, точнее голос, который постепенно возымел над ним власть, назвался богом.

Аверин пришёл в Оптину Пустынь и обратился к двум священникам. Они сказали, что это бесы - не разговаривай с ними, не общайся. Он ответил: "Какие же это бесы, когда они мне такие хорошие советы дают?". Больше он в Оптину не заходил. Ему было достаточно. Может быть, здесь отчасти и наша вина, что не смогли уделить должного внимания человеку: просто сесть, поговорить поподробнее. Ограничились простой констатацией, в общем-то правильной, но для этого человека невразумительной.

Эти голоса действительно Аверину порой и помогали, спасали от неприятностей. И он всё больше и больше поднимался в своём мнении о себе. В такой ситуации несомненно и психическое расстройство, и чисто духовное - беснование. Одним психическим расстройством не объяснишь такой, например, случай, когда он едет по дороге на машине, вдруг голос говорит: "Срочно остановись, тормоза!". Он жмёт на тормоза, неожиданно вылетает машина, которая, если бы он чуть подальше проехал, ударила бы в лоб...

Бес, который называл себя богом, стал очень уж сильно донимать и мучить Аверина. Всё время внушал ему навязчивые мысли, от которых тот ни днём ни ночью не мог освободиться. Бес не давал ему отдыхать, потом начал всячески ругать и унижать, заставлял что-то делать. День и ночь у человека в голове звучал голос, который просто изводил его. Но вначале Аверин ему ведь добровольно подчинился, что бывает при всяком падении: мы, поддавшись помыслу, потакаем какой-нибудь страсти, а потом она постепенно овладевает нами, и мы уже себе не принадлежим, мы уже не рады тому, что этой страсти подчинились.

Я спрашивал Аверина, не занимался ли он вызыванием духов - он сам не помнит, чтобы это делал. Но ведь магией можно заниматься и без спиритической тарелочки - нужно только захотеть получить связь с какой-то духовной сущностью. Он его может называть как угодно, хоть богом, а это будет бес - это реле, связь. Связь установится - и вот у человека появилась религия, появился самый объект его религии: это то самое, что он называет богом, а на самом деле - бес. И начинается воздействие, которое усиливается, пока человек не окажется одержимым этим бесом.

Дух, который мучил Аверина, нацеливал его на убийство. Аверин это понимал, но уже не мог от него освободиться - настолько был ему подчинён. Пойти в церковь и сказать всё священнику он не хотел, а потому, как человек решительный, принялся бороться своими силами. С кем-то посоветовавшись, он стал поклоняться сатане, как противнику Бога, потому что существо, которое мучило его, называло себя богом. Он стал служить сатане, выписывать эти самые стихи - в общем, началась страшная хула на всё святое. И потом наступил момент, когда дух, который владел Авериным, потребовал от него того, что произошло.

За два года до убийства, тоже на Пасху, у Аверина была попытка изнасилования. Я не спрашивал, бес ли этот самый заставил его совершить такое кощунство или нет, но было ясно, что направленность у человека совершенно однозначная - сатанизм.

Остался невыясненным вопрос, были ли ещё люди, была ли ещё группа, которая ко всему этому подвигла Аверина. С моей точки зрения, в расследовании данного конкретного дела это вопрос очень важный. Аверин не говорил о том, что были какие-то люди, которые его направляли, но он, может быть, и сам о них даже не знал. Он рассказывал, например, на следствии, что в Козельске какие-то экстрасенсы вводили его в гипнотическое состояние. Он хотел излечиться у них от этого самого беса, от голоса. Такой человек - и душевнобольной, и с явными признаками беснования - очень легко поддаётся всяким влияниям и манипуляциям.

Следователь, который вёл дело Аверина, попросил меня встретиться с преступником. Впервые я поговорил с ним с глазу на глаз и всё-таки до конца не понял, был ли ещё кто-то с ним или нет, водил ли кто-то его рукой. То, что им руководил бес, для меня нет сомнений. Но была ли какая-то земная, человеческая структура? В конце концов, это и не важно. Аверин как явление - это материализация того духовного кошмара, в котором пребывает сейчас огромное количество людей в сегодняшней России: поток фильмов, которые духовно разлагают людей, поток оккультных опытов - именно опытов, не учений, а реальных опытов. Всё это горячее желание, страшное и страстное желание людей влезть в духовный мир, овладеть им и, так сказать, могуществовать там - вот оно и проявилось в этом самом Аверине, пошло, бездарно и мерзко, но и страшно, конечно. Ибо это страшный сигнал, потому что общество к этому готово и общество всего этого хочет, нечто подобного желает.

Аверину, конечно, стало страшно, когда, совершив убийство, он понял, что опять обманут этим бесом, что голос всё время продолжает его мучить, издеваться. Этот человек попал уже полностью в лапы сатаны, и враг делает с ним всё, что хочет, издевается, как хочет. Он уже дважды пытался покончить жизнь самоубийством, взрезал себе живот. И сейчас он в зоне то же самое сделал - бес его ведёт к самоубийству, а он ничего не может уже с собой поделать. Когда мы с ним беседовали, он всё спрашивал: мне, может, святой воды попить, или крестик надеть, или ещё что-то, только бы этого голоса не было? И потребовалось четыре часа, чтобы только убедить его, что ничем - ни крестиком, ни святой водой - ему не помочь, если только он сам не будет отсекать всякую беседу, всякий разговор, всякое общение с этим помыслом, с этим духом, который к нему подходит. Он просил меня ему помочь. Но отчитывать я не могу, а везти Аверина куда-то на отчитку невозможно. С огромным трудом мне удалось убедить Аверина, что единственное, что сейчас может принести ему облегчение, - полностью прекратить общение с приходящими мыслями, потому что это мостик с бесом: надо отсечь помысел. Он это понял и ухватился, как за последнюю соломинку. Через некоторое время он попросил следователя, чтобы ему разрешили исповедоваться.

И когда мы с ним снова встретились, он сказал: "Да, я теперь полностью отсекаю его. Этот голос продолжает издеваться надо мной ещё страшнее, но мне уже легче, когда я стал просто отсекать. И он сейчас реже приходит".

Когда Аверин попросил об исповеди, я как раз был по вопросам подворья Псково-Печерского монастыря у Святейшего Патриарха и взял у него благословение, как исповедовать. Я не знал, можно ли за такое преступление так вот прямо сразу сказать: "Прощаю и разрешаю". И Святейший сказал: "Исповедуй, но разрешительную молитву не читай. Он остался жив, и пусть вначале принесёт плод покаяния. Может быть, через много лет Церковь и разрешит ему причащаться Святых Христовых Тайн". Когда я потом съездил к духовнику о. Иоанну (Крестьянкину) и сказал ему: "Вот, батюшка, мне довелось исповедовать Аверина", - он спросил: "Разрешительную молитву не читал?" - "Нет". - "Правильно, ни в коем случае пока не читай".

Я отвёз Аверина в Новодевичий монастырь, где его и исповедал. Помоги ему Бог. Он написал письмо оптинской братии, где просит прощения. Пишет о том, что чувствует, что они его простили, убиенные отцы. Хотя, когда подобные вещи случаются на надрыве, они легко могут перейти в свою противоположность. Дай Бог каждому человеку покаяния, и ему тоже. Конечно, убиенные оптинские отцы молятся в первую очередь за него, за убивающего. Но как примет его Господь и как сложится его судьба?

Вспоминается, как вернувшись домой на рассвете, сели разговляться за праздничный стол, и понеслась душа в рай: позади пост – редькин хвост, а ныне пир на весь мир. “Пасха красная! Пасха!” – пели мы от души. И даже не обратили внимания, когда старушка-паломница Александра Яковлевна постучала в окно, спросив: “Не знаете, что в Оптиной случилось? Говорят, священника убили”. Отмахнулись, не поверив,- да разве в Пасху убивают? Это выдумки все! И снова ели и пели. Пение оборвалось разом от какой-то звенящей тишины в ушах. Почему молчит Оптина и не слышно колоколов? Воздух в эту пору гудит от благовеста. Бросились на улицу, всматриваясь в монастырь за рекой – в рассветном тумане белела немая Оптина. И эта мертвая тишина была знаком такой беды, что бросились к телефону звонить в монастырь и обомлели, услышав: “В связи с убийством и работой следствия, – сказал сухой милицейский голос, – информации не даем”. Как мы бежали в монастырь! И огненными знаками вставало в памяти читанное накануне – смерть никогда не похитит мужа, стремящегося к совершенству, но забирает праведника, когда он ГОТОВ. Кто убит нынче в Оптиной? Кто ГОТОВ? Смерть забрала лучших – это ясно. Кого? Вот и бежали, ослепнув от слез и взывая в ужасе: “Господи, не забирай от нас нашего старца! Матерь Божия, спаси моего духовного отца!” Как ни странно, но в этих молитвах среди имен подвижников не были помянуты ни о. Василий, ни о. Ферапонт, ни о. Трофим. Они были хорошие и любимые, но, как казалось тогда, обыкновенные.

Рассказывает иеромонах Михаил: “В шесть часов утра в скиту началась литургия, и я обратил внимание, что почему-то задерживается о. Василий – он должен был исповедовать. Вдруг в алтарь даже не вошел, а как-то вполз по стенке послушник Евгений и говорит: “Батюшка, помяните новопреставленных убиенных иноков Трофима и Ферапонта. И помолитесь о здравии иеромонаха Василия. Он тяжело ранен”.

Имена были знакомые, но у меня и в мыслях не было, что это могло случиться в Оптиной. Наверное, думаю, это где-то на Синае. И спрашиваю Евгения: “А какого они монастыря?” – “Нашего”, – ответил он.

