Кто такой священник. Каким должен быть священник? Священник все время отдыхает

– Может священник не допустить до причастия человека из-за того, что тот, например, не вычитал правило?

Протоиерей Федор Бородин. Фото Анны Гальпериной

– Священник может не допустить только в случае, если человек совершает какой-то смертный грех.

Во всех остальных случаях священник не имеет права не допустить к причастию. Это закреплено еще дореволюционными синодальными постановлениями первой половины XVIII века. Более того, если мне не изменяет память, то в этих синодальных постановлениях говорится о том, что вопрос о недопущении до причастия человека по грехам также должен решать правящий архиерей.

Технически это постановление выполнить невозможно, но понятно, что оно рождено ситуацией, когда священники позволяют себе слишком много.

Увы, мы сталкиваемся с такой картиной, когда священник не допускает человека до причастия без каких-либо канонических причин, и это иногда больно ранит душу человека.

Так было с моей мамой, когда ее не допустили до причастия, причем она в первый раз в жизни готовилась приступить к таинству. У нее был очень тяжелый период в жизни. Распалась семья, я помню, как она похудела за месяц на 16 килограмм. Она пришла в не закрывавшийся храм, а там такая толпа народа, что надо проталкиваться к причастию. Когда она все-таки поняла, что Чашу уносят и стала проталкиваться, причащавший священник увидел ее и сказал: «Тебе нельзя». И ушел с Чашей в алтарь. Ему было лень развернуться лицом к этой страдающей, измученной горем женщине и преподать ей Тело и Кровь Христову. Хотя она и постилась, и исповедовалась, и правило прочитала.

Это было ужасным испытанием для нее. Слава Богу, что это не отвратило ее от Церкви.

– То есть священник в таких случаях по сути злоупотребляет своей властью?

– Часто священник просто не понимает природу власти, которую дает сан. Природа власти священника уподобляется Христовой власти. А власть Христа – умирать на кресте за людей. Эта власть исчерпывающе объяснена Им на Тайной вечере, когда Господь, как раб (потому что только рабы умывали ноги гостям), умыл ноги своим ученикам.

Вспомним реакцию святых апостолов. Они были категорически против. Их можно понять. Им было страшно. Это не должно было случиться, не мог их Учитель умывать им ноги. Но Он настоял и потом пояснил: «Итак, если Я, Господь и Учитель, умыл ноги вам, то и вы должны умывать ноги друг другу. Ибо Я дал вам пример, чтобы и вы делали то же, что Я сделал вам». (Ин. 13:14-15).

Это вот как раз – о власти священника. Апостолы были так против еще и потому, что предыдущее руководство той общиной Христос осуществлял совершенно по-другому. Во-первых, Он безоговорочно ими руководил, Он с ними не советовался. Он не выслушивал их мнения. Он был для них Учителем безусловно. И, более того, Он был с ними очень строг. Он не потакал их ошибкам, страстям. И достаточно вспомнить слова, которые Он говорит апостолу Петру: «Отойди от Меня, сатана!» (Мф.,16:23). Может быть, это самые резкие из слов в Евангелии. Он обращается к преданнейшему, старшему из Своих учеников.

Вот эта модель поведения между учителем и учениками была полностью сломана Христом на Тайной вечери умыванием ног.

Священник по отношению к прихожанам должен руководствоваться и тем, и другим. И умывание ног – как принцип служения прихожанам должен реализовывать всегда.

А вот уважение к себе, как к учителю, священник должен заслужить и заработать. Настаивать на нем он не имеет права.

Когда священник “тыкает” пожилой прихожанке

– Случается, что священник обращается на «ты» к человеку, старше его чуть ли не в два раза…

– Когда молодой священник, вчера кончивший семинарию, “тыкает” пожилой прихожанке, которая годится ему в бабушки и называет ее на «ты», указывает ей на ее обычно мнимые грехи, мне жалко, что рядом нет его отца, который бы его хорошенько выпорол. Потому, что человек, который не научился быть просто вежливым, не может быть иереем Божьим. Это недопустимо, просто мерзко. Другого слова я найти не могу.

Священник – это человек, который сначала должен стать безупречным христианином. А безупречный христианин – это человек, который до этого должен научиться быть хорошим, порядочным и воспитанным человеком. А воспитанный человек не может быть хамом.

Так что – нельзя быть грубияном и быть хорошим христианином. И тем более, нельзя быть грубияном и быть священником.

Недавно мой двадцатидвухлетний сын сказал: «Пап, я не хочу быть священником». Я ни на кого из своих сыновей не давлю, этот вопрос они будут решать сами, но спросил: «Почему?» И он мне рассказал, что стал свидетелем следующего эпизода в одном подмосковном храме.

