Андрей Хрулев. Плод сторичный. Памяти японской иконописицы Ирины Ямаситы. Дочь самурая – японская иконописица
Иконописное убранство сорока православных храмов Японии можно разделить на две основные части: образы, привезенные из России из различных мастерских (Новодевичьего Воскресенского женского монастыря в Петербурге (покупка Св. Николая Японского), мастерской В.М. Пешехонова и др.) и написанные практически единственной японской художницей — иконописцем — Рин (в крещении Ириной) Ямаситой. С её именем обычно и ассоциируется японская иконопись. Творчество Рин представляет не столько художественную, сколько церковно-историческую ценность. На фоне всего богатства православной иконописи произведения Рин Ямасита не кажутся выдающимися, но уникально само явление: иконописица вышла из среды традиционно языческого народа, только-только просвещенного евангельской проповедью. О её судьбе и творчестве и поведем рассказ.Родившись в 1857 году в небогатой самурайской семье, Рин Ямасита рано почувствовала склонность к рисованию и пятнадцатилетней девочкой отправилась в Токио учиться живописи. В то время девушки сами не могли решать свою судьбу, но Рин рано лишилась отца, характер у неё был независимый и решительный, она ушла из дома и пошла в столицу пешком. Её пытались вернуть, но в конце концов с разрешения матери, она начала заниматься традиционным японским искусством — гравюрой «укиё-э». Среди её наставников был один из последних корифеев стиля «укиё-э», именитый Кунитика Тоёхара. Однако, занятия в традиционных японских мастерских не приносили ей удовлетворения, тем более, что по сложившемуся обыкновению молодых учеников в первые годы не столько учили рисованию, сколько привлекали к работе на кухне и уборке. Рин стала заниматься европейской живописью, которая во время вестернизации страны, начавшейся после буржуазной революции Мэйдзи 1868 года, завоевывала популярность и теснила национальные школы.
В 1876 Рин победив в трудном конкурсе, поступила в Школу искусств при Технологическом колледже. В этой школе впервые в Японии было начато обучение европейской масляной живописи, преподавателем был приверженец барбизонской школы, итальянец Антонио Фонтанези, который оказал большое влияние на формирование таланта Рин. Из сохранившейся ведомости известно, что она была превосходно успевающей ученицей. В этой школе она подружилась с Масако Ямамура, горячо верующей православной девушкой, которая в свою очередь представила Рин святителю Николаю Японскому. Встреча эта оказалась судьбоносной, и в 1878 году она крестилась с именем Ирина. Одной из первых ее работ на религиозную тему был эскиз к обложке журнала «Сэйкё симпо» («Православный вестник»), который издавала православная миссия в Токио.
В 1879 году отец Николай был в России и договорился о стажировке для японки в иконописной мастерской Новодевичьего Воскресенского монастыря в Петербурге, имея в виду подругу Рин – Масако. Но та вышла замуж, и случилось так, что вместо подруги поехала Рин. Путь пролегал по морю через Индийский океан, Суэцкий канал, Средиземное море, Черное море. По дороге она посетила храм Софии в Константинополе, а в Александрии впервые надела европейское платье. Ей было 24 года, и это была первая женщина-японка, приехавшая учиться в Россию.
В марте 1881 года Рин прибыла в Петербург и поселилась в Новодевичьем монастыре. Можно себе представить, какое это было для неё испытание. Южанка, оказавшаяся в петербургском климате, не знавшая русского языка, не имевшая ни одного близкого человека, с весьма смутными представлениями о православии (в то время даже Библия не была еще переведена на японский язык), она должна была привыкать к суровому монастырскому распорядку. Вряд ли Рин сама осознавала за какой подвиг бралась, но Господь уловляет премудро. Её темпераментная, требовавшая дерзновения натура и святительское благословение сыграли свою роль, и она жила, не оглядываясь назад. Сохранился её дневник первого года пребывания в России. Хрупкая японская стажерка мужественно переносила все трудности и с интересом знакомилась с окружающим миром. В дневнике она часто повторяла одну и ту же запись: «Хочу рисовать! Хочу рисовать!», видимо, это стремление было источником сил и вдохновения для неё. Через три дня после приезда из окна Рин услышала выстрелы – 13 марта 1881 года было совершено убийство императора Александра II.Началось обучение иконописи на липовых досках темперой с добавлением яичного желтка. Это было для Рин в новинку, так как в Японии она рисовала на бумаге, но гораздо сложнее было постижение духовных основ иконописи. Она увидела пришедшееся вскоре пасхальное торжество, увидела ревность русских православных людей. Все это отличалось от церковной жизни в Японии.
В то время традиционная иконопись на досках, «греческая живопись» (как называла её Рин в дневнике) отстаивала себя в борьбе с распространившейся манерой письма маслом, пришедшей из западноевропейской живописи («итальянской живописью»). Наряду с явным подражанием католической живописи, почитанием рафаэлевских мадонн, начинается поиск и стремление к византийскому и древнерусскому письму. Это было частью более широкого исторического процесса, связанного с ростом национального самосознания в России после долгого засилья иностранщины. Рин Ямасита оказалась вовлеченной в эти противоречия. В монастыре требовали писать в «греческом стиле», но одновременно в мастерской был и приходящий учитель – ректор Академии художеств Федор Иванович Иордан, знаменитый гравер, ориентировавшийся на западное искусство, который, кстати, высоко ценил её способности. Рин стала бегать в Эрмитаж и делать копии с известных западноевропейских мастеров, в основном, итальянцев, эпохи Возрождения, мир которых её поразил. Позже в её творчестве часто сказывалось влияние Эрмитажа. Лики и образы, выходившие из-под её руки, часто приобретали телесность, традиционно не свойственную православной иконописи. Она также занималась рисунком и копировала гравюры под руководством Иордана. Некоторые копии гравюр и масляной живописи её кисти сохранились до сих пор.Тем временем её отношения в монастыре стали ухудшаться, часто возникали ссоры, плохо знавшая русский язык и находившаяся в ситуации «культурного шока» Рин стала чрезмерно обидчивой. Конфликты были и на почве творческой: Рин любила «итальянскую живопись», а в монастырской мастерской зачастую требовали заниматься только традиционной иконописью. Игуменья матушка Евстория даже запретила ей временно посещать Эрмитаж. К тому же, Рин несчастливо влюбилась. Известно, что она задумывалась о монашестве, о чем написала владыке Николаю. Он ответил Рин ласковым, отеческим письмом, но не благословил её принять постриг. Она последовала его совету, но впоследствии вела почти что иноческий образ жизни: посвятила себя иконописи, много времени отдавала молитве, даже в одежде предпочитала черный цвет. Промозглый петербургский климат и душевные переживания давали себя знать, и Рин стала сильно болеть. Владыка Николай всегда поддерживавший её письмами, посоветовал ей вернуться домой. Весной 1883 года, пробыв в России 2 года, вместо условленных 5-ти, Рин уехала обратно в Японию.
В Токио Рин поселилась при Православной миссии, и с тех пор её жизнь была тесно связана с Николаем Японским, духовно окормлявшим свою ученицу и очень ценившим её творчество. Николай величал её «наша иконописица Ирина Петровна». Она сразу начала трудиться в иконописной мастерской, где проработала 35 лет до 1918 года, уехав в свой родной городок после смерти владыки. Иконы работы Рин украшали и кафедральный собор Воскресения Христова в Токио, и православные храмы в других городах, особенно на севере страны. К сожалению, часть её произведений, и среди них лучшие, погибли во время токийского землетрясения 1923 года в кафедральном соборе и во время второй мировой войны.
В 1891 году Японию посетил наследник российского престола Николай Александрович. К его визиту по просьбе архиепископа Николая Рин рисовала икону в подарок. Тема – Воскресение Христово. Знаменитый мастер Ясудзи Такаи изготовил для неё редкой красоты деревянный оклад в японском стиле. Это уникальное произведение украшало покои Аничкова дворца в Санкт-Петербурге, после коронации Николай II забрал её в Зимний дворец. Так она и оказалась после революции в собрании Государственного Эрмитажа. Рин Ямасита прожила долгую и плодотворную жизнь, и в настоящее время известно по разным оценкам от 100 до 250 её произведений. Однако, подарок Николаю Александровичу – единственная её работа, находящаяся в России.Умерла Рин Ямасита в 1939 году в возрасте 83 лет. Она не забыта до сих пор, проводятся выставки её работ, о ней выходят книги, статьи, фильмы, телепрограммы. А мы можем подивиться и порадоваться такому необыкновенному торжеству христианского творчества в далекой восточной стране.