Вдруг вижу, что иеродиакон Иларион, закачавшись, падает, кажется, на жертвенник. Я успел подхватить его и трясу за плечи: “Возьми себя в руки. Выходи на ектинъю”. А он захлебнулся от слез и слова вымолвить не может”. Вместо о. Илариона на амвон вышел иеродиакон Рафаил и каким-то не своим голосом, без распева по-диаконски возгласил ектинью: “А еще помолимся о упокоении новопреставленных убиенных братии наших иноках Трофиме и Ферапонте”. КА-АК?! Умирающего о. Василия вывезли в это время на “скорой” в больницу. Но рана была смертельной, и вскоре в скит прибежал вестник: “Отец Василий тоже убит!” Храм плакал, переживая смерть двух иноков, а иеродиакон Иларион с залитым слезами лицом возглашал уже новую ектинью: “А еще помолимся о новопреставленном убиенном иеромонахе Василии”.

КА-АК?!

Даже годы спустя пережить это трудно – залитая кровью Оптина и срывающийся от слез крик молодого послушника Алексея: “Братиков убили! Братиков!..”

Убийство было расчетливым и тщательно подготовленным. Местные жители вспоминают, как перед Пасхой убийца приходил в монастырь, сидел на корточках у звонницы, изучая позы звонарей, и по-хозяйски осматривал входы и выходы. У восточной стены монастыря в тот год была сложена огромная поленница дров, достигавшая верха стены. Перед убийством и явно не в один день поленница была выложена столь удобной лесенкой, что взбежать по ней на верх стены мог бы без труда и ребенок. Именно этим путем ушел потом из монастыря убийца, перемахнув через стену и бросив близ нее самодельный окровавленный меч с меткой “сатана 666”, финку с тремя шестерками на ней и черную флотскую шинель. О шинели. В те годы, напомним, монастырю пожертвовали большую партию черных флотских шинелей, и они были униформой оптинских паломников-трудников или своего рода опознавательным знаком – это свой, монастырский человек. Специально для убийства культпросветработник Николай Аверин, 1961 года рождения, отпустил бородку, чтобы иметь вид православного паломника, и достал где-то черные шинели: их нашли у него потом дома при обыске вместе с книгами по черной магии и изрубленной Библией. Но для убийства он взял в скитской гостинице шинель одного паломника и положил в ее карман выкраденный паспорт и трудовую книжку другого паломника. Чужую шинель с документами он бросил подле окровавленного меча. По этим “уликам” тут же нашли “преступников” и, скрутив им руки, затолкали в камеру. А одного из них, беззащитного инвалида, не способного убить даже муху, “Московский комсомолец” тут же объявил убийцей.

Сколько же горя выпало Оптиной, когда убийство трех братьев усугубили аресты невинных, а следом хлынуло море клеветы!

У святителя Иоанна Златоуста есть тонкое наблюдение, что в ту ночь, когда Христос с учениками вкушал пасху, члены синедриона, собравшись вкупе ради убийства, отказались от вкушения пасхи в установленный законом срок: “Христос не пропустил бы времени пасхи,- пишет он, – но Его убийцы осмеливались на все, и нарушали многие законы”. Для убийства был избран святой день Пасхи, а сам час убийства тщательно расчислен. В Оптиной ведь всегда многолюдно, и есть лишь малый промежуток времени, когда пустеет двор. “Скоро ли начнется литургия в скиту?” – спросил убийца у паломниц.- “В шесть утра”,- ответили ему. Он ждал этого часа.

Пасхальное утро протекало так: в 5.10 закончилась литургия, и монастырские автобусы увезли из Оптиной местных жителей и паломников, возвращающихся домой. С ними уехала и милиция. А братия и паломники, живущие в Оптиной, ушли в трапезную. Вспоминают, что о. Василий лишь немного посидел со всеми за столом, не прикасаясь ни к чему. Впереди у него были еще две службы, а служил он всегда натощак. Посидев немного с братией и тепло поздравив всех с Пасхой, о. Василий пошел к себе в келью. Видимо, его мучила жажда, и проходя мимо кухни, он спросил поваров:

– А кипяточку не найдется?

– Нет, отец Василий, но можно согреть.

– Не успею уже, – ответил он.

В житиях святых мучеников рассказывается, что они постились накануне казни, “дабы в посте встретить меч”. И все вышло, как в житии, – меч о. Василий встретил в посте.

Инок Трофим перед тем, как идти на звонницу, успел сходить в свою келью и разговеться пасхальным яичком. А история у этого яичка была особая.

Из воспоминаний послушницы Зои Афанасьевой, петербургской журналистки в ту пору: “В Оптину пустынь я приехала, еще только воцерковившись и сомневаясь во многом в душе. Однажды я призналась иноку Трофиму, что мне все время стыдно – вокруг меня люди такой сильной веры, а я почему-то не верю в чудеса. Наш разговор происходил 17 апреля 1993 года – накануне Пасхи. И инок Трофим принес из своей кельи пасхальное яичко, сказав: “Завтра этому яичку исполнится ровно год. Завтра я съем его у тебя на глазах, и ты убедишься, что оно абсолютно свежее. Тогда поверишь?” Вера у инока Трофима была евангельская, и каждый раз на Пасху, вспоминают, он разговлялся прошлогодним пасхальным яйцом – всегда наисвежайшим и будто являющим собой таинство будущего века, где “времени уже не будет” (Откр. 10, 6). До убийства оставались уже считанные минуты. И словно забыв об уговоре с Зоей, инок спешил разговеться прошлогодним пасхальным яичком, желая прикоснуться к тому чуду Пасхи, где все вне времени и не подвержено тлению. И все-таки Зоя была извещена о чуде. Данные о свежем яичке, съеденном иноком Трофимом перед смертью, занес в протокол паталогоанатом, даже не заподозрив, что оно годичной давности. А потом это яичко попало в фильм “Оптинские новомученики” – кинооператор зафиксировал в кадре скорлупу пасхального яичка, полагая, что снимает последнюю земную трапезу инока и не подозревая, что снимает пасхальное чудо.

К шести часам утра двор монастыря опустел. Все разошлись по кельям, а иные ушли на раннюю литургию в скит. Последним уходил в скит игумен Александр, обернувшись на стук каблуков,- из своей кельи по деревянной лестнице стремительно сбегал инок Трофим. “Это порода у нас такая бегучая, – объясняла потом мама о. Трофима. – Бабушка Трофима все бегом делала, я всю жизнь бегом. Вот и мой сыночек бегал до самой смерти”.

Игумен Александр вспоминает: “Очень радостный был инок Трофим. “Батюшка, – говорит, – благословите, иду звонить”. Я благословил и спросил, глядя на пустую звонницу:

– Да как же ты один будешь звонить?

– Ничего, сейчас кто-нибудь подойдет.

Как же меня тянуло пойти с ним на звонницу! Но звонить я не умел – что с меня толку? И надо было идти служить в скит”.

В поисках звонарей о. Трофим заглянул в храм, но там их не было. В храме убиралась паломница Елена, устав до уныния после бессонной ночи. А вот уныния ближних инок видеть не мог. “Лена, айда!..” – он не сказал “звонить”, но изобразил это. И так ликующе-радостно вскинул руки к ко­локолам, что Лена, просияв, пошла за ним. Но кто-то окликнул ее из глубины храма, и она задержалась.

С крыльца храма Трофим увидел инока Ферапонта. Оказывается, он первым пришел на звонницу и, не застав никого, решил сходить к себе в келью. “Ферапонт!” – окликнул его инок Трофим. И двое лучших звонарей Оптиной встали к колоколам, славя Воскресение Христово.

Первым был убит инок Ферапонт. Он упал, пронзенный мечом насквозь, но как это было, никто не видел. В рабочей тетрадке инока, говорят, осталась последняя запись: “Молчание есть тайна будущего века”. И как он жил на земле в безмолвии, так и ушел тихим Ангелом в будущий век.

Следом за ним отлетела ко Господу душа инока Трофима, убитого также ударом в спину. Инок упал. Но уже убитый – раненый насмерть – он воистину “восста из мертвых”: подтянулся на веревках к колоколам и ударил в набат, раскачивая колокола уже мертвым телом и тут же упав бездыханным. Он любил людей и уже в смерти восстал на защиту обители, поднимая по тревоге монастырь.

У колоколов свой язык. Иеромонах Василий шел в это время исповедовать в скит, но, услышав зов набата, повернул к колоколам – навстречу убийце.

В убийстве в расчет было принято все, кроме этой великой любви Трофима, давшей ему силы ударить в набат уже вопреки смерти. И с этой минуты появляются свидетели. Три женщины шли на хоздвор за молоком, а среди них паломница Людмила Степанова, ныне инокиня Домна. Но тогда она впервые попала в монастырь, а потому спросила: “Почему колокола звонят?” – “Христа славят”,- ответили ей. Вдруг колокола замолкли. Они увидели издали, что инок Трофим упал, потом с молитвой подтянулся на веревках, ударил несколько раз набатно и снова упал.

Господь дал перед Пасхой каждому свое чтение. И Людмила читала накануне, как благодатна кончина, когда умирают с молитвой на устах. Она расслышала последнюю молитву инока Трофима: “Боже наш, помилуй нас!”, подумав по-книжному: “Какая хорошая смерть – с молитвой”. Но эта мысль промелькнула бессознательно, ибо о смерти в тот миг не думал никто. И при виде упавшего инока все трое подумали одинаково – Трофиму плохо, увидев одновременно, как невысокого роста “паломник” в черной шинели перемахнул через штакетник звонницы и бежит, показалось, в мед­пункт. “Вот добрая душа, – подумали женщины, – за врачом побежал”.