На скамейке в храме после богослужения сидит молодой священник – крепкий, статный мужчина, лет тридцати. К нему подходит поговорить согнутая горем старая женщина. Глаза все проплаканы. И, рыдая, она начинает рассказывать о том, как у нее пьет муж, пьет сын, разваливается семья у дочки, тоже из-за пьянства, ей не дают внуков, они гуляют, не учатся.

В общем, вся ткань жизни в ее руках рассыпается у ее любимых людей и у нее самой. И этот священник громко, на весь храм отвечает ей, конечно же на «ты»: «Да ты сама во всем виновата. Это все по твоим грехам. Иди кайся! Как тебе не стыдно. Что ты пришла ко мне. Тебе надо на себя смотреть».

Думаю, что рано или поздно этот священник сам упрется в свое горе и если он к этому времени не переменится, его никто не утешит, никто не поддержит. Чтобы не понять, что человеку плохо, и при этом так по-хамски разговаривать сверху вниз – это надо обладать таким сердцем, такой черствой душой!

Все это настолько потрясло сына, что он сказал: «Мне страшно даже от мысли, что вдруг можно стать таким. Я не хочу вот так тяжело грешить».

Эта манера судить, сразу, сходу обличать во всем, часто не имея никакого опыта, убивает в людях доверие к священству. Не случайно в Греции, например, очень малое число и только опытных и пожилых священников имеют благословение архиерея, чтобы исповедовать. Потому, что если у священника не хватает смирения для того, чтобы понять свое место, то тогда последствия боли, которую он может принести людям от своего самодовольства, напыщенности, самоуверенности, могут быть просто страшными.

Мы все знаем много случаев, когда обличающие слова священника стали непомерным грузом для человека, пригнули его к земле и втоптали его в страшное уныние.

Мне известна история, о том, как «встреча» со священником в храме стала последней каплей для молодого человека, после которой он наложил на себя руки. Я не знаю, о каком священнике речь, не хочу никого обвинить в таком тяжелейшем грехе, но факт остается фактом, – человек приходил в храм с последней искрой надежды… После того, как священник его «принял», надежды не осталось…

– Что же делать?

– Не случайно есть возрастной ценз на рукоположение – 30 лет. Не случайно апостол Павел говорит: «Рук ни на кого не возлагай поспешно» (Тим. 5:22). То есть и рукопологать человека, не испытав – нельзя.

У человека должен быть определенный жизненный опыт. Причем именно жизни духовной. Он должен успеть быть этим опытом смирен до хиротонии. Почему апостолу Петру даются ключи от Царствия Божьего? Потому, что Христос знает, что тот предаст и будет прощен. И вот символ духовной власти – эти ключи Христовы можно дать такому человеку. И другим апостолам, потому что, они тоже отказывались от Христа и вернулись к Нему.

Когда человек молод, когда ему кажется, что он запросто свернет горы, когда он еще не познал свои немощи, как христианин, у него возникает иллюзия, что раз служит литургию, – у него власть над людьми, власть решать, как им быть, ведь он то знает, как правильно. А это, к сожалению, не так.

Владыка Антоний (Блум) великолепно сказал, что в таинстве хиротонии человеку дается благодать священнодействия, но не дается мудрость.

Надо быть очень умным человеком, чтобы влезать в чужую судьбу. А не у всех есть этот дар- дар мудрости духовной. Кто-то проповедует, кто-то служит, а есть духовники. И если ты понимаешь, что ты не духовник, у тебя нет этого дара или нет пока этого опыта, ты вот скажи, что вот от Писания, от канонов, от Заповедей Божьих я бы дал такой ответ, но настаивать не могу.

Священник отвыкает от мысли, что он может быть не прав

– Трудно священнику не сломаться, если прихожане сами чуть ли в рот смотрят и каждому слову внимают, как истине…

– Да, много раз говорилось о том, что спрос рождает предложение, и некоторые прихожане сами ищут духовной несвободы. Действительно, часто бывает, что человек очень хочет возложить на кого-нибудь ответственность за те решения, которые Бог требует лично от него. Да, есть люди, которые спрашивают благословение у священника на все-все житейские вопросы.

И есть священники, которые поддаются на это и рады принимать такое руководство людьми. Но очень мало священников, – буквально единицы, которые действительно могут так руководить. Чаще же всего такое «руководство» – просто неправильно понятое, на мой взгляд, священство, замешанное на властолюбии.

Я, как священник, за прошедшие годы мог обидеть или оттолкнуть от себя большое число людей. Они молча ушли, не ссорясь и не споря. Просто пропадают из поля зрения. А те, кто остаются – готовы со мной соглашаться. И у меня может создаться иллюзия, что я всегда прав, потому, что окружен людьми, которые это подтверждают. Это большой соблазн для священника. Потому, что священник отвыкает от мысли, что он может быть не прав.