Библиография:
1) Мититака Судзуки «Православная икона Японии и Рин Ямасита», ежегодник «Япония» 1993, Москва, 1994
2) «История одной иконы», по Михаилу Успенскому, журнал «Япония сегодня», июль 1999 г.
3) И. Кожевникова «Ирина-Рин Ямасита, первая японская иконописица», журнал «Япония сегодня», сентябрь 2000 г.
Православная икона в Японии и Ирина (Рин) Ямасита (1) Христианская вера из России В настоящее время в Японии насчитывается около миллиона христиан, из них ортодоксальных(православных) всего лишь 3% - 26 тыс. человек. Однако надо сказать, в 1907 г. протестантов насчитывалось 72 тыс., католиков - 61 тыс., православных - 30 тыс., а в 1885 г. православных было больше, чем протестантов (соответственно 12 тыс. и 10 тыс.).В тот период население Токио составляло 1 млн. человек (1884). Так что позиции православной церкви тогда были в Японии достаточно сильными. Символом этой силы является построенный в 1891 г., собор Николай-до (официально - собор Воскресения Христова) в токийском районе Суругудай. Теперь он почти незаметен среди окружающих его высотных зданий, а некогда это было величественное сооружение, стоявшее на высоком холме и доминировавшее над остальными домами императорской столицы. Итак, в центре был воздвигнут Николай-до, но и по всей Японии строились православные храмы - особенно много в регионе Тохоку, на Хоккайдо, в Канто, более того - в регионе Токай и даже в Кансай, Сэтоути и на Кюсю. Храмы эти, естественно, украшались иконами, заботливо сохраняемыми до сих пор. Иконы распространялись по всей Японии. Проповедническая деятельность прибывшего из России миссионера Николая Касаткина (1836-1912) была направлена на японизацию христианского учения, поэтому он рано стал думать о воспитании японских иконописцев. Поначалу, конечно, иконы ввозили из России. Для того чтобы делать печатные иконы, привезли и станки для печатания литографий. Это напоминало миссионерскую деятельность первых иезуитов в Японии. В 1880 г. Николай впервые послал в Россию художника овладевать иконописью - это была Рин Ямасита (1857- 1939). Однако вступив на путь модернизации, Япония не взяла за образец Россию. Кроме того, отношения между обеими странами ухудшились из-за русско-японской войны 1904-1905 гг., и влияние русской православной церкви распространялось слабо. После Рин Ямасита иконописцев почти не было. Иконы, которые теперь можно видеть в Японии, почти исключительно ограничиваются двумя видами: некогда привезенные русскими и написанные Рин Ямасита. Иконы, написанные Ямасита Рин, - это добросовестные копии русских икон. В них нет ничего особенно японского. Иногда рамы расписаны в технике «макиэ» (традиционная роспись по лаку). Этим, пожалуй, ограничивается японская специфика. В то время русская икона испытывала сильное влияние европейской католической живописи и главным направлением были иконы, написанные маслом. Ямасита следовала этим новым тенденциям написания русских икон. Мы проследим жизнь японского живописца Рин Ямасита, которая, изучая икону, приобрела необычайный художественный опыт, восходящий к византийскому искусству, и заодно ознакомимся с японской иконой. Ортодоксальная церковь пришла в Японию из России. Начиная с ХVІ в. Россия, а именно Москва, утверждая, что она, вслед за Константинополем, является Третьим Римом, стала назначать главу ортодоксальной церкви. В связи с русской экспансией в Сибири ортодоксальная христианская церковь тоже расширила свое 1 влияние и простерла его от Камчатки до Ситки на Аляске. В Японии после того, как в 1856 г. состоялcя обмен ратификационными грамотами Симодского договора, было учреждено русское консульство в Хакодатэ, а в 1858 г. приехал первый консул И. А. Гошкевич (1814-1875). В качестве священника консульства прибыл Василий Махов. Православный храм в Хакодатэ был освящен в 1859 г. К этому времени были готовы уже все иконы, начиная с иконостаса. Было там и «Распятие», написанное маслом, о чем сохранились воспоминания. Эта церковь сгoрела во время большого пожара в Хакодатэ в 1907. На том же месте теперь стоит храм, освященный в 1916 г. (теперь это памятник архитектуры). После Махова, в 1861 г. в Хакодатэ получил назначение Николай Касаткин, ставший позже архиепископом Японским и причисленный в 1970 г. к лику святых Русской церкви.Проявлявший интерес к европейской цивилизации Ниидзима Дзѐ (1843-90), молодой человек эпохи Бакумацу, впоследствии основатель университета Досися, поселился у Николая, а Ёкояма Мацусабуро (1838-84), один из первых японцев, писавших маслом и увлекавшихся фотографией, навещал русского священника. Первый обряд крещения японцев Николай провел в 1868 г. Он крестил самураев - Савабэ Такума, Сакаи Ацунори и Урано Тайдзо. Николай поручил церковь в Хакодатэ своему помощнику, священнику Анатолию, прибывшему в Японию, а сам через Йокогаму переехал в Токио и поселился в Суругадай, на территории, принадлежащей русскому посланнику. Штаб миссионерской деятельности тоже переместился в Токио. В Суругадай началось строительство Крестовой церкви - личной церкви Николая, и было запланировано строительство собора Воскресения Христова (названного «собором Николай-до», в честь Николая Касаткина). Осенью 1879 г. Николай временно вернулся в Россию - хлопотать о пожертвованиях и о собственном продвижении в епископы. Ф. Достоевский, считавший, что миссия России заключается в проповеди православия, посетил Николая 2июня 1880 г. На следующий день в письме жене Анне онпишег: «Очень приятно было с ним познакомиться». В течение своего недолгого пребывания в России Николай думал о воспитании японских иконописцев.Он посетил Новодевичий Воскресенский женский монастырь в Петербурге, рассчитывая, что здесь примут японцев. Николай хотел отправить в Россию Масако Ямамуро (1858-1936), студентку первой в нашей стране государственной школы искусств при министepcтвe промышленности (более известна как Промышленная школа искусств). Однако, когда через год, 17 октября 1880 г. Николай вернулся в Японию, оказалось, что Ямамуро Масако вышла замуж за Такэсиро Окамура и вместе с ним основала издательство «Синъѐдо», где стали печатать литографии. Таким образом, послать ее в монастырь было невозможно. Тогда выбор пал на Рин Ямасита, которая под влиянием Масако Ямамура также стала православной и приняла в крещении имя Ирина. Рин Ямасита родилась в 1857 г, в городке Касама провинции Хитати (ныне префектура Ибараки). Как явствует из ее автобиографии, поначалу она училась у Тиканобу Хасимото (1838-1912), художника школы «укиѐэ», а потом - у 2 Кунитика Тоѐхара (1835-1900). Затем ее наставником был Рансэцу Цукиока, принадлежавший к школе «Маруяма», позже она училась европейской живописи у Накамару Сэйдзюро (1840-1895). " В 1876 г. в Японию прибыл итальянский художник Антонио Фонтанези (1818-1882) для работы в Промышленной школе искусств, где впервые в нашей стране стал основательно учить масляной живописи. Когда на следующий год девушкам разрешили поступать в эту школу, Ямасита тоже была принята при поддержке Садаясу Макино. Сохранились ведомости Промышленной школы искусств, из когорых мы видим, что Ямасита имела превосходную успеваемость и была лучшей среди студенток. Однако Фонтанези не подошел японский климат и, пробыв в Японии два года, он вынужден был вернутъся на родину. Преемник Фонтанези, тоже итальянец, Феретти ни как художник, ни как преподаватель не заслужил доверия, и ученики один за другим стали покидать школу. Уходитъ Ямасита не стала, но в автобиографии она заметила, имея в виду тяжелую ситуацию, сложившуюся в школе: «Словами не выразить, как это плохо». Как пишет она в своей биографии, узнав от Николая, что ее пошлют в женский монастырь в России, где есть xудожественная школа, в которой обучают живописи хорошие учителя, Ямасита «обрадовалась и приободрилась». Вскоре, 12 декабря 1880 г. должно было состояться отплытие из Йокогамы и к отъезду готовиться пришлось впопыхах. Накануне этого дня Ямасита сделала свои первые записи в дневнике. В течение первого года пребывания в России она все время вела дневник. В нем содержатся ценные сведения не только о Ямасита, но и о том, как писали иконы в русском монастыре в то время. В основном, опираясь на данные дневника Ямасита, мы проследим, как протекала ее учеба в России. (2) Рин Ямасита в Петербурге Путешествие Ямасита в Россию заняло чуть меньше трех месяцев, ее путь пролегал через Индийский океан, Суэцкий канал, Средиземное море, Черное море. В Александрии