Было мирное пасхальное утро. И мысль об убийстве была настолько чужда всем, что оказавшийся поблизости военврач бросился делать искусственное дыхание иноку Ферапонту, полагая, что плохо с сердцем. А из-под ряс распростертых звонарей уже показалась кровь, заливая звонницу. И тут страшно закричали женщины. Собственно, все это произошло мгновенно, и в смятении этих минут последние слова инока Трофима услышали по-разному: “Господи, помилуй нас!”,- “Господи, помилуй! Помогите”. Убегавшего от звонницы убийцу видели еще две паломницы, как раз появившиеся у алтарной части храма и вскрикнувшие при виде крови. Рядом с ними стояли двое мужчин, и один из них сказал: “Только пикните, и с вами будет то же”. Внимание всех в этот миг было приковано к залитой кровью звоннице. И кто-то лишь краем глаза заметил, как некий человек убегает от звонницы в сторону хоздвора, а навстречу о. Василию бежит “паломник” в черной шинели. Как был убит о. Василий, никто не видел, но убит он был тоже ударом в спину.

Вот одна из загадок убийства, не дающая иным покоя и ныне: как мог невысокий щуплый человек зарезать трех богатырей? Инок Трофим кочергу завязывал бантиком. Инок Ферапонт, прослуживший пять лет близ границы Японии и владевший ее боевыми искусствами, мог держать оборону против толпы. А у о. Василия, мастера спорта в прошлом, были такие бицепсы, что от них топорщило рясу, вздымая ее на плечах, как надкрылья. Значит, все дело в том, что били со спины? Вспоминают, у инока Трофима был идеальный слух, и стоило о. Ферапонту чуть-чуть ошибиться, как он поправлял: “Ферапонт, не так!” Он не мог не услышать, как упал о. Ферапонт и умолкли его колокола. Вся звонница, наконец, размером в комнатку, и постороннему человеку здесь невозможно появиться незамеченным. Но в том-то и дело, что в обитель пришел оборотень, имеющий вид своего монастырского человека. “Друг пришел, – отвечает за сына мать о. Трофима. – Он любил людей и подумал: друг”.

Однажды в юности о. Василия спросили: что для него самое страшное? “Нож в спину”, – ответил он. Нож в спину – это знак предательства, ибо только свой человек может подойти днем так по-дружески близко, чтобы предательски убить со спины. “Сын Человеческий предан будет”,- сказано в Евангелии (Мк. 10, 33). И предавший Христа Иуда тоже был оборотнем, действуя под личиной любви: “И пришедше, тотчас подошел к Нему и говорит: “Равви, Равви!” И поцеловал его” (Мк. 14, 15).

Следствие установило, что о. Василий встретился лицом к лицу с убийцей, и был между ними краткий разговор, после которого о. Василий доверчиво повернулся спиной к убийце. Удар был нанесен снизу вверх – через почки к сердцу. Все внутренности были перерезаны. Но о. Василий еще стоял на ногах и, сделав несколько шагов, упал, заливая кровью молодую траву. Он жил после этого еще около часа, но жизнь уходила от него с потоками крови.

Потом у этой залитой кровью земли стояла кружком спортивная команда о. Василия, приехавшая на погребение. Огромные, двухметровые мастера спорта рыдали, как дети, комкая охапки роз. Они любили о. Василия. Когда-то он был их капитаном и вел команду к победе, а потом он привел их к Богу, став для многих духовным отцом. Горе этих сильных людей было безмерным, и не давал покоя вопрос: “Как мог этот “плюгаш” одолеть их капитана?” И теперь на месте убийства они вели разбор последнего боя капитана: да, били в спину. Но о. Василий еще стоял на ногах. Они знали своего капитана – это был человек-молния с таким ошеломляющим мощным броском, что даже в последнюю минуту он мог обрушить на убийцу сокрушительный удар, покарав его. Почему же не покарал?

Даже годы спустя дело об убийстве в Оптиной полно загадок. Но однажды в день Собора исповедников и новомучеников Российских молодой приезжий иеромонах говорил проповедь. И помянув о. Василия, вдруг будто сбился, рассказав о том, как на преподобного Серафима Саровского напали в лесу трое разбойников. Преподобный был с топором и такой силы, что мог бы постоять за себя. “В житии преподобного Серафима Саровского говорится, – рассказывал проповедник, – что, когда он поднял топор, то вспомнил слова Господа: “Взявшие меч, мечом и погибнут”. И он отбросил топор от себя”. Вот и ответ на вопрос, а мог ли о. Василий обрушить на убийцу ответный смертоносный удар? Дерзость злодеяния была на том и построена, что здесь святая земля, где даже воздух напитан любовью. И верша казнь православных монахов, палач был уверен – уж его-то здесь не убьют. Первой к упавшему о. Василию подбежала двенадцатилетняя Наташа Попова. Зрение у девочки было хорошее, но она увидела невероятное – о. Василий упал, а в сторону от него метнулся черный страшный зверь и, взбежав по расположенной рядом лесенке-поленнице из дров, перемахнул через стену, скрывшись из монастыря. Убегая, убийца сбросил с себя шинель паломника, а чуть позже сбрил бороду – маскарад был уже не нужен.

– Батюшка, – спрашивала потом девочка у старца, – а почему вместо человека я увидела зверя?

– Да ведь сила-то какая звериная, сатанинская, – ответил старец, – вот душа и увидела это.

Рассказ Наташи Поповой: “Отец Василий лежал на дорожке возле ворот, ведущих в скит. Четки при падении отлетели в сторону, и батюшка как-то подгребал рукой. Почему он упал, я не поняла. Вдруг увидела, что батюшка весь в крови, а лицо искажено страданием. Я наклонилась к нему: “Батюшка, что с вами?” Он смотрел мимо меня – в небо. Вдруг выражение боли исчезло, а лицо стало таким просветленным, будто он увидел Ангелов, сходящих с небес. Я, конечно, не знаю, что он увидел. Но Господь показал мне это необычайное преображение в лице батюшки, потому что я очень слабая. И я не знаю, как бы я пережила весь ужас убийства и смерть моего лучшего друга о. Трофима, если бы не стояло перед глазами это просветленное лицо о.Василия, будто вобравшее в себя неземной уже свет”. Умирающего о. Василия перенесли в храм, положив возле раки мощей преподобного Амвросия. Батюшка был белее бумаги и говорить уже не мог. Но судя по движению губ и сосредоточенности взгляда, он молился. Господь даровал иеромонаху Василию воистину мученическую кончину. Врачи говорят, что при таких перерезанных внутренностях люди исходят криком от боли. И был миг, когда о. Василий молитвенно протянул руку к мощам старца, испрашивая укрепления. Он молился до последнего вздоха, и молилась в слезах вся Оптина. Шла уже агония, когда приехала “скорая”. Как же все жалели потом, что не дали о. Василию умереть в родном монастыре! Но так было угодно Господу, чтобы он принял свою смерть “вне града” Оптиной, как вне Иерусалима был распят Христос. Еще при жизни старца Амвросия двое блаженных предсказали, что на его месте будет старец Иосиф. Так и вышло – в раке находились тогда мощи прсп. старца Иосифа, о чем в ту пору никто не знал. Но все было промыслителыю, и благодаря этой “ошибке” в 1998 году были обретены мощи семи Оптинских старцев, хотя это и не планировалось. Так пожелали сами Старцы, восстав Собором на свое прославление. Это на земле все раздельно, а в Царстве Небесном – единение святых. Вот знаки этого единения – по приезде в монастырь о. Василий жил в хибарке преп. Амвросия, но непосредственно в келье старца Иосифа. А позже, на Собор Оптинских старцев, на могиле новомученика Василия произошло исцеление, как бы знаменующее его участие в празднике Оптинских святых.

Монашеский дневник о. Василия оборвался на записи: “Духом Святым мы познаем Бога. Это новый, неведомый нам орган, данный нам Господом для познания Его любви и Его благости. Это какое-то новое око, новое ухо для видения невиданного и для услышания неслыханного. Это как если бы тебе дали крылья и сказали: а теперь ты можешь летать по всей вселенной. Дух Святый – это крылья души.

ЕВХАРИСТИЯ

У о. Василия было обыкновение тщательно помечать в дневнике, у какого автора взята та или иная цитата. Но одна выписка дана без ссылок на автора и воспринимается как личный текст:

“Молю вас да не безвременною любовию меня удержите, оставите мя снедь быти зверем, имиже Богу достигнути возмогу. Пшеница Божия семь, зубами зверей да сомлен буду, яко да чист хлеб Богу обрящуся”.

У этой выдержки из письма священномученика Игнатия Богоносца была потом своя посмертная история, раскрывающая смысл событий на Пасху 1993 года. Но чтобы рассказать эту историю, надо снова вернуться в те времена, когда о. Василий был еще иноком и охотно нес послушание ночного дежурного на вахте. Проще сказать, сидел ночами в сторожевой будке и читал, а читатель он был ненасытный. Рядом с ним в той же будке сидел другой ненасытный читатель – петербуржец Евгений С. Дивны тайны Божиего Домостроительства, и во свидетельство о том расскажем историю появления Жени в Оптиной пустыни. Молодые люди из “хиппи”, прилепившиеся тогда к Оптиной, наградили Женю двумя прозвищами – “Ленин” и “прокурор”. “Ленин”, потому что, к их изумлению, он прочел всего Ленина. Истина, считал он в ту пору, сокрыта в некоем подлинном, неискаженном марксизме-ленинизме, а истину надо искать. Кстати, искатель истины он был дотошный, и если для.такого поиска требовалось изучить греческий язык, то Жене это было не в труд: он предпочитал читать подлинники.