Христианин – это, прежде всего, человек свободный. И задача духовника, задача священника – постараться сделать так, чтобы каждый прихожанин он умел своей свободой пользоваться правильно, чтобы человек умел принимать правильные решения. То есть задача точно такая же, как у родителей. У нас, как у родителей, задача – вырастить детей и научить их правильно пользоваться своей свободой, правильно поступать, не совершая ошибок.

Если священник в течении многих лет принимает решения за своего прихожанина или прихожанку, он не научит его быть по-христиански свободным.

Апостол Павел говорит: «К свободе призваны вы, братия, только бы свобода ваша не была поводом к угождению плоти, но любовью служите друг другу». (Гал. 5:13)

Священник может только свидетельствовать о том, как он понимает, что значит правильно по-христиански поступить в той или иной ситуации. А дальше человек должен действовать уже сам. И это должно проявляться во всем. В том числе и в подготовке к причастию. Священник должен помочь вырасти человеку так, чтобы он сам знал, как ему правильно подготовиться к причастию.

Напоминаю, что условия, без соблюдения которых нельзя причащаться, следующие: Первое – правая вера. Второе – желание причаститься. Третье – сокрушенное сердце. И четвертое – по возможности мир со всеми, пятое – отсутствие смертных грехов. Кроме того, требуется соблюдать евхаристический пост (за исключением ситуаций, когда человеку необходимо принимать лекарства) и супружеское воздержание накануне. Каноны и пост не являются необходимым условием к причастию. Они лишь инструменты для стяжания сердечного сокрушения.

И вот в начале пути мы предлагаем человеку общеизвестные, хорошо работающие инструменты. Такие, как три канона, пост, акафист… Дальше человек сам должен понять, что помогает ему правильней встретить Христа. И если человек ходит в храм уже 10-15 лет, а до сих пор не чувствует, что ему помогает, а что ему не помогает и держится за одно единственное правило, то это плохой показатель для него, и для его духовника.

Потому, что все люди разные. Кому-то надо перед причастием почитать Священное Писание. Кому-то – только Псалтырь. Кому-то – Евангелие. Кто-то должен просто почитать Иисусову молитву. А кто-то должен просто в тишине постоять в святом углу. И сейчас, в этот период его жизни, в том состоянии, в котором он есть, это лучше всего подготовит его к причастию святых Христовых Тайн. И он сам должен знать, что помогает ему подготовиться, а что мешает, опустошает душу.

Поэтому, когда молодой священник, который не так давно начал свой христианский духовный путь, говорит человеку, который 50 лет в храм ходит: «Ты не готов», – это странно. Это все равно как выпускник медицинского института, пришедший в больницу, будет объяснять хирургу с 30-летнем стажем, что он неправильно делает операцию.

Здесь просто надо со смирением относиться к себе. Прихожане уважают священника, который может сказать: «Я не знаю ответа на этот вопрос. У меня нет ответов на все вопросы. Вот здесь мне кажется так, но я могу ошибаться». А абсолютная всегдашняя самоуверенность в себе людей от священника совершенно справедливо отталкивает.

Священник должен привыкнуть к тому, что люди будут не соглашаться, спорить, может, дерзко с ним разговаривать. И ему это полезно, потому, что всем надо смиряться. А вот заработать такой авторитет, чтобы действительно его слушались от благого, доброго и свободного сердца в приходе можно только десятилетиями ревностной службы, погружением в личную молитву и покаянным, сокрушенным сердечным устроением.

Властного священника Господь смирит

– Как все-таки быть человеку, которого до причастия не допустили из-за того, что «правило не вычитал», «в фейсбуке часто сидит», ну или что-то еще, явно не относящееся к смертным грехам?

– Мне кажется, надо сказать об этом настоятелю и эту ситуацию обсудить. А почему человек должен все это терпеть, если священник нарушает свои полномочия? В конце концов, священник – это такой же брат во Христе.

У меня есть прекрасная история об одной уже умершей пожилой женщине, прожившей очень тяжелую жизнь, перенесшей потерю мужа после лагерей. Ее саму несколько раз приходили арестовывать, она спасалась только чудом… И вот на шестом десятке своей жизни она стала воцерковляться. И как-то пришла на службу в не закрывавшийся московский храм.

На исповеди молодой священник, который годился ей во внуки, опять на «ты», громко, чтобы другие люди слышали, что тоже является недопустимым, говорит: «А ты когда причащалась в последний раз?». Женщина отвечает: «Я причащалась месяц назад. Но сегодня у меня День ангела, и я тоже хочу причаститься».