она впервые надела европейское платье, а в заснеженном Константинополе посетила «турецкий храм, некогда - храм Софии» - Айя-София. Возможно, она первой из японцев побывала в Константинополе. Кстати, Токутоми Рока (1868-1927) посетил этот город в 1906 г., по дороге из Иерусалима, о чем он написал в своем «Путешествии пилигрима» («Дзюнрэй кико»). Из Константинополя путь Рока лежал к Толстому в Ясную Поляну. В Петербург Ямасита приехала 10 марта 1881 г., а через три дня усльшала из своей гостиницы выстрелы - 13 марта было совершено покушение на Александра Второго. Новодевичий женский монастырь Св. Воскресения, куда ее приняли, ныне упраздненный, расположен на Московском (в то время - 3абалканском) проспекте, к югу от центра города. Здание и находившееся позади него кладбище сохранились. Центральная церковь Казанской божьей матери в византийском стиле строилась с 1908 по 1915 г., так что во времена пребывания в монастыре Рин Ямасита ее еще не было. В 1987 г., основное помещение этой церкви превращено в склад и находилось в запустении, а в подземной часовне в последнее время возобновлена была служба русской эмигрантской церкви, 3 штаб-квартира которой находится в США. Достоверно известно, что в монастыре была иконописная мастерская. Ею руководила монахиня Феофания, младшая сестра Аполлонии. Кроме того, здесь был и приходяший учитель живописи - ректор Академии художеств Феодор Иванович Иордан (1800-1883), знаменитый гравер, который во время стажировки в Риме близко сошелся с Гоголем, а в 1850 г. получил звание профессора за свою гравюру с рафаэлевского «Преображения», на которую он потратил 12 лет. Прожив три месяца в монастыре, 18 июня Ямасита посетила петербургскую Академию хуложества. «В начале десятого утра мы зашли в здание, похожее на музей изящных искусств, и осматривали его до начала второго. Меня поразили поистине высоченные и громадные картины». Рядом со словом «музей» написано: «В сентябре я наконец поняла, что этот дом - высшая школа (дайгакко) живописи. «Дайгакко» на языке начала эпохи Мэйдзи означает «Академия». В музее при Академии художеств были выставлены картины и скульптуры ХVІII и ХІХ вв. Можно представить себе удивление и восхищение Ямасита, которая не знала ничего, кроме пейзажей Фонтанези, написанных в манере барбиэонской школы. В 80-е годы многие мэйдзийские художники отправлялись в Европу на стажировку. Это было время, когда они впервые соприкоснулись с академизмом - традицией европейской живописи. Хосуй Ямамото (1850-1906) и Ëсимацу Госэда (1855-1915) поехали в Париж, Наодзиро Харада (1863-1899) - в Мюнхен, а Рин Ямасита - в Петербург. Прибывший в Париж в 1880 г. Ёсимацу Госэда сразу же посетил Лувр и Люксембургский дворец, после чего написал: «Впервые в своей жизни я увидел величайшие произведения живописи и почувствовал, что у меня спала пелена с глаз». Ямасита постепенно овладевала в монастыре ступенями академического мастерства. Сразу по прибытии она занялась рисунком (как она пишет на дневнике - «ирисабати-э»). В мае и июне Ямасита рисовала тушью, иначе говоря, копировала гравюры, тренируясь передавать эффекты света и тени. В последней декаде июля она стала копировать работы маслом. Осмотр академического музея искусств был своего рода подготовкой к копированию масляной живописи. Все это делалось, естественно, под руководством Иордана. Копии гравюр Ямасита сохранились в большом количестве, например, копия картины «Коронование Богородицы», ранней работы Рафаэля, который считается идеальным мастером академического стиля. Среди скопированных работ есть и картина маслом художника-классициста начала ХІХ в. Алексея Егоровича Егорова (1776-1851) «Истязание Спасителя» (1814). Несомненно, Ямасита копировала эту работу с гравированного оттиска, сделанного Иорданом. В качестве материала для копирования последний давал Ямасита свои работы. Как раз в это время священник Анатолий, возврашавшийся в Россию на том же судне, что и Ямасита, писал в письме в Японию: «Ректор школы искусств Иордан, увидев способности Ирины, пришел в чрезвычайиое восхищение. Кроме того, он сказал, что закончив занятия рисованием и живописью в монастыре, она должна учиться в школе искусств». Иордан считал, что Ямасита должна поступатъ в Академию художеств. С 25 августа Ямасита начала ходить в Эрмитаж, чтобы копировать картины, написанные маслом. В ее дневнике записано, что она копировала три картины «Апостол», «Мадонна» и «Господь, несущий Крест». Однако только одну из них 4 удалось идентифицировать в собрании Эрмитажа. Эту копию Ямасита в последние годы жизни повесила в своей комнате в Касама. Подлинник обнаружен в Эрмитаже в 1987 г. Это - картина «Святой Иероним», приписываемая кисти художника итальянского барокко Гвидо Рени (1575-1642). Что касается работы «Господь, несущий Крест», то, возможно, это была копия знаменитой картаны великого мастера венецианской школы эпохи Возрождения Тициана «Несение Креста». В 50-e годы прошлого века она была широко известна в России. Однако копии Ямасита не сохранилось. В наследии Ямасита Рин есть также Богородица с Христом и младенцем Иоанном, однако пока не удалось определить, к какому полотну Эрмитажа восходит эта работа. Однако через два месяца с неболъшим походы в Эрмитаж прекратились. Почему Ямасита эапретили ходить в Эрмитаж? Общепринятая версия такова: запрет на посещения музея последовал потому, что Ямасита любила западную религиозную живопись, начиная с эпохи Возрождения, тогда как в монастыре принято было писать традиционные иконы. На самом деле ситуация была более сложной. Монастырский учитель живописи Иордан, бывший тогда ректором Академии художеств, сам ориентировался на западное искусство. Кроме того, и в самом монастыре преподавалась масляная живопись. Например, по фотографии начала ХХ века видно, что монахини в Новодевичьем монастыре копировали картину «Ангел молитвы» известного немецкого художника из Дрездена, на ту пору профессора Петербургской Академии художеств, Тимофея Андреевича фон Неффа (Timoleon Karl von Neff 1804/5-76). Поэтому трудно представить себе, чтобы в монастыре запрещали иконы, написанные маслом под влиянием западноевропейской католической живописи. Противостояние между традиционной иконописью и западноевропейской католической манерой действительно существовало в мире русской иконы Нового времени. Однако оно еще только зарождалось и не могло стать причиной запрета Ямасита Рин посещать Эрмитаж. Причиной были взаимоотношения с обитателями монастыря, которые стали ухудшаться уже с августа 1881 г. Позже она запишет в своем дневнике: «Они совершенно не выносят мои походы в Эрмитаж. Я думаю, это потому, что я не уважаю их как учителей» (запись l3 декабря 1881 г.).16 февраля 1882 г. Ямасита делает в дневнике следующую запись: их гнев проистекает исключительно от зависти, что я получаю наставления от других, а не от старой матушки и от приходящего учителя Иордана». Но уже в дневнике 7 августа 1881 г. Ямасита писала: «Сегодня я наговорила лишнего, отношения с людьми изменились и стали очень плохими». Ямасита отдавала себе отчет в том, что, попав в ситуацию своего рода «культурного шока», плохо зная русский язык, не привычная к чужой жизни, она стала чрезмерно обидчивой. Ранее она пишет: «Все очень рассердились, что я ходила вместе с Яковом, но я не обращаю внимания» (запись 14 июля 1881 г.). Кажется, она перестала принимать все это близко к сердцу. В декабре Феофания жаловалась Иордану на плохие взаимоотношения, сложившиеся у Ямасита с обитателями монастыря. Начиная с января 1882 г. Иордан тоже начинает жестче вести себя с нею. В это же время (5 января) Ямасита «пришло от правительства разрешение посещать высшую школу (дайгакко)», т.е. Академию. Но, очевидно, в монастыре ей этого не позволяли. Кроме того, Ямасита, видимо, была высокого мнения о своем таланте. Ее 5 выдающиеся способности к рисованию были замечены всеми в иконописной мастерской при монастыре и это служило еще одной причиной для ссор. 28 февраля 1882 г. она пишет в дневнике: «Опять сильно поссорилась с Феофанией, и настроение очень испортилось, потому что они сказали мне, чтобы я учила монахинь писать картины». 