Ну, а когда он изучил Ленина, то и стал тем “прокурором”, что из брезгливости к марксизму-ленинизму бросил институт и собрался бежать в Америку. Он не мог уже жить в той стране, где со всех стен и заборов ему приветливо улыбался Ильич. Вызов из Америки задерживался. И один приятель посоветовал ему отсидеться до получения визы в Оптиной: кормят, поят – что еще надо? Но в Оптиной была библиотека, и искатель истины застрял подле нее. В Бога Женя тогда еще не верил, но с отцом Василием у них был удивительный мир. Они сидели бок о бок в сторожевой будке, читая каждый свое. “Нет, ты послушай, что пишет!” – восклицал иногда о. Василий и, оторвавшись от книги, пересказывал мысли святых Отцов. Православие было чуждым Жене в ту пору, но слушал он с интересом, по-своему восхищаясь дисциплиной отточенной мысли. Словом, двое ненасытных читателей жили по-братски, и никаких попыток обращения Жени в православие о. Василий не предпринимал. Мы же предпринимали, но впустую, ибо Женя лишь огрызался: “Что, Миклухо-Маклаи, папуаса нашли?” Позиция о. Василия казалась непонятной. А позиция, между тем, была такая: “Кто ищет истину, тот найдет Бога”. А Женя искал истину, но своеобразным путем. Знакомство с Ильичом породило в нем такую брезгливость ко всему отечественному, что он читал только западное. Изучил католичество, протестантизм, а потом перешел к ересям, осужденным Семью Вселенскими Соборами. При его уникальной памяти и привычке читать сутками, он вскоре стал среди оптинцев признанным специалистом по ересям. И когда в Оптину приезжал кто-то слишком замороченный, ему говорили: “Иди к “прокурору”, он тебе все про твою “филиоквочку” изложит – от Ноя до наших дней”. Где и когда душа Жени потрясенно воскликнула: “Господь мой и Бог мой!” – это его тайна. Но обращение Жени было столь пламенным, что приняло сначала характер стихийного бедствия – он готов был умереть за православие и с такой ревностью попалял ереси, что обличал уже за неточное употребление слов. “Слушай,- сказали ему однажды в сердцах, – тебя только о. Василий может выдержать!” Это правда. Православие о. Василия было столь органичным, что измученная ересями душа Жени благодарно отдыхала рядом с ним.

Вспоминают, что о. Василий набирал для себя в библиотеке огромную стопку книг, а потом, вздыхая, откладывал в сторону то, что не главное. “У о. Василия была такая черта, как экономность, – рассказывал один иконописец, – и он отсекал все, что замедляло продвижение к цели”. И все же в сторожевую будку он приносил из библиотеки увесистую стопку книг, опять откладывая что-то в сторону, или просил Женю: “Взгляни, а? Мудреное что-то. Перескажешь потом”. И Женя, прочитав, пересказывал. Житейских разговоров между ними не было. Отец Василий чтил братство, но отвергал панибратство, заметив однажды, что панибратство изничтожает любовь к ближнему. Мы же тонули порой в панибратстве и, “спасая” нашего друга Женю, пожаловались на него старцу: “Батюшка, Женя три года в Оптиной пустыни, а не причащается”.- “Ничего,- ответил старец, – вот поступит в семинарию, а там уж будет часто причащаться”. Когда Жене передали этот разговор, он поперхнулся от изумления: он – в семинарию? Смешно. Причастился Женя лишь в день приезда в Оптину. Увидел в храме, что все идут к Чаше, и тоже по-детски, без исповеди подошел. А потом он три года готовился к причастию, исповедовался и не смел подойти к Чаше, не понимая чего-то главного, что так жаждал понять. “Женя, это тебе гордость мешает”, – обличали мы друга. А о. Василий никого не обличал.

Иеродиакон Рафаил вспоминает: “Отец Василий одно время водил экскурсии по Оптиной. И когда моя еще неверующая тогда родня приехала навестить меня, я побежал к нему: “Батюшка, выручай. Уж такие неверующие люди приехали! Может, ты их своим словом обратишь”. Но о. Василий отказался обращать, сказав со смирением, что, мол, в силах человеческих? Это Господь все может, а нам пока неведомо, как и через кого Он свершит обращение”.

Словом, мы обращали, а о. Василий записывал в те дни в дневнике: “Бог управляет участью мира и участью каждого человека. Опыты жизни не замедлят подтвердить это учение Евангелия. Необходимо благоговеть перед непостижимыми для нас судьбами Божиими во всех попущениях, как частных, так и общественных, как в гражданских, так и в нравственных и духовных. Отчего же наш дух возмущается против судеб и попущений Божиих? Оттого, что мы не почтили Бога, как Бога”. И через годы явили себя воочию те тайны Божиего Домостроительства, когда ехал человек в Америку, попал в Оптину и, уже будучи студентом третьего класса Санкт-Петербургской семинарии, избрал для своей первой проповеди в храме тему Оптинских новомучеников, посвятив ее преимущественно о. Василию. Свою первую проповедь семинарист Евгений писал мучительно долго, но проповедь не получалась. Он перечислял качества о. Василия – образованный, трудолюбивый, смиренный, но это был портрет хорошего человека, в котором отсутствовало главное – дух о. Василия. Тогда он приехал на каникулы в Оптину пустынь и каждый день молился на могилке о. Василия, взывая о помощи. И почему-то вспоминалось ему у могилы новомученика, как он три года готовился к причастию и не смел приступить к Чаше, пока не рухнул однажды в слезах на колени в потрясении от Жертвенной Божией Любви. Женя долго стоял у могильного креста о. Василия, умоляя его, как живого, сказать о главном в его жизни. И вдруг застучало в висках: “Пшеница Божия есмь, зубами зверей да сомлен буду, яко да чист хлеб Богу обрящуся”. Женя никогда не читал дневник о. Василия, но вернувшись с могилки сказал: “Пшеница Божия есмь” – это о. Василий. Так он жил и так умер”. А потом он говорил свою первую проповедь в притихшем храме, рассказывая о той последней пасхальной Евхаристии, когда о. Василий мучаясь стоял у жертвенника пред Агничной просфорой и все медлил свершить проскомидию, сказав: “Так тяжело, будто себя заколаю”. Он рассказывал о светлой и цельной жизни иеромонаха Василия, где все слилось воедино: “чист хлеб”, Агничная просфора на Пасху, смерть за Христа и само начало монашеской жизни, преисполненное жертвенной любви к Богу: “Пшеница Божия есмь…”

Он еще долго жил этой проповедью, собирая материалы о новомучениках и рассказывая потом в Оптиной: “Мученичество – это Евхаристия. Вот смотрите, преподобномученицу Елизавету Федоровну бросили в шахту, раздроблены кости. Какая мученическая смерть! И вдруг из шахты слышится ее пение: “Иже Херувимы, тайно образующе…” А могла бы спеть: “Богородице, Дево, радуйся”. Много прекрасного можно спеть. Но Елизавета Федоровна наизусть знала службу и пела, умирая: “Иже Херувимы…”, потому что это вынос Святых Даров. В Царстве Божием нет ни мужского пола, ни женского, и мученицы, как священники, держат в руке Крест. Умирая, Елизавета Федоровна была уже вне тела и, подобно священнику, участвовала в Евхаристии, принося в жертву уже себя”.

Евхаристия в переводе с греческого – благодарение. “Милость Божия дается даром, но мы должны принести Господу все, что имеем”,- писал о. Василий в первый год монашеской жизни. Но чем дальше, тем больше он осознавал, что принести нечего, и скудна любовь земная перед любовью распятого за нас Христа. Позже он писал в дневнике: “Кому из земных глаголеши, Господи, яко прискорбна есть душа Твоя до смерти? Кий да поднебесный обымет сие? Кое естество человече сие вместит? Но расшири сердца наша, Господи, яко грядем во след печали Твоей ко Кресту Твоему и Воскресению”. Нечем человеку воздать Господу за все Его великие благодеяния, ибо все дано Им. И все-таки есть эта высшая форма благодарения – мученическая жертвенная любовь. На Пасху 1993 года в благодарственную жертву Господу принесли себя трое оптинских новомучеников. Все трое соборовались в Чистый Четверг, причастились перед самой кончиной и приняли смерть за Христа, работая Господу на послушании. И Господь дал знак, что принял жертву своих послушников, явив в час их смерти в небе знамение. Свидетелями знамения были трое – москвичка Евгения Протокина, паломник из Казани Юрий и москвич Юлий, ныне послушник монастыря во Владимирской епархии. Они ничего не знали об убийстве, уехав из Оптиной сразу после ночной пасхальной службы и теперь стояли на остановке в Козельске, дожидаясь шестичасового автобуса на Москву. Рейс, как выяснилось позже, отменили. И они слушали пасхальный звон, глядя в сторону монастыря. Вдруг звон оборвался, а в небо над Оптиной будто брызнула кровь. Про кровь никто из них не подумал, глядя в изумлении на кроваво-красное свечение в небе. Они посмотрели на часы – это было время убийства. Пролилась на земле кровь новомучеников и, брызнув, достигла Неба. Как ни странно, но об этом знамении в Оптиной узнали лишь три года спустя, ибо память очевидцев затмило тогда другое потрясение. Пока в ожидании следующего рейса они ходили разговляться на дачу, были подняты по тревоге милиция и войска. Ни­чего не подозревая, паломники опять стояли на остановке, когда к ним подъехал “воронок”, и двое автоматчиков профессионально-жестко заломили руки Юлию, втолкнув его в машину. “За что? Что случилось?” – кричала в слезах Евгения. Но хмурые люди с автоматами сами не знали толком, что случилось, получив по рации приказ ловить убийцу по приметам: рост такой-то, бородка. А главная примета – православный паломник из Оптиной.

О ВАРАВВЕ

Весь день на Пасху шли аресты. Взяли человек сорок, подозревая в основном монастырских, а пресса уже силилась доказать, что преступник – православный человек. Действовали, похоже, по заранее заготовленному сценарию. В самом Козельске еще ничего не знали про убийцу и милиция лишь начала расследовать дело, а пресса уже сообщала свои версии о нем. Одна радиостанция весело давала понять, что православные, де, так перепились на Пасху, что перерезали друг друга. А в “Известиях” уточнялось: “однако существует и дежурная для мужских монастырей версия, что убийство совершено на почве гомосексуализма” . О, как же был прав о. Василий, когда взывал в Покаянном каноне: “Предстани мне, Мати, в позорище и смерти!” Тут было все сразу – позорище и смерть. Да простит нас боголюбивый читатель за то, что поневоле касаемся скверны. Но ученик не выше Учителя, а Господа нашего Иисуса Христа тоже обвиняли: “Он развращает народ наш” (Лк. 23, 2). “Нечестивые люди состязались в низосте и клевете, – писал по этому поводу святитель Иоанн Златоуст, – как бы боясь упустить какую наглость”. И теперь шло такое же состязание в низости.