В ответ священник громко произносит: «А в аду гореть ты не хочешь? Не боишься в аду гореть?». А эта пожилая женщина была бойкого характера, остра на язык, потому, не задумываясь, она ответила: «Куда же я раньше батьки в пекло?». Он поперхнулся, посмотрел на нее и говорит уже тихо и на «вы»: «Ну ладно, идите, причащайтесь».

– Как быть человеку, если в храме – один властный священник, а храм этот – единственный (скажем, в посёлке)?

– Принять это как испытание Божие. Такого священника, возможно, надо пожалеть, помолиться за него, потому, что властный священник – это настолько ненормально, что, очевидно, Господь однажды очень сильно смирит. Придет такой период в его жизни, когда ему придется всю свою такую самость, гордыню увидеть сломанной.

В таинстве соборования есть такие слова: «Всякая правда наша, яко руб поверженный перед Тобою, Господи». Руб – это рубище, грязная, вонючаяя одежда, которая настолько плоха, что ее даже уже скинули. И первый это должен понимать о себе священник.

Священник, который не умеет каяться, ничему не научит на исповеди людей. Священник, который не умеет молиться, никогда никакой молитвы никого не научит.

Поэтому настоящий духовник – это человек, который во-первых, регулярно исповедуется сам, во-вторых, который очень глубоко молится. А внешние красивые, правильные слова, которые мы можем взять у проповедников, у святых отцов и процитировать, они хороши и прекрасны.

Но авторитет у священника будет только тогда, когда они будут подтверждены его собственным опытом. И люди это прекрасно чувствуют. Как, например, человек, который ищет молитвы, всегда чувствует, поет ли хор наемников или поют верующие прихожане храма, для которых произносимые слова драгоценны.

То же можно сказать и о священнике: как он исповедует, что он говорит на исповеди, сопереживает он человеку, принимает ли он его в сердце свое, любит ли он его, молится ли он за него, – люди это сразу чувствуют. Поэтому можно иногда увидеть, что к этому священнику 40 человек стоит на исповедь, а к этому два.

Уважать выбор другого человека

– Если священник выступает категорически против того, что нравится прихожанину в его жизни. Понятно, что речь не о грехах, а, скажем, о любви, скажем, к стрит-арту, или панк-року, или еще что-то?

– У священника должен быть достаточно широкий кругозор. Священник – это человек, который должен уметь видеть прихожанина в движении от безбожия к Богу, от нецерковной жизни к церковной. И на этом движении требовать сразу от человека, чтобы он все сразу понял и сразу разбивать все, что ему дорого, конечно, неразумно. Рано или поздно человек сам откажется от лишнего, но на это могут уйти годы и десятилетия

Ну не является любовь к стрит-арту препятствием к причастию. Священник должен знать приделы своей власти. Не нравится священнику стрит-арт, он, допустим, любит академизм первой половины XIX века. Если он умеет ценить искусство, он будет уважать выбор другого человека.

– Так все-таки как быть священнику, если прихожане спрашивают: «Отдавать ли ребенка в садик?», «Съезжаться ли с родителями?» и так далее?

– Просто говорить: «Я об этом думаю так, вот об этом я думаю так, вот здесь я поступил бы так. Но это сугубо мое мнение и я не могу за вас решать. Вы должны решить сами и в этом воля Божия, чтобы вы научились эти вопросы решать сами».

Если человек первое время ходит в храм, может быть, действительно ему надо во многом помогать принимать решение. Но, постепенно в нем надо выращивать и воспитывать его волю. Конечно хорошо окормляться у такого духовника, как отец Кирилл (Павлов), отец Иоанн (Крестьянкин). Когда ты приехал к человеку, еще рта не открыл, а он уже тебе может быть на многие вопросы ответил. Это хорошо, но они – исключение. В Церкви их единицы. А сейчас их все меньше и меньше. И в том, что их так мало, тоже воля Божия.

Бог сделал нас свободными и если священник покушается на эту свободу, он противится воле Божий. Здесь можно провести аналогию с семьей. Муж – глава семьи. Но, он должен так заработать себе авторитет и так построить отношения с женой, не заставляя ее, не мучая ее, не кидая в нее цитатами из Священного писания, как гранатами, чтобы она сама понимала, что если муж настаивает, то его надо послушаться.