5 марта в дневнике появляется такая запись: «Писала темперой. Я спросила, почему только я это делаю, и они ответили, потому что у меня способности». Как уже упоминалось, во второй половине ХІХ в. традиционная иконопись на досках отстаивала себя в борьбе с распространившейся манерой письма икон маслом, пришедшей из западноевропейской живописи. Русско-турецкая война 1877 г. стала импульсом к росту национального самосознання в России. Начинаются исследования византийской культуры - прародительницы русской. Никодим Кондаков (1844-1925), пионер изучения византийского искусства в России, опубликовал в 1876 г. исследование иллюстраций византийских рукописных книг. В 1882 г. по указу Александра Третьего народные художники из Палеха, отец и сын Белоусовы, приступили к восстановлению стенных росписей Грановитой палаты в московском Кремле. Палехские мастера писали свои иконы и фресковые орнаменты для староверов - ранее считалось, что это низкопробные вещи, вульгарные и архаичные. Теперь же эту живопись поддерживал царь, который возглавлял движение за модернизацию и вестернизацию России. В монастыре тоже происходили перемены. 2 ноября 1881 г., когда Ямасита Рин вернулась из Эрмитажа, Аполлония велела ей «отныне быть в келье и писать икону Св. Николая». Ямасита оказалась «в очень трудном положении». С этого времени ее дневник пестрит упоминаниями о неприятностях. «По вечерам грущу, так как меня заставляют писать картины, которых я не терплю» (5 декабря). "Они не любят итальянскую живопись» (20 декабря). Западная католическая живопись называется здесь «итальянской», а исконно русская традиционная икона - «греческой живописью», которую Ямасита охарактеризовала как «устрашающую». Термины «итальянская живопись» и «греческая живопись», безусловно, были придуманы не Ямасита. Это противопоставление, за которым стояли идеи русского национального и исторического самосознания, стало важным поворотным пунктом в истории русского искусства. В результате во второй половине 80-годов В. Васнецов (1848-1926) и М. Врубель (1856-1910) стали создавать свои храмовые фрески и иконы, отойдя от пан-европейской академической школы. С 9 декабря 1881 г. Ямасита снова начала рисовать тушью, осваивая светотени, а 13 декабря принялась писать маслам, совмещая это с занятиями «греческой живописью». С 19 декабря она стала переноситъ на доску иконы с литографий. Весь январь был посвящен иконе на досках. В монастыре, видимо, все еще колебались, не зная, какую манеру живописи предпочесть. 4 февраля 1882 г. Ямасита пишет в дневнике: «На словах они велят мне писать такие иконы, а в душе так не считают. Настроение поистине, поистине плохое». В монастырской иконописной мастерской требуют, чтобы Ямасита писала в «греческом стиле». Однако, судя по ее замечанию, обитатели монастыря на самом деле тяготели к «итальянской» живописи. На фоне этих монастырских треволнений 5 апреля 1882 г. Ямасита делает последнюю запись в своем дневнике. Хотя ей довелось прожить в России еще 6 целый год, дневниковых записей за этот период не обнаружено. Либо они были утрачены, либо через год после прибытия в Петербург Ямасита привыкла к жизни на чужбине и, успокоившись, перестала вести дневник. В день отъезда из Петербурга на родину, 7 марта 1883 г., Ямасита возобновляет свои записи. В дневнике нет ни слова об обстоятельствах жизни Ямасита в течение второго года жизни в России. Сохранилось лишь письмо к ней токийского епископа Николая от 20 октября 1882 г., в котором он пишет, что ей лучше вернуться на родину, иначе она может совсем погубить свое здоровье в России. Возможно, следуя этому совету, Ямасита весной 1883 г. поехала домой. Она возвращалась на родину через Европу. Выехала из Петербурга на поезде и через Берлин и Кельн прибыла в Париж 11 марта 1883 г. В Париже она не стала посещать музеи, осмотрела лишь Триумфальную арку и могилу Наполеона в Доме инвалидов. 15 марта она выехала из Парижа, 18 марта отплыла на пароходе из Марселя, а 29 апреля прибыла в Иокогаму. Журнал «Сэйкѐ симпо» («Православные ведомости») №60 (от 1 июня 1883 г.), сообщая о возвращении Ямасита на родину, писал: «Последнее время она страдала от болезни печени, занятия ее продвигались не столь успешно, как ей того хотелось. Кроме того, тамошний климат оказался неподходящим, поэтому, испытывая сожаление, она бросила свое дело на полпути и решила вернуться домой. В последней декаде прошлого месяца она приехала на родину». Возможно, это официальная версия. Тем не менее она дает нам некоторое представление о причинах, побудивших Ямасита возвратиться на родину после двух лет учебы. После приезда в Японию Ямасита поселилась в женской семинарии в Суругадай. Для проживания ей предоставили отдельную комнату в европейском стиле. Сохранились копии писем, которые Ямасита писала по-русски и отправляла в Петербург. Она пишет в одном из писем（воспроизводится буквально）: «Я чеперь живший домъ, отличная горная въ места, форма Европейской 2и етажъ южнаю въ калью, дальный видь очень харошо» (“Я теперь живу в доме, расположенном в прекрасном горном месте, дом европейского стиля, моя келья на втором этаже, обращена на юг, красивый вид вдаль”). Далее она пишет: «чеперу очень скусно за Ваше и всехъ дрожияхъ хотю видить, напрасно рано приехали, я буду начинаю по рускии учится тагда часто пишу писмо, я поминаю Ваше память падарукъ часы, платье и всехъ всегда одиваю скусно плакамъ о русию». (теперь я очень скучаю по Вам и по всем друзьям, хочу вас видеть, жаль, что пришлось вернуться раньше времени. Я снова начну учить русский язык и тогда буду писать чаще. Я дорожу Вашими памятными подарками – это часы, платье, - и часто надеваю на себя и то, и другое. Мне грустно, я плачу в тоске о России”) Мы не знаем, каковы были обстоятельства второго года жизни Ямасита в Петербурге, но когда она по возвращении на родину вспоминала о своем весьма мучительном существовании в России, воспоминания эти были по-молодому светлы. Мы можем за нее порадоваться. (3) Творчество Рин Ямасита и его значение После возвращения на родину Ямасита стала писать иконы для православных церквей, строившихся по всей Японии. В том самом номере журнала «Сэйкѐ симпо», где сообщается о приезде художницы в Японию, сообщается: «Теперь она собирается жить здесь и берет на себя обязанность писать иконы для японских 7 церквей, а попутно обучать живописи тех, кто решил служить церкви, создавая иконы». Сведений об иконописной мастерской, которую возглавляла Ямасита, почти не сохранилось, кроме того, что она существовала, и ее официальное название было «Сэйкѐкай сэйдзобѐсякан» («Иконописная мастерская православной церкви»). Кроме Ямасита здесь работала в 1893 г. лишь одна женщина - Масуко Такахаси (годы жизни неизвестны). Видимо, они вдвоем составляли весь штат мастерской. Однако вскоре здесь остается одна Ямасита. Позже была еще Хидэко Сибаяма (1890-1973) - в замужестве Ои, в крещении Мария, - которая с 1909 по 1913 г. стажировалась в Петербурге у Андрея Петровича Розанова. К сожалению, она оставила мало своих проиэведений. Ямасита работала в мастерской в течение 30 лет, до 1918 г., когда она переехала в свой родной городок Касама. Среди множества икон, находящихся в православных церквях по всей Японии, около 250 написано Ямасита, однако общее число ее произведений неизвестно, так как она не ставила ни подписи, ни даты. По меньшей мере на 12 иконах указана дата их отправки из епископата в Суругадай. Эти даты могут считаться ориентирами для приблизительной датировки работ Ямасита. Кроме того, выпускавшийся епископатом 2 раза в месяц журнал «Сэйкѐ симпо» иногда сообщал, в какие храмы отправляются иконы Ямасита. Наконец, есть реестры и в различных церквях. Это тоже позволяет установить время создания произведений, хотя здесь можно говорить лишь о временном пределе возможной датировки. Сохранилась лишь одна икона, на которой есть дата и подпись. Это написанная маслом на маленькой доске «Владимирская Божья матерь», на обороте ее значится: «Написано в первой декаде декабря 1901 г., Рин Ямасита». Имеется дата и на иконе «Воскресение», которую японская православная церковь подарила русскому цесаревичу Николаю (будущему царю Николаю Второму), когда он посетил Японию в 1891 г. В 1987 г. она была обнаружена в собрании Эрмитажа. Это - наиболее ранняя из датированных работ Ямасита, и она хорошо сохранилась. Несомненно, ее с большим тщанием написала сама Ямасита. Представительным собранием икон Ямасита обладает православная церковь Суга в городке Ёкаитиба префектуры Тиба, Из церковных реестров известно, что иконы Ямасита прибыли сюда из Токио в 1899 г. Среди икон Ямасита, отмеченных в документах, наиболее ранние, предназначенные для православной церкви в Окадзаки, сгорели во время Второй мировой