Из газеты “Московский комсомолец”: “Милиции удалось поймать убийцу. Им оказался бомж. Раньше он работал кочегаром в монастырской котельной. В январе этого года его выгнали из монастыря за беспробудное пьянство. Недавно он вновь попытался получить работу, но получил отказ. Его местью за это стало убийство”. Все в этой заметке ложь и клевета на невинного человека, вообще не употреблявшего вина. Но кто-то, видно, хорошо изучал характер Алеши (имя услов­ное – Ред.), избрав его на роль жертвы. Забитый с детства и пролежавший девять лет в психиатрической больнице, он был настолько беззащитен, что даже собственную пенсию не получал годами – ее отнимала у него, пропивая, дальняя родня. Однажды он появился в монастыре избитый и такой истощенный, что все бросились подкармливать его. А Алеша радовался, что живет в Оптиной и может ходить в храм и в лес по грибы. Он очень старался на своем послушании в кочегарке, хотя и был слабосильный. А в монастыре все думали, как помочь Алеше и как устроить его жизнь, если в миру никому не нужны эти беззащитные больные люди? Как раз перед Пасхой Алеша стал учиться вырезать киоты и выпрашивал у всех резец или ножик для резьбы. Кто-то дал ему большой кухонный нож, и Алеша показывал его всем, радуясь: “Нож достал”. Именно шинель Алеши убийца выкрал из гостиницы и, вложив в карман финку, бросил на месте преступления. Алешу сразу же арестовали, и улики ложились один к одному: психиатрический диагноз, его шинель и нож.

Рассказывает Пелагея Кравцова: “Я была в ужасе, когда его арестовали. Ну, кто поверит, что он убийца! Да он мухи не обидит и каждого котенка жалел? “Батюшка, – говорю, – его же посадят, если рассказывать про нож. Что говорить, когда вызовут?” – “Только правду”. Но в козельской милиции осмотрели Алешу и, увидев его мышцы дистрофика, отпустили, махнув рукой: “Ну, кого он убьет? Самого бы ветром не сдуло”. Опровержения в прессе, естественно, не было. Когда через шесть дней после Пасхи был арестован Николай Аверин, сценарий о “сумасшедшем убийце” вступил в новую стадию разработки. Пресса дружно сделала из Аверина героя-афганца и объявила его “жертвой тоталитаризма”. Судмедэкспертизы еще не было, но пресса уже ставила свой диагноз: “психика молодого человека не выдержала испытаний войной, в которую он был брошен политиками” (газета “Знамя”). “Искореженная нелепой войной душа молодого крепкого парня, оставленного без моральной поддержки, металась” (“Комсомольская правда”). Можно привести еще цитаты. А можно вспомнить иное – как в евангельские времена подученные люди кричали: “отпусти нам Варавву, Варавва был посажен в темницу за про изведенное в городе возмущение и убийство”. (Лк. 23,18-19). “Какая мудрая книга Библия, – сказал иероонах П.- В ней есть все про нас”. Вот и нам, двадцать веков спустя, дано было услышать дружный клич в защиту преступника: “Варавва же бе разбойник”. Атеистический дух века, разумеется, не новость. А поскольку легенда о герое-афганце вошла с тех пор в обиход, то дадим три справки:

1. В армию у нас призывают в 18 лет. Справка дана специально для “Московского комсомольца”, зачислившего Аверина в спецназ, где он никогда не служил, и сообщившего: “Подозреваемый в 1989 году вернулся из Афганистана, где служил в войсках специального назначения”. А стало быть, Аверин, 1961 года рождения, вернулся из армии в 28 лет и со свежей психической травмой.

2. Николай Аверин был в Афганистане на втором году службы с 1 августа 1980 года, демобилизовав­шись в 1981 году без единой царапины. В боевых действиях не участвовал. Между тем, эксперты единодушно утверждают, что в Оптиной действовал убийца-профессионал. Старший следователь по особо важным делам, майор милиции А. Васильев дал такой комментарий корреспонденту “Правды”: “Ножевые тычки исполнены с необычайным профессионализмом… удары нанесены в места, которые в Афганистане были защищены бронежилетом, а если учесть, что нашим штурмовым батальонам практически не приходилось пользоваться штык-ножом, то получается, что научиться подобному “искусству” – а это, поверьте, нелегкая наука душевнобольному было практически негде”. Кто же готовил профессионального убийцу?

3. После демобилизации в 1981 году было то мирное десятилетие, когда он, окончив Калужское культпросветучилище, работал в Доме культуры г. Волконска. В эти же годы он окончил курсы киномехаников и курсы шоферов. Каждый, кто получал права, знает, что для этого требуется справка психиатра об отсутствии психических заболеваний. Такую справку Аверину дали, и до дня убийства он ездил на личной машине.

В 1991 году против тридцатилетнего Николая Аверина было возбуждено уголовное дело по статьям 15 и 117 ч.З за изнасилование на Пасху 56-летней женщины. Срок по 117-й дают большой, и тут возникла афганская психическая травма. Дело закрыли по статье о невменяемости. И после шести месяцев принудительного лечения в психиатрической больнице Николая Аверина выписали с редким диагнозом – инвалидность третьей групы. При серьезных расстройствах психики, утверждают психиатры, эту группу не дают. Дело об убийстве оптинских братьев было закрыто, как известно, по той же статье о невменяемости. Судебного разбирательства, как водится в таких случаях, не было – не были допрошены многие важные свидетели, и не был проведен следственный эксперимент. Между тем, общественно-церковная комиссия, проводившая самостоятельно расследование, опубликованное затем в газете “Русский вестник”, установила: “У комиссии есть данные, что в убийстве участвовало не менее трех человек, которых видели и могут опознать свидетели”. Но требования православной общественности о расследовании дела и проведении независимой психиатрической экспертизы не были услышаны. Но сколь неправеден суд человеческий, столь взыскателен Суд Божий. И когда в Оптиной стали собирать воспоминания местных жителей, то оказалось, что среди тех, кто разрушал монастырь в годы гонений, нет ни одного человека, который бы не кончил потом воистину страшно. Когда-нибудь эти рассказы, возможно, будут опубликованы, а пока приведем один из них.

Рассказ бабушки Дорофеи из деревни Ново-Казачье, подтвержденный ее дочерью Татьяной: “Однажды пошли мы с медсестрой и дочкой Таней в больницу. А жара, пить хочется. И медсестра говорит: “Зайдем в этот дом, у меня тут знакомые живут”. Зашли мы. А я как села со страху на лавку, так и встать боюсь: на печи три девочки безумные возятся – лысенькие, страшные и щиплют себя. Не стерпела и спрашиваю хозяйку: “Да что ж за напасть у тебя с дочками?” – “Ох, – говорит, – глухие, немые и глупенькие. Всех врачей обошла, а толку? Медицина, объясняют, бессильна. Один прозорливый оптинский старец вернулся тогда из лагерей и исцелял многих. А я прослышала и бежать к нему. Взошла на порог и еще слова не вымолвила, а он мне сразу про мужа сказал – это ведь он разрушал колокольню в Оптиной пустыни и сбрасывал вниз колокола. “Твой муж, – говорит, – весь мир глухим и немым сделал, а ты хочешь, чтоб твои дети говорили и слышали”.

На представленный ниже очерк распространяется действие Закона РФ от 9 июля 1993 г. N 5351-I "Об авторском праве и смежных правах" (с изменениями от 19 июля 1995 г., 20 июля 2004 г.). Удаление размещённых на этой странице знаков "копирайт" (либо замещение их иными) при копировании даных материалов и последующем их воспроизведении в электронных сетях, является грубейшим нарушением ст.9 ("Возникновение авторского права. Презумпция авторства.") упомянутого Закона. Использование материалов, размещённых в качестве содержательного контента, при изготовлении разного рода печатной продукции (антологий, альманахов, хрестоматий и пр.), без указания источника их происхождения (т.е. сайта "Загадочные преступления прошлого"(http://www..11 ("Авторское право составителей сборников и других составных произведений") всё того же Закона РФ "Об авторском праве и смежных правах".
Раздел V ("Защита авторских и смежных прав") упомянутого Закона, а также часть 4 ГК РФ, предоставляют создателям сайта "Загадочные преступления прошлого" широкие возможности по преследованию плагиаторов в суде и защите своих имущественных интересов (получения с ответчиков: а)компенсации, б)возмещения морального вреда и в)упущенной выгоды) на протяжении 70 лет с момента возникновения нашего авторского права (т.е. по меньше мере до 2069 г.). ©А.И.Ракитин, 1999 г. ©"Загадочные преступления прошлого", 1999 г.

Ранним утром 18 апреля 1993 г. на территории монастыря Оптина Пустынь были убиты иноки о.Ферапонт, о.Трофим и иеромонах о.Василий. Убийца скрылся с места преступления и задержать его по горячим следам не удалось.
Сообщение о случившемся поступило в Козельское районное отделение милиции в 6.25 утра. Силами милиции были перекрыты все подъездные пути к монастырю и г.Козельску; посты были ориентированы на задержание всех подозрительных лиц, но никого, имеющего отношение к преступлению перехватить им не удалось.
Утром 18 апреля был задержан некто Александр Николаевич Карташов, трижды судимый, БОМЖ, работавший в монастырской кочегарке.

Убийства по месту и времени распадались как бы на два самостоятельных акта: сначала были убиты иноки о.Ферапонт и о.Трофим, звонившие в колокола на устроенной прямо на земле временной звоннице; нескольким минутами позже у Скитских ворот на выходе из монастыря был тяжело ранен о.Василий.