Как жена может этому научиться? Если муж умеет послушаться жену тогда, когда она права. Если жена знает, что муж на это способен, то ей значительно легче его слушаться тогда, когда он настаивает. Потому, что она понимает, что это не по страсти. Мы, священники, очень часто поступаем по страстям. В приходе священник может обидеться, с кем-то не разговаривать, одних к себе приблизить, других отстранить, выслушивать какие-то сплетни. И это совершенно не соответствует духу Церкви, но является проекцией страстей, которые бушуют в душе священника. Потому, что если бы в нем этих страстей не было, то ни сплетни, ни все остальное, было бы просто не уместно на приходе, не развивалось.

Именно поэтому и нужен священник, который побеждает в себе страсти, который с ними борется.

Еще конечно очень полезно, когда мы, священники, читаем молитву перед исповедью: «Се чадо, Христос невидимо стоит, приемля исповедание твое», напоминать в очередной раз себе, что это Христос – Создатель и Хозяин всего. И вот к Нему пришел человек, а не к священнику. А священник – только свидетель. Священник может все время молчать и говорить только тогда, когда что-то в устроении, или в действии, или в намерении человека не соответствует Евангелию, Заповедям Божьим.

Священник должен сказать: «Знаете, уважаемый, вот так вот нельзя».

Допустим, пришел ко мне человек на исповедь и говорит: «Я хочу причащаться. Я весь Великий пост жене не изменяю». Если я промолчу в этой ситуации, то тогда он подумает, что после Пасхи можно вернуться к этому греху. Поэтому в этой ситуации я вынужден был такому человеку сказать: «Уважаемый, а все-таки вы должны принять для себя решение. Если вы оставите этот грех вообще, то можете причащаться. А если не оставите, то вы и сейчас не можете причащаться».

И вообще мы все, священники должны помнить о том, что преподобная Мария Египетская после 16 лет страшной, развратной жизни была допущена до причастия. Она не постилась три дня, она не читала каноны и причастилась после своего покаяния.

Скорее всего, весь вид ее, вся одежда, запах духов – все было ею продумано, чтобы вызывать похоть. Это было ее жизнью. И вот в таком виде, только уже с раскаянием в сердце она пришла в монастырь на Иордане, где жили строжайшие аскеты. Наверное, священник, который выносил Чашу, был вынужден с ней поговорить. Предполагаю: житие об этом умалчивает. Но, наверняка, он ее спрашивал. А если не спрашивал, то наверняка видел ее покаяние и допустил ее до причастия. То есть, три-четыре дня назад она еще блудила, а сейчас ее допустили до причастия, потому, что ее раскаяние было так сильно. Мы говорили о том, что главное условия для причастия – сокрушенное сердце. Вот священник видел, что сердце сокрушено. Человек переродился и стал другим.

Поэтому она могла быть допущена до причастия.

Но у нас, священников, не должно быть перегибов и в другую сторону. Потому, что если читать книгу канонов и выбирать оттуда те правила, которые относятся к преподанию причастия и отказе, то очень часто встречается формулировка: «Да будет наказан и причастившийся и причастивший». Поэтому, допустим, если священник отказывается преподать Святые Тайны человеку, который живет в блуде или который сделал аборт, то такого священника обязательно надо понять, что он поступает правильно.

Или, допустим, церковный человек приносит покаяние в том, что он согрешил прелюбодеянием. Если священник сразу допустит его до причастия, это может быть сейчас не полезно этому человеку. Ему надо понести некоторую епитимью. Не канонические семь лет, а, может быть, три месяца. Святые отцы про Святое причастие говорят, что огонь солому сжигает, а железо закаляет. Сейчас душа этого человека как солома и если в таком состоянии ему разрешить причаститься, то, может быть, это родит в нем губительный цинизм, что все можно, что его все равно допустят.

Смиряться надо перед человеком

– У вас было в молодости испытание властью?

– Я не хотел рано становиться священником, но был рукоположен в 24 года по настоятельному благословению архиерея и очень боялся ответственности, которую накладывает сан. Поэтому держал себя в руках.

Один раз, я, может быть слишком настоятельно высказал свое мнение одной женщине, что не стоит ей выходить замуж за человека, который сделал ей предложение. Мне казалось, что я ее спасаю от беды. И вот до сих пор мне стыдно за это, не потому, что я был неправ или прав в житейском отношении, а потому, что это была та область, в которой по Божьей воле она сама должна была принимать решение, а я вторгся в это. Решение все равно принимала она, но я имел авторитет и свое мнение высказывал слишком настоятельно. И до сих пор мне об этом тяжело вспоминать.

А так, мне кажется, я уберегся от этого. Не влезал, не женил, не разводил людей.

– Как молодым священникам им удержаться от соблазна большой власти?