войны. Более ранние записи пока не обнаружены. После возвращения из России Ямасита занималась помимо икон и другими видами живописи. Она делала книжные литографии, пыталась создавать гравюры. Это - иллюстрация к «Рейнеке-лису« (первому переводу Гете на японский язык), опубликованному в 1884 г. Затем Ямасита сделала эскизы литографий, используя для этого ксилографии Юлиуса Шнорра фон Карольсфельда (1794-1872), в основу которых были положены рисунки выдающегося немецкого художника Вильгельма фон Каульбаха (1804-1874). Позже Ямасита выполнила наброски для литографий на тему «Переворот Тайка». Кроме того, Ямасита пробует себя в гравюре и создает «Женский портрет». Внизу на нем приписано: «1885 года 13 февраля гравилъ R. Yamashita» Как известно, искуссву гравюры обучал ее профессиональный гравер Иордан. Среди других светских работ - наброски, сделанные во время путешествия на 8 Хаконэ, предпринятого Ямасита в 1888 г. вместе с соученицей по Промышленной школе искусств Итоко Дзиннака (1860-1943), эскизы в жанре традиционной японской живописи «нихонга», выполненные под руководством Коу Кимура(1842-1912), многочисленные литографии, несколько замечательных портретов маслом, попытка создать картину маслом на мифологический сюжет. Все это творчество еще ждет детального исследования. Создавая иконы, Ямасита непременно следовала русским образцам. Мы предполагаем, что выполненный в 1892 г. иконостас для православной церкви Магата в префектуре Акита полностью повторяет иконостас храма при русском консульстве в Токио (ныне это здание занимает министерство финансов). Иконостас церкви в Суга также представляет собой копию иконостаса консульской церкви, однако его центральная часть - «Благовещение» и «Четыре евангелиста» - является копиями икон Василия Макаровича Пешехонова, предназначенных для построенного в 1891 г. собора Николай-до. Ямасита усердно копировала русские иконы, завезенные в Японию. Сразу после того, как в Киотоской церкви в 1903 г. был установлен иконостас, выполненный в мастерской Я. Е. Епанчикова, Ямасита приехала в Киото и стала его копировать. Когда привезенный в церковь Мацуяма из России иконостас, написанный в 1907 г. в московской мастерской Василия Павловича Гурьянова (1866-1920), был временно отправлен в Токио, Ямасита стала копировать «Тайную вечерю». Это русская икона является копией фрески знаменитого художника-академиста польского происхождения Генриха Семирадского (1843-1902), сделанной для московского Храма Христа Спасителя. Кроме того, в 1902 г. Ямасита копировала в русском консульстве в Токио икону «Воскресение» - копию иконы из Исаакиевского собора в Петербурге, которую в 1849 г. написал Шарль де Штейбен (1788-1856), немец по происхождению, учившийся в Париже у Робера Лефевра (1755-1830) и Франсуа Жерара (1770-1837). В Японию было завезено несколько копий знаменитой картины крупного художника-академиста, ректора Петербургской Академии художеств, Федора Антоновича Бруни (1799-1815) - «Моление о чаше» (картина эта была приобретена Николаем Первым), Ямасита скопировала одну из этих копий в 1904г., и эта работа находится теперь в православной церкви Кобэ. Среди произведений, скопированных ею в церкви при консульстве, - русские иконы, выполненные по широко известным в Европе во второй половине ХІХ в. иллюстрациям к Библии двух художников - Юлиуса Шнорра фон Карольсфельда (1794-1872) и Гюстава Доре (1832-1883). Таким образом, Ямасита прилежно копировала европейскую религиозную живопись - от барокко до академизма ХІХ в., используя для этого копии русских художников. Ямасита не просто копировала иконы. Так, она написала икону, основываясь на ксилографии В. Крюкова (это та самая икона «Воскресение», которая была подарена цесаревичу Николаю), изготовленной около 1876 г. и опубликованной в 1889 г. в издании М. П. Сидорского. Сохранились эскизы, сделанные художницей для иконы «Воскресение», фиксирующие процесс создания иконы. Ямасита изменила фон изображения и добавила надпись по японски: «Харисутосу фуккацу (Воскресение Христово)». Эти православные иконы, написанные Ямасита, ни по стилю, ни по композиции не отличаются от западноевропейской неоклассической 9 и романтической религиозной живописи. Единственным отличием является надпись. В Ситке на Аляске, в доме епископа Иннокентия хранится оригинал этой ксилографии (55х39см). Возможно, что В. Крюков –это тот Василий Крюков, который стал первым иконописцем на Аляске. Миссионер Иннокентий Вениаминов(1797-1879) встретил его на острове Уналашка, одном из островов Алеутской гряды, и заметил его талант. Предполагается, что Василий Крюков написал иконы для церкви Вознесения на острове Уналашка, освященной в 1826 г. Лейтенант А. П. Лазарев пишет о нем как о слушателе Петербургской академии художеств, скончавшемся до 1830 г., но о нем есть и более поздние сведения, так что его биография еще требует уточнений. Рин Ямасита была для Николая Касаткина примерно тем же, чем Василий Крюков для Иннокентия Вениаминова. Не случайно Николай Касаткин по пути в Японию в 1860 г. встретился с Иннокентием в Николаевске-на-Амуре и советовался с ним по поводу своей будущей миссии. В России ХІХ в. величайшим произведением живописи считалась «Сикстинская мадонна». Известна знаменитая история о том, что Достоевский долгие годы искал репродукцию этой картины. Наконец, на закате жизни ему подарил ее Владимир Соловьев. Рафаэлевское «Преображение» использовалось в русской церкви как икона или фреска. Было время, когда написанная Рафаэлем Богоматерь почиталась русской церковью, как икона. Некоторое число икон, являвшихся копиями картин Рафаэля, было завезено в Японию. В православной церкви Такасимидзу (префектура Мияги) в качестве иконы используется «Мадонна в кресле» Рафаэля. В церкви Ханда (префектура Айти) икона изображает верхнюю половину рафаэлевскогo «Преображения». Это те самые иконы в стиле «итальянской живописи», о которых писала в своем дневнике Ямасита, А есть ли среди произведений Ямасита иконы «греческого письма»? Ямасита написала еще одну «Тайную вечерю». Такие отличительные черты картины, как отсутствие глубины, неясный источник света, однообразно и схематично обрисованные одежды, тщательно изображенные детали, также однообразные, но с акцентированием отдельных частей лица по существу, представляют собой особенности белоусовской росписи, возрождающей старые русские традиции. Иными словами, эта икона - не что иное, как «греческое письмо», или «устрашающая живопись», о которой упоминала в своем дневнике Ямасита, а Н. С. Лесков называл такие иконы «адописными». Иконы Пешехонова, привезенные в собор Николай-до, также были «устрашающими». В мастерской Пешехонова в Петербурге, где, как известно, был накоплен опыт восcтановления древних фресок, работало много палехских иконописцев. Они были связаны со староверами, твердо придерживавшимися традиции. Однако не всегда между иконописью в западноевропейском, католическом стиле и иконой старообрядцев были четко обозначенные отличия. Например, палехский иконописец Дмитрий Николаевич Корин(?-1897) оставил среди своего наследия и копию рафаэлевскогo«Адам и Ева» из Лоджии Ватикана, сделанную им в 1874 г. Имеются свидетельства, что мастера Палеха использовали эскизы художника французского барокко Шарля Лебрена (1619-1690), а среди икон Пешехенова, привезенных в токийский собор Николай-до, была и копия картины Бруни «Моление о чаше», о которой говорилось выше. 10 Иконы, привезенные в Японию, и иконы, написанные Ямасита, отражают русскую иконопись того времени. Как усвоила Ямасита в монастыре, русская икона, начиная с 80-х годов ХІХ в., - эта не только писание маслом под влиянием западноевропейской религиозной живописи, но и поиск в направлении изначальной - византийской – иконописи. Ямасита жила в России именно в эпоху этих перемен. Мучительные колебания между «греческим» и «итальянским» письмом были отражением масштабного исторического процесса, а не только индивидуальной особенностью творческого пути Ямасита. Терзания Рин Ямасита - это доказательство того, что японское искусство нового времени скрестилось не только с западноевропейским академизмом, но и с русской средневековой иконой. 11
Ещё Киплинг писал: «Запад есть Запад, Восток есть Восток, и вместе им никогда не сойтись». В переводах последняя фраза звучит по-разному: «и их неизменна суть», «и с места они не сойдут». Но как ни переводи, смысл понятен: восточной и западной цивилизациям не сойтись.