Рис. 1: Звонница, явившаяся местом трагедии, представляла собой деревянный настил, окруженный невысоким штакетником. Звонари распологались боком друг к другу в результате чего за их спинами находилась часть звонницы, которую они не могли просматривать. Именно оттуда - из-за спин звонарей - и нападал преступник.
Нашедшими его иноками он был на руках перенесен в храм и помещен возле раки с мощами Св. Амвросия. Несмотря на тяжесть полученного ранения - нож убийцы пронзил почку и достиг легкого - о. Василий оставался в сознании и не переставал молиться. Подле него собрались все насельники монастыря и паломники. Спустя примерно 40 минут после нападения прибыла машина "скорой помощи", которая повезла о. Василия в больницу. Несмотря на все старания медицинского персонала о.Василий скончался в машине по пути в больницу.
Свидетелем нападения убийцы на о. Василия оказалась 13-летняя девочка, которая сообщила дальнейший маршрут движения преступника. Сначала тот продолжил свое движение к воротам, но убедившись, что они закрыты, повернул к зданию братских келий. Там он сбросил черную шинель, в которую был облачен, и оставил на ступенях окровавленный нож - орудие преступления. Далее преступник побежал в сторону огромной поленницы дров, выложенной подле крепостной стены наподобие лестницы, и по ней вскарабкался на крышу сарая, пристроенного к стене. Оттуда он перелез на монастырскую стену - на белой известке стены остались хорошо различимые следы кроссовок беглеца - и спрыгнув с нее, убежал в лес.
Брошенный преступником на крыльце здания братских келий нож - по сути это был кустарно изготовленный широкий короткий меч - имел следы крови и по своим геометрическим параметрам соответствовал ранам, полученным погибшими; он был признан экспертизой орудием преступления. На обеих сторонах лезвия были выполнены гравировки: с одной - три шестерки, с другой - слово "сатана". Гравировки были выполнены инструментальным способом (т.е. со снятием металла фрезой, а не нацарапаны).
Чудовищный характер преступления, совершенного в ночь Светлого Пасхального Воскресения, с пролитием крови людей, имевших священнический сан, наличие сатанинской символики на орудии преступления - все это сразу придало происшедшему характер чрезвычайного, небывалого происшествия.
Преступник действовал с необыкновенным цинизмом. До 4.30 утра в монастыре нес дежурство почти весь штат Козельского РОВД - 40 человек; после крестного хода охрана была снята и народ стал расходиться, но тем не менее, многие десятки людей все еще находились как в ограде монастыря, так и окрест. С одной стороны, было очевидно, что преступник выжидал удобного момента для своего нападения, с другой - он отнюдь не старался скрыть, замаскировать его. Первыми жертвами оказались иноки, звонившие в колокола, и внезапное прекращение этого звона сразу же обратило на себя внимание всех, его слышавших. Нападая на звонарей, преступник сильно рисковал быть узнанным или опознанным в дальнейшем, но, видимо, это соображение его не остановило.
Опрос свидетелей - а таковых оказалось немало! - принес поразительный результат: паломники ясно различали в утренних сумерках звонарей (благо звонницей служил помост на уровне земли, а не колокольня), видели как упали один за другим иноки, но нападавшего не рассмотрел никто. Так, три паломницы видели, что через ограждение звонницы перепрыгнул некто, одетый в черную морскую шинель, и побежал прочь; все три женщины независимо друг от друга решили, что звонарям стало плохо и побежавший человек сейчас приведет доктора. Женщины эти подошли к звоннице и какое-то время не решались приблизиться к монахам, решив, что их недомогание вызвано строгостью пасхального поста. Лишь когда на досках помоста стала различима вытекавшая из ран иноков кровь, паломницы поняли, что оказались свидетелями преступления. Другие две женщины наблюдали сам момент нападения, но также не смогли дать сколь-нибудь удовлетворительного описания преступника; по их словам, произошедшее выглядело так, словно иноки беззвучно упали сами по себе и нападавшего не было видно до тех самых пор, плока он не побежал от звонницы в сторону Скитских ворот. Безусловно, следствие столкнулось с неким любопытным феноменом субъективного восприятия, но следует признать, что во всем, связанном с судьбою погибших монахом, немало мистического, рационально необъяснимиого.
Убийство о. Василия - старшего в монашеской иерархии и погибшего последним - наблюдала 13-летняя девочка. По ее рассказу, о. Василия (тот направлялся в сторону Скитских ворот, дабы исповедовать прихожан и паломников в скиту) остановил неизвестный человек в черной шинели и о чем-то коротко с ним поговорил; они разошлись, сказав друг другу несколько фраз. Монах уже стоял спиной к неизвестному, когда тот неожиданно и быстро ударил его снизу вверх и побежал прочь. Девочка рассказывала, что убегало животное и это моментальное преобразование человека в зверя так поразило ее, что она поведала о виденном многим людям. Она первой подбежала к упавшему о. Василию и позвала к нему на помощь паломников, так что рассказ ее не вызывает ни малейших сомнений. Погибший видел своего убийцу и хотя еще более 3/4 часа оставался в сознании, не захотел сообщить его приметы.
Очевиден был случайный выбор жертв. В Пасхальную ночь в монастыре Оптина пустынь колокольный звон продолжается до пяти часов утра, его ведут четыре звонаря. После этого звонить может каждый монах, выражая этим звоном наполняющий душу восторг. В то время, как монашеская братия собралась в трапезной, на звонницу взошли о.Ферапонт и о.Трофим. Произошло это совершенно случайно, вместо них на звоннице мог оказаться любой другой монах.
Старшим был о. Ферапонт (в миру Пушкарев Владимир Леонидович), 1956 г. рождения. В монастыре он работал в столярной мастерской.

рис. 2 и 3: Пушкарев В. Л. в миру и на монастырской звоннице. Тихий и незаметный человек, мученическая смерть которого привела к Православию многие десятки его родных, близких и друзей.

Это был человек очень сильный физически. Известно было, что срочную службу в армии Пушкарев проходил в составе сил специального назначения. После окончания службы, он остался в армии по контракту и прослужил в общей сложности в рядах СА пять лет. Монастырские старожилвы помнят весьма примечательный случай, когда на о. Ферапонта напали трое панков-наркоманов, которые в начале 90-х годов постоянно тянулись в Оптину пустынь (одно время при монастыре даже стихийно сложилась настоящая община разного рода неформалов-хиппи-панков). Произошло это нападение на крыльце перед паломнической столовой и свидетелями его оказалось несколько десятков человек. Отец Ферапонт столь стремительно разбросал нападавших, что никто из окружающих не только не успел вмешаться, но даже осознать происшедшее.
Вместе с тем, это был человек столь тихий, кроткий, не привлекавший к себе внимание, что когда стало известно о его гибели, не все насельники монастыря смогли вспомнить о ком идет речь. Некоторые из хорошо знавших его людей сообщали о том, что инок предчувствовал скорую смерть. Так, например, будучи прекрасным плотником о. Ферапонт перед Пасхой неожиданно раздал свой лучший инструмент другим мастерам; когда его спрашивали для чего он это делает, о. Ферапонт либо отмалчивался, либо отвечал, что более плотничать ему не придется.
Погибший рядом с ним о.Трофим (в миру Татарников Алексей Иванович), 1958 г. рождения, до пострижения был моряком рыболовецкого флота.

рис. 4, 5, 6: В миру Татарников Алексей Иванович; в монастыре - инок о. Трофим.
В монастыре он почитался мастером на все руки, брался за все хозяйственные работы. Великолепно управлялся с трактором, который использовался для распашки монастырских огородов. Крепкий, высокий мужчина, он был с железом на "ты". Остались воспоминания о его недюжинной физической силе. Однажды он завязал узлом кочергу. Многие, знавшие его, вспоминали, что о. Трофим легко гнул пальцами гвозди; гвоздь-сорокову, например, он закручивал кольцом или винтом. Делал это он с досады, если молитва не шла. На Руси физической силой удивить непросто - здоровых мужиков во все времена было немало - но подобную силу рук следует все же признать незаурядной даже по русским меркам.
Понятно, что такой человек мог, как и о. Ферапонт, оказать упорное сопротивление нападавшему. Сколь свирепым не был бы убийца, таким богатырям, как о. Трофим и о. Ферапонт было по силам его остановить. И тем не менее они погибли без сопротивления. Это противоречие сначало чрезвычайно озадачило следствие и к его объяснению еще придется вернуться ниже.
Иеромонах о.Василий (в миру Росляков Игорь Иванович), 1960 г. рождения, в Оптиной пустыни прожил четыре года, принимал участие в миссионерской работе, не раз выезжал в лагеря для работы с заключенными особо строгого режима содержания.