– Смиряться надо перед человеком. Христос перед каждым из нас смиряется. Мы в такой грязи греховной к Нему приходим, а Он каждого из нас слушает. Мы хотим, чтобы Он нас любил, чтобы Он не видел наши грехи. Мы говорим: сюда смотри, туда не смотри. Мы говорим: «Не отвержи мене от лица Твоего», и рядом: «Отврати лице Твое от грех моих». Как ребенок маленький: «Сюда смотри, туда не смотри». Мы просим, чтобы Он разтождествил нас с нашими грехами.

Точно также надо относиться к прихожанам.

И вообще помнить о том, что человек – это великая святыня, самая главная икона Бога, сокровище, это целая вселенная.

И вдруг этот человек, эта ценность Божия, подходит к тебе и с доверием у тебя что-то спрашивает. И ты не должен быть для него источником слез, скорби, беды. И даже тогда, когда ты вынужден беседовать о чем-то жестком для человека, что так нельзя, что вот это невозможно, все равно это надо делать не с грубой, попечительской интонацией. Это нужно делать с любовью и смирением.

Есть такая наука, которую изучают не один семестр в семинариях, называется «Пастырское богословие», где подробно разбираются все стороны священнического служения. Но порекомендовать нашей сестре, задавшей вопрос, прочитать прекрасную книгу архимандрита Киприана Керна «Пастырское богословие» я не могу, понимаю, что не этого от нас ждут.

Священство существовало и до прихода в мир Христа - в Ветхозаветной Церкви, - и сказать о том, что Новозаветное священство пришло на смену Ветхозаветному и ничего не унаследовало от того священства - было бы неправильно. Потому что Ветхозаветная Церковь приходится матерью нашей Церкви - мы родились в лоне Ветхозаветной Церкви. Действительно, очень многое уже обветшало и устарело, и уже совершенно не нужно и неприемлемо, но, в тоже время, что-то осталось. В Ветхозаветной Церкви совершенно ясно было, что главное дело священника - это храмовое богослужение и жертвоприношение. И это, конечно, остается и сейчас. Священник - это человек, который совершает богослужения в храме и жертвоприношения.

Другое дело, что жертвоприношение стало теперь другим. В ветхозаветной церкви в жертву приносили животных: ягнят, телят, голубиц, были хлебные приношения и т. д. А две тысячи лет назад Иисус Христос принес Себя в живую жертву за всё человечество, за грехи мира. С этого момента главной жертвой, упразднившей все те жертвоприношения, которые были в ветхозаветные времена, для нас стала Жертва Евхаристическая, таинство Тела и Крови Иисуса Христа. Когда мы в память об Иисусе Христе предлагаем Господу хлеб и вино и молимся, и просим, чтобы наитием Святого Духа хлеб и вино стали телом и кровью Христа. И верующие люди, причащаясь, соединяются со Христом самым тесным образом.

Это главное, что происходит в Церкви и священнику вверено совершать это служение перед престолом Божиим. Это первое, и самое главное. Никакой другой человек, который не является носителем священного сана, - какой бы он ни был прекрасный, добрый, талантливый - не может совершать это служение, только рукоположенный священник или епископ.

Второе. Если мы вспомним Евангелие, то Иисус Христос дал своим ученикам-апостолам власть «вязать и решить». Как рассказывает Евангелие от Иоанна, после своего воскресения Он дунул на своих учеников-апостолов и сказал: «Примите Духа Святого. Кому простите грехи, тому простятся; на ком оставите - на том останутся». Т. е. прощение грехов (или же не прощение) вверено было апостолам. И мы, священники, по учению Церкви, являемся преемниками апостолов, потому что иерархия Православной Церкви строится на апостольском преемстве. Тот дар, который Господь дал апостолам, через рукоположение передается епископам, и священникам, через рукоположение епископов. Когда человек приходит к Богу просить прощение за те грехи, которые он сделал, он не может это сделать, минуя священника.

- Что значит «вязать и решить»?

Засвидетельствовать, что грех человеку прощен, либо не прощен. «Разрешить» - т. е. отпустить на свободу, а «связать» - наоборот. Поэтому, когда человек приходит и кается в грехах каких-то, то священник может сказать ему либо «прощаются тебе грехи твои», либо - не прощаются. Иногда священник может сказать: «Прости, но тебе еще надо очень много поработать над тем, чтобы подтвердить подлинность своего покаяния". Т. е. священник может наложить епитимию, отлучить от причастия на какое-то время. Есть ведь такие грехи - аборты, страшные какие-нибудь преступления... - когда священник просто не должен человеку сразу сказать «прощаются тебе все грехи твои".

- Значит, священником человек становится не путем акта назначения на должность, и даже не путем образования, а именно путем Таинства рукоположения?