Так ли? А если даже так, стоит ли жалеть усилия, чтобы сходиться? Особенно сейчас, когда на земле всё так переплелось, возможности для общения и взаимодействия стократно увеличились, а перед людьми возникают новые глобальные угрозы?
Вопрос риторический, хотя и у Киплинга (1865–1936) были свои основания. Между тем и тогда находились иные примеры. В одно с ним время жила Ямасита Рин (1857–1939). Она родилась в бедной самурайской семье вблизи Токио и рано покинула дом. Ею двигала жажда познания и самореализации, не очень тогда свойственные восточным грациям. Сначала обучалась традиционным видам японской живописи (укиё-э, гихонга). Потом познакомилась с основателем духовной миссии в Японской православной церкви епископом Николаем (И.Д. Касаткин). Он оказал на Ямаситу такое влияние, что в 21 год она приняла православие и крестилась под именем Ирина. Спустя три года отправилась в Санкт-Петербург, где обучалась канонам православной иконописи и работала в иконописной мастерской Воскресенского Новодевичьего монастыря. Была ученицей ректора Императорской академии художеств Ф. Йордана, а в Эрмитаже копировала лучшие образцы западноевропейской религиозной живописи. Вернувшись на родину, писала иконы для православных храмов в Японии.
Самую знаменитую – «Воскресение Христово» (1891) – написала ко дню рождения цесаревича Николая (будущий царь Николай II) и преподнесла ему в дар во время его пребывания в Японии по ходу путешествия на Восток. Икона всегда оставалась при царе, теперь она в собрании Эрмитажа.
Иногда икона выезжает, как и теперь, когда её удалось увидеть во Владивостоке на «Выставке одного шедевра» в Приморской государственной картинной галерее. Иконка небольшая, именно личная, и при этом совсем не скажешь, что написана японской рукой для русского царя.
Впрочем, вопрос о параметрах близости наших цивилизаций всё равно возникает, когда оказываешься в Токио. И дело не только в явных технологических различиях, пронизывающих организацию столичной жизни и быт, когда сталкиваешься в токийском отеле с унитазом, который управляется компьютером. Ещё больше ментальных, поведенческих различий…
Тут не увидишь на улицах урн, как и мусора, а если захочешь закурить не в том месте (хоть бы и в ста метрах от административного здания или в парке), то не потребуется ни полицейского, ни штрафа. Просто кто-то подойдёт и на ломаном английском вежливо скажет: «Ноу смокинг». Мол, со своим уставом не ходи в чужой монастырь… И только здесь перед встречей с парламентариями предложат снять обувь и пройти на переговоры в носках (будь ты даже председателем нижней палаты парламента РФ Сергеем Нарышкиным). Есть традиции, с ними строго считаются.
Подобных штрихов множество. Иногда напрочь теряешься и вспоминаешь строчки из Киплинга.
Но так ли всё непреодолимо? И так ли уж с ходу надо отталкивать то, что тебе непривычно? У представителей этой цивилизации можно многому научиться. И не только в сфере технологий, желание заимствования которых бьёт остальные желания.
Нельзя сказать, что почитать что-то обстоятельное о Японии у нас невозможно, но почему-то по-прежнему едва ли не самыми познавательными и глубокими остаются «Ветка сакуры» (1970) Всеволода Овчинникова и «Пятнадцатый камень сада Рёандзи» (1986) Владимира Цветова. А вот свеженаписанного мало, то же, что выходит в печатных СМИ, в теле- и радиоэфире, зачастую содержит лишь текущую информацию, новости о японской автомобильной отрасли или электронике, оценки политических событий. Есть историко-географические книги и сборники. Всё это, конечно, важно, но не менее значима ментально-нравственная составляющая «японского образа жизни», культура, традиции народа и то, как они трансформируются в новых условиях постиндустриального мира, мотором которого во многом сама Япония (третья экономика мира!) и является. Глубоких писательских, журналистских работ по этой тематике явно не хватает.
Во время нашего пребывания в Токио в престижном Santory Hall Сергей Нарышкин и сопредседатель с японской стороны Масахико Комура открыли 11-й ежегодный Фестиваль российской культуры. Зал был полон. Особенно тепло принимали звёзд российской культуры – балерину, народную артистку России Светлану Захарову и выдающегося скрипача Вадима Репина.
Всего же за минувшие годы более чем 400 фестивальных мероприятий посетило свыше 12 миллионов японцев. Значит, не только у нас жив интерес к загадкам японского экономического чуда и японской души, но и у них велика тяга к нашей культуре и тайнам русского характера. И никакие санкции, навязываемые из-за другого океана, тут не помеха. Путь, который прошла некогда Ямасита Рин, первая японка, учившаяся в России, и первая японская иконописица, по-прежнему манит своей тайной, жаждой познания другой цивилизации, удивительными открытиями.
Надо идти навстречу друг другу, опираясь на лучшее, а не на тёмные фрагменты истории, которые могут вести только в тупик или на тот путь, который прямо обратен дороге, пройденной Ямаситой Рин. И конечно, дай бог, чтобы даже признанные авторитеты, каким был тот же Киплинг, иногда ошибались в своих выводах.
ВЛАДИВОСТОК – ТОКИО
06.10.2016
Несколько лет назад по итогам паломнических поездок наших читателей мы рассказывали о первой японской иконописице Ирине (Рин) Ямасита. В этом году представился случай поговорить о творчестве этого восточного мастера еще раз. 27 мая в Приморской картинной галерее состоялось торжественное открытие выставки одного шедевра — уникального исторического памятника из Государственного Эрмитажа - иконы Ямаситы Рин «Воскресение Христово» . В год своего 50-летия Приморская государственная картинная галерея и Государственный Эрмитаж представили выставочный проект, приуроченный к «Дням Эрмитажа во Владивостоке‑2016» и Дням 125-летия пребывания во Владивостоке Цесаревича Николая Александровича. По благословению митрополита Владивостокского и Приморского Вениамина и митрополита Токийского и всей Японии Даниила при деятельном содействии епископа Уссурийского Иннокентия, викария Владивостокской епархии, и архиепископа Сендайского и Восточно-Японского Серафима выставка дополнена пятью иконами Ямаситы Рин из храмов Японской Православной Церкви, которые привёз протоиерей Климент Комада. Таким образом, приморские зрители получили уникальную возможность полнее познакомиться с творчеством худо жницы-иконописицы из Страны восходящего солнца.
«Это первая в истории Дальнего Востока выставка, — сказала Алёна Даценко, директор Приморской картинной галереи, — на которой выставляется икона Рин Ямасита. Она уже бывала во Владивостоке — на борту корабля, на котором Цесаревич Николай совершал своё путешествие, но с тех пор в наш город и в наши края не возвращалась.