рис. 7,8: Православный новомученик иеромонах о. Василий.
До воцерковления И.И.Росляков был членом сборной команды СССР по водному поло, а до этого - капитаном команды МГУ по этому виду спорта и чемпионом Европы. Закончив факультет журналистики МГУ, он получил возможность сделать блестящую карьеру, но пренебрег этим и избрал свой особый путь. Игорь Росляков был в числе первых насельников возрожденной Оптиной пустыни, тех монахов, кто поднимали из руин святую обитель.
Как и иноки на звоннице, он подвергся внезапному нападению и не защищался; умиравший о. Василий не захотел открыть тайну своего разговора с убийцей за минуту до нападения. Возможно, что не будь этого разговора, то и преступник пробежал бы мимо. Но история не знает сослагательного наклонения... С тяжелым ранением - нож преступника проткнул почку, диафрагму и вошел в легкое - инок был перенесен монахами к раке с мощами Св. Амвросия, возле которых пролежал, молясь, около 40 минут. Врачи, вызванные в монастырь после нападения, поражались тому, что человек с таким тяжелым ранением не издал ни стона и столь долго оставался в сознании. Воистину, жизнь не хотела оставлять его...
Примчавшиеся в Оптину пустынь милиционеры продемонстрировали необыкновенное служебное рвение. Теория сыска предписывает стараться искать преступника "по горячим следам". Увы!- живущим в России слшиком хорошо известно, что означает это правило в его будничном применении доблестными работниками нашей милиции и прокуратуры. Даже в таких громких уголовных расследованиях, какими были дела Чикатило или Михасевича, поверхностные, бездарные и прямо преступные следственные мероприятия приводили к задержаниям, "разоблачениям" и осуждениям тех лиц, которые к преступлениям не имели ни малейшего отношения (Тема эта вызывает чрезвычайно нервную реакцию работников правоохранительных органов и горячие возражения с их стороны, но объективная статистика - увы! - такова, что по "делу Михасевича" ошибочно были осуждены аж даже 14 человек, один из которых был расстрелян. Практически все эти люди попадали в следственную мясорубку именно в результате поисков "по горячим следам". Иными словами, их хватали под горячую руку, давили в "пресс-хате" и добивались признательных показаний в течение отведенных на это законом трех суток. От этой мрачной статистики никуда не уйти - это объективный показатель успеха работы наших органов правопорядка, свидетельство их некомпетентности и непрофессионализма).
Не обошлось без розысков "по горячим следам" и в данном случае. При осмотре морской шинели, брошенной убийцей на крыльце паломнического общежития, милиционеры обнаружили паспорт и трудовую книжку некоего Карташева. Инвентарный номер, нашитый на подкладку, свидетельствовал, что шинель является монастырским имуществом. Дело в том, что такие морские шинели были получены монастырем от Министерства обороны РФ в виде пожертвования; в них были облачены все монахи и паломники.
Милиционеры глубокомысленно предположили, что преступником был кто-то из паломников. Нелогичность убийцы, отправившегося на преступление с паспортом и трудовой книжкой в кармане, их не смутила. Александр Карташев, БОМЖ, работавший в монастырской кочегарке, был немедленно арестован и после четырехчасового допроса поспешил сознаться в убийстве.
Можно только догадываться (что, в общем - то совсем несложно) каким именно образом ретивые блюстители правопорядка добились самооговора ни в чем ни повинного (как очень скоро выяснилось!) человека. Велико, видимо, было желание бойцов невидимого фронта поскорее рапортовать о раскрытии скандального преступления "по горячим следам".
События, меж тем, развивались стремительно. К полудню 18 апреля 1993 г. приступила к работе на месте преступления межведомственная (областные УВД, МБ и Прокуратура) группа, которая вскоре получила сообщение о появлении на хуторе лесничего близ деревни Орлинка неизвестного, вооруженного обрезом охотничьего ружья. Требуя еды, этот человек выстрелил в пол, после чего ушел в лес.
Хотя Александр Карташов и дал уже свои признательные показания, его никто из профессионалов-следователей в качестве убийцы всерьез не рассматривал. Ко второй половине дня 18 апреля стало ясно, что настоящий убийца ушел из монастыря в лес. Поэтому к сообщению лесничего отнеслись самым серьезным образом.
На хутор лесничего немедленно выехала следственная группа, имевшая целью попытаться зафиксировать следы пребывания неизвестного (если таковые окажутся), а главное - составить его фоторобот.
Следует отдать должное оперативности и профессионализму криминалистов. Фоторобот и словесный портрет неизвестного мужчины были составлены быстро и - главное! - точно. Сотрудниками Козельского РОВД по фотороботу был опознан некий Аверин Николай Николаевич, житель деревни Волконск, Козельского района, Калужской области. Уже вечером 18 апреля во все РОВД Калужской и соседних областей разошлись ориентировки, содержавшие установочные данные на этого человека.
Николай Аверин, родившийся 13 июня 1961 г., попал в поле зрения правохранительных органов летом 1990 г., когда вместе с приятелем попытался изнасиловать пожилую женщину. До суда дело тогда не дошло, все закончилось покаянными извинениями обидчиков со ссылками "на пьяную голову". Хотя, как точно стало тогда известно милиционерам, эта попытка была далеко не первой выходкой Аверина такого рода. В апреле 1991 г., как раз в канун Пасхи, Аверин совершает новое преступление - и опять посягательство на изнасилование. Жертва была сильно им избита и ни о каких "покаянных" слезах на этот раз и речи быть не могло. Уголовное дело с достаточно простой фабулой и очевидным, казалось бы, исходом, было закончено в месячный срок и попало в Козельский районный суд, который потребовал психиатрической экспертизы Аверина.
Постановлением от 8 августа 1991 г. суд освободил Аверина от уголовного наказания как шизофреника. Суд констатировал, что попытка изнасилования была предпринята Николаем Авериным в состоянии невменяемости и определил этого человека на принудительное лечение.
До февраля 1992 г. Аверин находился в психиатрической больнице имени Ганнушкина с обычным режимом наблюдения. Вышел он оттуда инвалидом 3 - й группы.
Опрошенные родители Николая Аверина подтвердили, что сын уехал в монастырь в Пасхальную ночь. Был он одет в куртку, на голове имел кепку с оторванным козырьком.
Тем временем с отправленного в Москву на исследование орудия убийства удалось снять несколько пригодных для идентификации отпечатков пальцев. Один из них однозначно соответствовал безымянному пальцу Николая Николаевича Аверина.
Наверное многие смогут с этого момента точно предсказать концовку всей этой истории. Во всяком случае, для людей хоть немного знакомых с современными методами работы органов правопорядка это не составит большого труда.
Аверин проявил характерную для циклоиднывх шизофреников склонность - неосознанное стремление возвратиться в привычную спокойную обстановку. Такие люди чувтвуют себя намного лучше среди знакомых предметов, рядом с родными, с ощущением строгости и упорядоченности дневного графика. Парадоксально то, что Аверин, прекрасно понимавший, что его будут искать и постаравшийся скрыться, после успешного бегства оказался в тупике; он просто не знал, что же ему делать дальше.
Как установило несколько позже следствие, он сумел убежать очень далеко - лесами прошел аж в Тульскую область, там совершил кражу в дачном кооперативе, после чего решил отправиться назад, в Калугу. И отправился! В Калугу он поехал автобусом дальнего следования, потом перебрался в Козельск, совсем близко к дому. В Козельске явился к тетке.
Любой не шизофреник на его месте мог бы предположить, что дом тетки и дом родителей Аверина к тому моменту находились уже под негласным наблюдением. Николай Аверин ни о чем таком не думал.
Группа наружного наблюдения не имела команды задерживать преступника. Ему дали время расслабиться; он спокойно позвонил соседям родителей (каков конспиратор!), попросил им передать, чтоб они собирались и ехали к тетке в Козельск; потом покушал, отогрелся, успокоенный ощущением безопасности лег спать.
И только тогда в дом вошла группа захвата, тихо забрала обрез охотничьего ружья, стоявший у кровати, и мгновенно навалилась на похрапывающего убийцу. Когда Аверин пришел в себя на нем уже были наручники.
Привезенный в Козельское РОВД, Аверин сразу стал говорить. Он рассказал о Голосе, толкнувшем его на борьбу с Богом, об отданном свыше приказе убить иноков ("если бы я не совершил это, мы проиграли бы войну с Богом"), о том, что еще 13, а затем и 15 апреля он приходил в монастырь с намерением совершить убийство.
Наверное, можно сказать, что "дело Аверина" на этом закончено. Никогда этот шизофреник не будет судим уголовным судом.
Чем дальше время отдаляет нас от трагических событий той Пасхи, тем явственнее становится масштаб произошедшего. Убийство монахов далеко вышло за рамки банальной уголовщины. Мученическая гибель наших современников повлекла за собой такую цепь разного рода чудес и знамений, что уместно говорить о мировоззренческом перевороте, который, возможно, она знаменует. Уже на 40-й день с момента убийства монахов на их могилах произошло первое исцеление человека, признанного медициной неизлечимо больным. И с той поры уже многие тысячи людей стали свидетелями явленных миру чудес. Многие вырезанные о. Ферапонтом кресты с течением времени стали мироточить. Ровно через год после гибели иноков обнаружилось обильное мироточение поставленных на их могилах крестов.

рис. 9: Захоронения новомучеников на братском кладбище монастыря уже стали местом паломничества. Намогильные кресты через год после гибели монахов стали мироточить. На этих могилах отмечены многочисленные случаи исцеления страдающих неизлечимыми болезнями людей. Хотя не существует канонических молитв новомученикам, паломники отмечают чудесную помощь наркозависимым, которую дает обращение к о. Трофиму; а вот молитвенное обращение к о. Василию помогает в дороге.

Даже по православной религиозной традиции - весьма богатой примерами чудес и знамений - подобное представляется исключительным событием. Зафиксированы многочисленные чудеса, связанные с личными вещами погибших монахов.

рис. 10: Крест о. Василия, перешедший после раздела его вещей иноку о. Ипатию, стал мироточить на 40-й день после гибели прежнего владельца. Начиная с 1993 г. случаи его мироточения отмечались неоднократно и зафиксированы как заявлениями очевидцев, так и видеосъемкой. Благоухающее миро собирается в целлофановый пакет (о. Ипатий на фотографии держит его в правой руке) и используется для помазания прихожан.

Пасху в 1993 году праздновали 18 апреля. Это была вторая Пасха в моей жизни. И когда на ночной службе мы радостно кричали «Воистину Воскресе», даже представить себе было невозможно, какими страшными событиями она навсегда войдет в историю нашей Церкви.

В понедельник утром на Светлой неделе я сел в автобус и, как обычно, отправился на работу в соседний райцентр. У нас в городе все строительные организации тогда впали в состояние клинической смерти. Лишь за тридцать километров от дома удалось отыскать действующую стройку, где нужны были каменщики.

Вечером возвращался домой на том же скрипучем рейсовом автобусе. Вдруг, на выезде из города нас остановил самый настоящий блок-пост: грузовик, перекрывший полосу, два служебных уазика с мигалками, вооруженные сотрудники милиции. Сейчас такая картина вряд ли кого-то удивит, но в ту пору для нашей провинции это было невиданное зрелище.