Да, конечно. Священство - это Таинство, это священнодействие, когда таинственным, мистическим образом, через рукоположение епископа и молитву на человека сходит благодать Святого Духа, ему подается Дар - совершать Божественную Литургию, и «вязать и решить».

Иногда задают вопрос: «Зачем нужен священник, чтобы просить у Бога прощения о грехах своих? Не надо мне посредника между Богом и человеком. Я сам, когда меня совесть мучает, помолюсь Богу: «Господи, прости!» и искренне поплачу. Почему я должен идти к какому-то священнику, который может быть в десять раз грешнее меня?» И ответ на этот вопрос очень простой. Это не мы, священники, на себя это взяли - откройте Евангелие и там всё очень четко и ясно сказано. Не священник, конечно, прощает грехи - человек обращается к Богу, - но священнику вверено перед Богом свидетельствовать, что человек кается в своих грехах, и наоборот - засвидетельствовать человеку о том, что грехи его прощены, или же не прощены.

К этим таинствам, исповеди и причастию, подлинный христианин, который действительно старается жить по Евангелию, наиболее часто прибегает. Без этого жить христианскою жизнью невозможно. И невозможно совершение этих таинств без священника.

Третья обязанность священников - пастырство. Это то, о чем сказал Иисус Христос апостолу Петру - «Паси агнцев моих» («паси овец моих»).

У пастырства, на мой взгляд, две стороны. С одной стороны, это руководство церковной общиной. Потому что христиане не должны быть в своем взаимоотношении с Богом каждый сам по себе. Подлинная вера, если она действительно христианская, евангельская вера, она должна объединять людей друг с другом. Есть Вселенская Церковь - она состоит из поместных Церквей, поместные Церкви состоят из епархий, епархии состоят из приходов. А приход - это не всегда получается, но в идеале - это должна быть община верующих. Т. е. это не должно быть так, когда люди приходят в какой-то храм сами по себе, каждый помолился и разошлись. Человек должен приходить в храм, как в семью, к своим братьям и сестрам. Христиан, членов одного прихода или одной общины (если она удалась и создалась), должны связывать гораздо более тесные отношения, чем просто то, что они в одном храме вместе помолились. Они должны жить жизнью друг друга, взаимопроникать в нужды друг друга, помогать, носить тяготы друг друга. Создание, организация и управление такой общиной - это задача священника, задача пастыря.

Это с одной стороны. С другой стороны, в пастырство входит и личная, индивидуальная духовная помощь тем людям, которые приходят к священнику. Потому что на самом деле человек идет к Богу, и священник должен сделать всё, чтобы помочь человеку в этой встрече, чтобы эта встреча состоялась. И помочь человеку так настроить себя, так организовать свою духовную, молитвенную, личную жизнь, чтобы его сердце раскрылось навстречу Богу. Вот это тоже пастырство.

- Богослужения, как известно, бесплатны для прихожан. Пастырство осуществляется платно или бесплатно?

Бесплатно, конечно. Конечно, всегда подразумевалась необходимость, чтобы человек, приходя в Церковь, какую-то свою жертву вносил, но мы не должны в Православной Церкви ставить это непременным условием, это должно быть личным ощущением человека, как его личного долга по отношению к Богу.

- В том числе и крещение? Что люди недовольны тем, что крещение дорого стоит.

Я могу сразу сказать, что мне в этом отношении говорить легко, потому что в нашем храме нет никакихх цен ни на что. Размер пожертвования - дело жертвующего. При этом я всегда добавляю, что если у вас вообще нет возможности пожертвовать, то это не помешает - мы всё равно окрестим, повенчаем, отпоем, помянем и пр.

- Как практически осуществляется пастырство, индивидуальная помощь человеку в его духовной жизни?

Чаще всего начинается всё с того, что человек приходит просто к священнику с какой-то проблемой, за советом. При этом он, возможно, и не совсем понимает, чего он ждет от священника, что он хочет услышать. Когда первый раз человек приходит, я интересуюсь, что вас привело. И ответы бывают самые разные: или кто-то посоветовал из друзей, или давно уже хотел, читал книги, всё думал… В общем, бывает по-разному. Человек приходит, а вот дальше уже начинается взаимная работа троих. Прежде всего - Бога, затем - священника, как работника Божия, и самого этого человека. И если священник со своей стороны, и человек со своей стороны, стремятся к тому, чтобы, сделав этот шаг навстречу Богу, человек не остановился, не развернулся и не ушел назад, а чтобы он сделал следующий шаг, то тогда бывает и второй, и третий, и четвертый шаг, и в конце концов на каком-то этапе человек вливается в церковную жизнь органично. Ну а дальше работа идет уже в основном во время исповеди.

- Как происходит общение прихожанина и священника?