Тесное сотрудничество галереи и Эрмитажа, которое выльется в открытие во Владивостоке центра «Эрмитаж», даёт свои плоды. Мы смогли увидеть шедевр, который редко покидает фонды этого музея. Шедевры такого уровня не часто удаётся увидеть»…
Митрополит Владивостокский и Приморский Вениамин обратился к собравшимся Пасхальным приветствием: «Христос Воскресе!» и пришедшие дружно ответили владыке: «Воистину Воскресе!». Его Высокопреосвященство напомнил о путешествии наследника престола Цесаревича Николая в 1890-91 гг., о значении этого путешествия и для России, и для стран, которые он посетил. Владыка тепло поблагодарил руководство Приморской картинной галереи, представителя Эрмитажа, митрополита Серафима Сендайского и отца Климента. Митрополит Вениамин кратко рассказал о святителе Николае Японском и об иконе «Воскресения Христова», которая всегда была в кабинете Цесаревича, впоследствии Царя Николая II. Владыка кратко коснулся темы, что такое икона и какое место она занимает в жизни христианина, и в заключение напомнил слова Павла Флоренского, что икона — это «окно в мир Небесный».
Протоиерей Климент Комада зачитал приветствие митрополита Токийского и всей Японии Даниила.
«Рин Ямасита, — сказал отец Климент, — всей душой приняла православие и сумела соединить культуры Японии и России, православие и восточное мышление… Иконы Рин Ямасита впервые экспонируются за пределами нашей страны, и хочется верить, что жители Владивостока смогут прочувствовать особую духовность Японской Православной Церкви, представленную в форме иконо-
Графии. Надеюсь, что выставка послужит развитию более глубоких связей между нашими народами». Отец Климент отметил, что из Японии во Владивосток собираются группы православных японцев, чтобы посетить эту выставку, так как в Японии посмотреть иконы работы Ирины (Рин) Ямасита очень непросто, а икона «Воскресение Христово» хранится в России, в Эрмитаже.
На возвышенности Суруга-дай находится православный собор Воскресения Христова. Во время каждой службы малиновый перезвон колоколов разносит по окрестностям подтверждение того, что в Японии укрепилось Православие .
Православие есть и на севере, в Хакодатэ, и в строгом Сэндае, в разбитной торговой Осаке, в скрытном Киото, на традиционно христианском Кюсю и в стране Василия Ивановича Сикоку - везде в Японии. Такое стало возможным благодаря самотверженному труду нескольких горящих христианской истиной подвижников . Одним из работников на ниве Православной церкви в Японии была художница-иконописец Ирина (Рин) Ямасита.
Рин родилась в семье человека воинского сословия в 1857 году. Семья её рано потеряла кормильца, и, оказавшись на положении «лишнего рта», девочка вынуждена была прилагать неимоверные усилия, чтобы сохранить свою индивидуальность и своё право выбирать путь в жизни .
Как раз в годы, приходящиеся на детство Рин, в Японии происходил процесс перехода власти от военного правительства к императорскому двору (так называемая революция или реставрация Мэйдзи). Для семьи небогатого служивого человека Ямасита это означало потерю привилегий и денежного содержания, полагавшихся ей раннее. Вдова, оставшаяся без мужа с тремя детьми на руках, была вынуждена искать пути выживания. Дочь стали готовить к выдаче замуж за крестьянина. Девочке сообщили, что грамота ей не нужна, и школу ей посещать незачем. Тогда девятилетний ребёнок самостоятельно отправился в бесплатную школу при буддийском храме «тэрагоя» (японский аналог церковно-приходской школы).
Следующий свой самостоятельный поступок Рин совершила, когда ей было 15 лет. Разговоры о замужестве поднимались в доме с нарастающей частотой и уже надвигались неотвратимой реальностью. Девушка же не хотела замуж, она хотела учиться рисовать . К тому времени она уже регулярно изрисовывала любую бумагу, попадавшую в руки. Поскольку наиболее частыми темами её рисунков были портреты близких, оба брата были в восхищении и горячо поддерживали желание сестры стать художницей.
Попасть в крестьянскую семью для Рин означало забыть о мечте. Вряд ли девочка из небогатой семьи боялась работы. Более опасными для её морального и физического здоровья были бы, видимо, придирки семьи мужа «к благородной» . В родном городе Рин, Касаме, были известны случаи, когда женщины, отданные в крестьянские семьи, не выдерживали притеснений и накладывали на себя руки.
Просьбы девушки отдать её на обучение художнику натыкались на стену непонимания со стороны матери, и тогда Рин решается против воли семьи уйти пешком в Токио . Замысел её был таков: устроиться служанкой к какому-нибудь художнику и в свободное время учиться у него рисованию . Это была довольно распространённая в Японии практика «выхода в люди». Многие художники начинали свой путь в искусство именно так.
В Токио проживали отдалённые родственники. Они приняли девушку радушно, позволили отдохнуть денёк, а на следующий - за ручку отвели обратно в отчий дом.
От первой неудачи Рин в уныние не впала. Напротив, теперь она уже заручилась поддержкой братьев, да и матери доказала, что способна отстаивать своё право на выбор жизненного пути. Через год, в 1873 году, уже с согласия старших, девушка опять появляется в Токио.
В то время усилиями Запада политика изоляции страны от иностранного влияния была взломана. Соприкоснувшись с выходцами из европейских стран, японцы вдруг осознали своё отставание во многих вещах. С другой стороны, правительства Франции, Великобритании и США, стремясь обеспечить своё влияние на важную в стратегическом отношении страну, наперебой предлагали денежные кредиты на развитие той или иной отрасли промышленности и различную иную помощь. Японское правительство пользовалось ситуацией и активно привлекало к сотрудничеству иностранных специалистов разных областей науки, техники и культуры.
Для того чтобы в кратчайшие сроки воспитать деятелей искусства в западном духе, в Токио была основана так называемая Промышленно-художественная школа. Слушательницей первого потока этого учебного заведения и посчастливилось стать Ямасите Рин. «Посчастливилось» сказано не потому, что рядом на одной скамье учились люди, впоследствии прославившие себя в японском искусстве. Вернее, и поэтому, безусловно, тоже, но самое главное - преподавать живопись в школу приехал из Италии профессор туринского Королевского училища искусств Антонио Фонтанэзи .
Этот человек, не будучи ярким художником, был замечательным педагогом. В Промышленно-художественной школе Фонтанэзи появился, выиграв конкурс, объявленный итальянским правительством по поручению правительства Японии, и своё жалование, которое было более чем в пять раз выше того, что он получал в Италии, отрабатывал сполна. Фонтанэзи вёл в школе теорию и практику живописи. Тот недолгий год, который он преподавал, стал толчком, кардинально определившим художественную карьеру большинства слушателей .
Традиционно в Японии молодой человек, желающий стать художником, поступал в обучение к признанному (более или менее) мастеру, одновременно становясь и семейным прислужником. В круг его обязанностей входило исполнение любого распоряжения мэтра, приказа его супруги, капризов детей и придирок старших учеников.
В Японии есть выражение: «искусство крадут» . Это означает, что специально высшим секретам мастерства не учат, а талантливый человек сам пробьёт себе дорогу, подсмотрев, выспросив, «выудив» при возможности у старых мастеров их секреты. Учителю, по-видимому, отводилась роль главного изобретателя помех на пути таланта, чтобы только истинные самородки пробивались к цели . Вместе с учениками и домочадцами он так наваливался на новичка бытовыми поручениями, придирками и откровенными издевательствами, что выдерживали всё это и становились самостоятельными мастерами только наиболее целеустремлённые (но совсем не обязательно наиболее талантливые).
Продвигаясь с возрастом в более старшие ученики, молодой человек постепенно оказывался всё ближе непосредственно к мастерской: ему позволяли приготавливать краски, бумагу, а со временем - делать наброски на картине мэтра. При этом никому не было заранее известно, когда произойдёт перемещение ученика на новый этап. Курс обучения мог длиться много лет. Какого-то единого стандарта не существовало.
Таким образом, Промышленно-художественная школа, имея только ясную опубликованную программу обучения, уже была гигантским толчком вперёд в обучении деятелей искусства. А Антонио Фонтанэзи своей богатой индивидуальностью и профессиональным подходом к обучению приводил слушателей просто-таки в перманентный восторг. Многие слушатели этой школы со временем стали известными фигурами японского мира искусства, и все из них, кто писал мемуары, вспоминали добрым словом профессора Фонтанэзи.