В полупустой салон вошли двое милиционеров в бронежилетах. Один, с автоматом наперевес сразу же встал напротив прохода. Другой быстро прошел мимо перепуганных пассажиров, осматривая пустые сиденья. Потом подошел ко мне и велел предъявить документы. Ну, в общем-то, и неудивительно, что именно ко мне. Большой парняга, куртка рабочая с капюшоном, борода нестриженная, волосы длинные из-под черной вязаной шапки. Ежели у кого и проверять документы, то у такого - в первую очередь.

А я тогда неофит был оголтелый: в сумке - томик «Пролога в поучениях», в нагрудном кармане куртки небольшой деревянный складень - Спаситель, Богородица и святой Александр Невский. Я его в Оптиной Пустыни купил. Мотался туда каждый месяц, благо, от нас Пустынь всего в сотне километров.

И вот, когда милиционер спросил у меня документы, такая яркая мысль в голове прозвучала, будто голос чей-то услышал: «А покажи-ка ты ему вместо паспорта свой складень. Так и скажи, смиренно - вот мои документы, брат». И настолько эта мысль была соблазнительной, что у меня даже рука потянулась к карману, еле-еле остановил.

Сказал как есть - мол, нету паспорта, с работы еду домой. Милиционер в быстром темпе задал несколько простых вопросов: что за организация, фамилия начальника и главного инженера, адрес конторы? И как-то сразу стало мне ясно, что будь я не тем, за кого себя выдаю, расколол бы меня этот опер в десять секунд. Но я говорил правду. Милиционер выслушал мои ответы, еще раз осмотрел салон. Потом махнул рукой напарнику и вышел вместе с ним. Двери закрылись, автобус со скрипом тронулся с места.

Пришел домой. Еще раздеться не успел, слышу, тесть из комнаты зовет:

— Саша, ты в курсе, что в Оптиной монахов убили?

— Как убили?

— Какой-то мужчина зарезал ножом. Троих. Прямо на Пасху, после службы. Иди скорей, как раз по телевизору об этом говорят.

Через секунду я, как был - в одном сапоге — уже сидел рядом с тестем и слушал, как диктор в программе новостей рассказывает о случившейся оптинской трагедии.

А еще через несколько секунд с ужасом вспомнил, как только что в автобусе бес подсказывал мне предъявить милиционеру икону вместо паспорта. О том, что могло случиться, послушайся я его, даже думать не хотелось.

Через пару месяцев я в очередной раз приехал в Оптину Пустынь. Знаменитую монастырскую колокольню тогда лишь начали строить. Поэтому огромные колокола висели на звоннице, расположенной прямо на земле под навесом. До начала службы было около получаса. Я сел на лавочку рядом со звонницей и стал писать записки для поминовения.

Когда написал «об упокоении» имена родственников и ушедших друзей, решил помянуть и убиенных на Пасху монахов. Понятно, что тут их и так ежедневно всем монастырем поминают. А все же решил написать их имена тоже.

Аккуратно вывел «…иеромонаха Василия». Только начал писать «…инока Трофима», как вдруг раздался удар такой силы, что я от неожиданности чуть со скамейки не слетел. Это рядом на звоннице ударили в большой колокол к службе. Знаете, что чувствуешь, когда в четырех метрах от тебя внезапно звучит колокол весом в семь тонн? Вот и я до тех пор не знал.

Потихоньку пришел в себя, вспомнил - зачем я тут сижу и чем занимаюсь. Взял свою записку, ручку, продолжаю писать - «…инока Ферапонта». И тут же - второй удар. Опять чуть не падаю с лавки на землю.

И лишь спустя какое-то время дошло: их ведь здесь, вот на этой звоннице и убили, Трофима с Ферапонтом. А еще понял тогда, насколько тут в Оптиной все близко. Лавочки - к звоннице, прошлое - к настоящему, земля - к Небу.

Сегодня - годовщина праведной кончины убиенных оптинских монахов. Официальной их канонизации еще не было. Но уже много лет тысячи и тысячи людей едут поклониться их могилам. Сейчас над ними возведена красивая часовня. А я помню на этом месте три свежих холмика земли с деревянными крестами.

Святые мученики иеромонах Василий, инок Ферапонт и инок Трофим, молите Бога о нас.

В 1993 г. в этот день в Пасхальную ночь сатанистом совершено ритуальное убийство трех монахов Оптиной Пустыни: иеромонаха Василия, инока Трофима и инока Ферапонта

фильм: И между Небом и Землей

Житие мучеников: Оптина Пустынь

Радостный пасхальный звон неожиданно перешел в набат. Это старший звонарь Трофим, пронзенный ритуальным ножом, «восстав из мертвых», подтянулся на веревках и ударил в набат, раскачивая колокола уже мертвым телом. Мгновением раньше молча упал инок Ферапонт, получив страшный удар в спину.

Отец Василий спешил на Литургию в Скит, когда убийца нанес ему смертельную рану, перерезав все внутренние органы. Неожиданная свидетельница-девочка своим чистым взором увидела, что от упавшего иеромонаха в сторону забора метнулась тень черного страшного зверя... В дневнике о. Василия нашли запись из письма сщмч. Игнатия Богоносца: «Молю вас да не безвременною любовию меня удержите, оставите мя снедь быти зверем, имиже Богу достигнута возмогу»...

Но время ранней Литургии в день Светлого Христова Воскресения 18 апреля 1993 г. в скитский храм даже не вбежал, а как бы вполз послушник Е., оглушив всех страшной вестью: «Братиков убили!» Вскоре вся православная Россия узнала: после ночной Пасхальной службы рука сатаниста 60-сантиметровым ножом с гравировкой «666» прервала жизнь трех Оптинских насельников: иеромонаха Василия (Рослякова), инока Трофима (Татарникова) и инока Ферапонта (Пушкарева). Казалось, они ничем не отличались от других братий монастыря. Однако внутренняя жизнь тех, кто уходит из мира и посвящает себя только Единому Владыке и Господу нашему Иисусу Христу, - тайна, неведомая даже близким. И потому не случайно именно их Господь избрал сподобиться мученического венца - «самого большого счастья в этой земной жизни» (свт. Иоанн Златоуст).

Какими же они были? Молчаливый молитвенник инок Ферапонт. Всех любящий, безотказный, мастер на все руки инок Трофим, которого знавшие его называли ласково Трофимушка. Сосредоточенный, самоуглубленный иеромонах Василий.

Разными путями пришли они к Богу, но у каждого был миг, когда душа вдруг познала Истину, о чем будущий инок Трофим, переполненный радостью откровения, однажды воскликнул: «Нашел!»

Неприметный сибиряк Владимир Пушкарев был облачен подрясник и стал иноком Ферапонтом в день памяти сорока Севастийских мучеников, когда отец Василий говорил на проповеди: «Кровь мучеников и поныне льется за наши грехи. Бесы не могут видеть крови мучеников, ибо она сияет ярче солнца звезд, попаляя их. Сейчас мученики нам помогают, а на Страшном Суде будут нас обличать, ибо до скончания века действу закон крови: даждь кровь и приими Дух»...

У инока Ферапонта была такая жажда молитвы, что ее не насыщали даже долгие монастырские службы. Одна монахиня рассказала, как она, когда была паломницей, увидела однажды стоящего на коленях, под мокрым снегом о. Ферапонта. Через полчаса, выглянув в окно, она застала ту же картину, отметив, что инок мерно перебирает четки. Невероятно, но и через два часа она вновь увидела его, павшего молитвенно ниц, уже припорошенного снегом.

В последние дни Великого Поста, перед смертью, этот молчальник вообще не ложился спать. Молился ночами. Тайну своей напряженной молитвенной жизни он унес с собой в вечность, но мы запомнили его слова: «Да, наши грехи можно только кровью смыть».

«Трофим был духовный Илья Муромец и так по-богатырски щедро изливал на всех свою любовь, что каждый считал его своим другом», - вспоминал об иноке Трофиме один трудник. «Он каждому был брат, помощник, родня», - отзывался о нем игумен Владимир. «Трофим был истинный монах - тайный, внутренний, а внешней набожности и фарисейства в нем и тени не было… Он любил Бога и всех людей!.. Плохих для него на земле не было», - говорил другой паломник.

И никто при его жизни не знал, что он был тайный аскет, но аскет радостный и являющий своей жизнью то торжество духа над плотью, когда, по словам св. прав. Иоанна Кронштадтского, «душа носит тело свое».

Отец Василий, в миру Игорь Росляков, до Оптиной был известным спортсменом-ватерполистом. Господь наделил его многими талантами. Сохранившиеся дневники, стихи выдают в нем человека удивительно способного к слову. Его последний дневник оборвался на записи: «Духом Святым мы познаем Бога. Это новый, неведомый нам орган, данный нам Господом для познания Его любви и Его благости... Это как если бы тебе дали крылья и ска зали: а теперь можешь летать по вселенной. Дух Святый - это крылья души». Неужели так можно писать, не познав?

«Его жизнь была столь стремительным восхождением к Богу - вспоминает иконописец П., - что в душе жил холодок: а вдруг сорвется на крутизне?». Узнав об убийстве о. Василия этот иконописец потрясении воскликнул: «Отец, ты дошел. Ты победил, отец!»

Трое Оптинцев победили...

По молитвам Святых Старцев Оптинских Благословенная Обитель уже через пять лет после ее возвращения Православной Церкви духовно взрастила новомучеников, своею кровию омывших не только свои грехи. Правильно понимая случившееся, один из отцов, который служил в Скиту в то время, когда пришло известие об убийстве, сказал со слезами на глазах: «Слава Тебе, Господи, что посетил Оптину Своею милостью».

Православные люди сразу стали почитать убиенных в Святую ночь. На их могилках (в юго-восточной части монастыря) всегда много цветов, зажжены свечи; известно множество случаев исцелений при молитвенном обращении к ним. Сейчас над их могилами возведена часовня.