Среди предметов, изучаемых в школе на изобразительном факультете, были геометрия, закон перспективы, анатомия, архитектура и даже словесность. По распоряжению Фонтанэзи из Европы в школу были доставлены краски и холсты. Фонтанэзи учил своих учеников тому, что основой любого рисунка является живая природа . Он выходил с ними за город и задавал им делать наброски с натуры. Фонтанэзи рассказывал и, самое главное, показывал обучавшимся у него молодым людям работу света и тени, яркого и тёмного, «тёплых» и «холодных» цветов. В стране с жёсткими конфуцианскими нравами, каковой была тогда Япония, использование на занятиях обнажённой натуры было делом немыслимым. И тем не менее, на занятиях Фонтанэзи она была. Большое внимание на занятиях уделялось человеческому лицу. Среди бумаг Рин сохранилось множество набросков лица. Она была мастером моментального портрета , чем обычно восхищала окружающих. Мастерство же её было выковано и отточено в Промышленно-художественной школе.
В наше время сохранилась одна общая фотография Фонтанэзи со слушательницами школы. Свозь нечёткие линии поблёкшей бумаги ясно угадывается приподнятое настроение всех участников снимка. Девушки одеты в праздничные платья. На их лицах - то особое выражение, которое возникает у женщин в обществе интересного им мужчины. Прифрантился и переводчик сбоку: видимо, полагает, что часть девичьего интереса перепадёт и ему. На лице синьора Фонтанэзи читается спокойное удовлетворение и своей работой, и окружающими его людьми. На момент фотографии он уже серьёзно болен, но, конечно же, не догадывается, что жить ему осталось менее десяти лет.
О педагогическом мастерстве Фонтанэзи лучше всего говорит следующий факт: после его смены другим преподавателем практически весь курс написал заявления об отчислении из школы. Это был протест студентов против ухудшения качества преподавания.
Рин, как примерная слушательница, была освобождена от платы за обучение . Возможность остаться преподавать после выпуска была вполне реальной. Тем не менее молодая максималистка проявила житейскую недальновидность и, примкнув к протесту, оказалась вне стен школы с неясными перспективами на будущее.
Но судьбе не угодно было оставлять девушке много времени для осмысления себя и своего ремесла. Почти сразу же по выходу из школы её вызвал епископ Православной церкви Николай и предложил поехать в Россию учиться иконописи .
1870-е годы XIX века в Японии - это годы отмены многих запретов. Был отменен также и запрет на христианство. Страна, особенно её столица, наполнялась новыми веяниями, перед японцами открывались невиданные доселе горизонты. Так или иначе, большинство нового, прогрессивного, полезного для обновляющейся Японии было связано с Западом и с христианством. Для слушателей Промышленно-художественной школы отношение к христианству было особенным: это было вероисповедание их обожаемого преподавателя.
В то время, конечно же, нельзя было назвать Рин, которая приняла Крещение только лишь год-два назад, глубоко верующей христианкой. Наверное, поездка в Россию виделась ей привлекательной прежде всего потому, что это была поездка для обучения рисованию, а затем, всё-таки, Россия по карте ближе, чем Япония, к Италии - родине профессора Фонтанэзи .
Проучившись в Санкт-Петербургском Новодевичьем монастыре два года вместо пяти задуманных, Рин возвращается в Японию и через некоторое время заявляет Николаю о выходе из Церкви.
Кто-то на это лишь пожмёт плечами: «Что взять с неблагодарной девицы, возомнившей себя непонятно кем?»
Забегая вперёд, отметим, что этот разговор, рассердивший Николая, стал не точкой и даже не запятой в карьере художницы, а ничем иным, как началом осознанного служения Православной вере длиной в жизнь.
Оставив пожимающих плечами за этим, без сомнения, приятным занятием, попытаемся понять мотив отчаянного поступка.
Во время поездки Рин вела дневник. Это чрезвычайно интересный документ, дающий понятие не только о личности самой художницы, но и о нравах и обычаях того времени. Читать его довольно трудно: немногословная, часто косноязычная юная путешественница вела его для себя, а не для будущих исследователей. Зачастую для понимания какой-нибудь фразы необходимо вчитываться в неё и размышлять продолжительное время. Тем не менее по прочтении этого документа любой исследователь почувствует себя обогащённым чувством собственного присутствия в изучаемой эпохе рядом с изучаемым лицом.
Приведём выдержку из начала дневника Рин:
«Все разошлись по своим каютам, и я бегаю за архимандритом, спрашиваю, где моя каюта. Наконец он мне говорит: у тебя каюты нет. А снаружи всякие мадросы, или как их там, коки. Ужас. Я лишилась речи...»
Таким образом, поездка началась для Рин драмой или даже трагедией. О том, что каюты у неё нет, она узнала по выходе судна из порта, когда спуститься на берег было уже невозможно. Люди, с которыми она добиралась в Россию, - это архимандрит Анатолий и его младший брат регент Яков Тихай . Этот последний в Японии женился и даже успел обзавестись двумя детьми. На время перехода по Индийскому океану, Красному, Средиземному и Чёрному морям он пристроил Рин нянькой к своим отпрыскам. Несложно представить себе душевное состояние молодой путешественницы.
Есть ли необходимость разбирать подробности этой нехорошо пахнущей истории с переездом? Сам ли архимандрит Анатолий решил сэкономить «на нерусской», или брат Яша «провернул комбинацию», надавив на чувства старшего брата? Так ли важно, кто начал и кто поддержал? Результат был таков, что 23-летняя девушка всё время плавания от Йокогамы до Одессы, 50 суток, проводила дни и ночи на палубе под взглядами «мадросов или коков». Впечатляющее начало заграничной учёбы.
Необходимо, однако, отмежевать епископа Николая от хитроумных комбинаций тех, кого он послал проводить свою стипендиатку.
В этом очерке, посвящённом другой личности, портрет Николая невозможен. Но кое-какие штрихи обозначить необходимо.
Будучи молодым монахом, Николай на телеге в одиночку пересёк Россию до Байкала, сплавился несколько сотен километров по Зее и Амуру на лодке до Николаева-на-Амуре, откуда на корабле добрался до Японии.
Очень легко написать, а ещё легче прочитать про несколько сотен километров на лодочке по рекам. Попытаемся осознать, что же это такое. Те, кто не представляют сложности действа, могут выйти на вёслах на озеро в ветреный день. На Байкал или на Ладогу ехать необходимости нет - обыкновенного местного озерка для опыта вполне достаточно. Вряд ли кто-то из проделавших такой эксперимент почувствует в себе решимость повторить путешествие будущего просветителя Японии .
Появление Николая в Хакодатэ в качестве священника российского Консульства было отмечено в документах местных жителей уже на четвёртый год его пребывания там. Разные люди писали в письмах родственникам о «чёрном монахе из Оросии» , и все, как один, отмечали его интерес к иноземной жизни, доброжелательность, страннолюбие, человеческую порядочность .
Для юноши, желавшего поехать в Америку (в то время это было в Японии запрещено), Николай договорился в Консульстве насчёт уроков (разумеется, бесплатных) английского языка. Националиста-фанатика, дважды покушавшегося его убить, Николай обратил в христианство, и со временем этот человек, Павел Савабэ, стал одним из главных его помощников.
Искренность и человеколюбие Николая порождали встречные чувства того же спектра : известны, например, случаи, когда тайные агенты полиции, наряженные для слежки за ним, признавались ему в этом, считая недостойным подспудный сбор информации о столь замечательном человеке. Не только на христиан, но и на всю общественность Японии произвело впечатление то обстоятельство, что во время русско-японской войны Николай отказался бросить свою паству и уехать из страны . В обращении к японским христианам он писал, среди прочего, следующее:
«Будучи русским человеком, я не могу молиться о победе японского оружия. Христиане же моей паствы пусть молятся о том, что подсказывает каждому его совесть».
___________
Японские краски, в отличие от европейских, часто имеют минеральную основу и, таким образом, более долговечны. С другой стороны, их товарная цена существенно выше, чем у органических красок, производимых в Европе
Николай-до: Святитель Николай Японский. Краткое жизнеописание, выдержки из дневников (составитель А. Чех). Санкт-Петербург, Библиополис, 2001 год.
Н.А Яковлева «Русская икона». М., Белый город, 2002 год.
Дневники святого Николая Японского. Санкт-Петербург, Гиперион, 2004 год.