Я считаю, что первое, что должен здесь делать священник, - это выслушать человека и дать ему высказаться, постараться его понять и помолиться о нем, конечно. А дальше уже всё зависит от того, с чем пришел человек и какие у него вопросы. Существуют разные подходы к духовному руководству. На мой взгляд, очень важно, чтобы священник никогда не забывал о свободе человека и об ответственности за свои решения, которые человек должен нести сам.

Иногда мне говорят о том, что какой-то батюшка требует беспрекословного послушания, благословляет делать то, что человек делать не собирался, чуть ли не самым жестким образом ставит условие, что «если ты этого не сделаешь, то и забудь дорогу в наш храм» и т. д. Такие случаи бывают, и они представляются мне совершенно неправильными. Об этом негативном явлении - о младостарчестве - говорили уже многие. И покойный патриарх Алексей II специально по этому поводу выступал. Священник не должен брать на себя роль старца, священник должен помочь человеку самому принять то или иное решение, молитвенно поддержать его.

Для себя я определил некий принцип, который условно называю методом "Демона Сократа". Слово «демон» нас всех смущает, для нас «демон» со знаком минус, но в греческой мифологии под демоном подразумевался просто дух, без какого-либо наполнения положительным или отрицательным смыслом. Так вот Сократ говорит о том, что с юных лет он чувствует присутствие рядом с собой некоего духа, которого он назвал демоном (в хорошем смысле этого слова). И который ему подсказывает, в каких-то трудных жизненных ситуациях дает ему различные указания. Но вот что интересно: никогда не было, чтобы этот его как бы «внутренний голос» сказал ему что нужно делать. Но он всегда говорил о том, чего ему не надо делать. Поэтому если я что-то делаю и он молчит, ничего не говорит, то я делаю. Но если он мне говорит, что «этого не делай», «туда не ходи» или еще что-то - то для меня это предупреждение.

- Если оно вызывает сомнение?

Да, если вызывает сомнение. Я думаю, что когда с духовником сложились очень тесные и добрые отношения, то не лишним бывает, когда человек просто берет благословение на то, что, как им представляется, сомнений не вызывает. Ничего плохого в этом нет. Но, в любом случае, священник иногда может сказать веское «нет», «этого не делай». Поэтому, когда ко мне приходят люди, рассказывают ситуацию, а дальше задают вопрос «а как мне поступать в этой ситуации? что мне делать?» - я никогда не говорю сразу, а задаю вопрос: «а вы как думаете?». - «А я не знаю». Ну, раз вы не знаете, значит, вы хотите, чтобы я за вас принял решение? Так легче, конечно - «не знаю, что делать, пойду к священнику. Как он скажет, так я и сделаю». Это неправильно. Не знаете - подумайте, а я помолюсь о том, чтобы Господь помог принять вам решение. А когда вы решение примете, вы не сразу его выполняйте, а всё-таки придите и скажите, что вы решили. Потому что, бывает, сразу видишь, что человек хочет делать явно греховное и во вред. И тогда ему говоришь, что не надо этого делать, будет плохо. А иногда не видишь этого.

Т. е. руководство должно сводиться чаще не к указаниям о том, что делать, а наоборот - чего делать не надо. И конечно, там, где священник навязывает человеку свою волю, выдавая ее за волю Божию, - это сигнал тревоги.

Вот монастырь - другое дело. Обет послушания, который дается при монашеском постриге, предполагает, что монах отказывается от собственной воли и полностью вверяет себя своему духовному начальству - старцу или своему духовному руководителю в монастыре, и он должен уже выполнять всё, что ему скажут. Но это монах. Мы-то имеем дело с мирянами. И здесь такое беспрекословное послушание, на мой взгляд, не только не нужно, а просто даже вредно. Оно воспитывает «духовных калек» в конечном итоге.

Про наказания и соцобеспечение

Что делать со священником, который не соответствует стандартам священника?

Ответ простой. Возьмите любой номер журнала «Московские Епархиальные Ведомости», где публикуются указы правящего архиерея. И почти в каждом номере среди этих указов, есть такое: «Указом таким-то запретить священнослужение такого-то за поведение, несоответствующее сану священника…» И часто конкретно говорится, за что.

Священники лишаются возможности служить, когда обнаруживается, что их поведение, их образ жизни не соответствует тому, что должно быть у священника. Есть институт Церковного суда. В каждом случае, когда становится известно, что священник совершил какой-то поступок, несовместимый с его служением, он изучается внимательно, происходит нечто вроде расследования - выясняется, насколько это соответствует действительности, иногда комиссия назначается. Приезжают, выясняют, расспрашивают, беседуют и со священниками, и с теми людьми, которые при этом присутствовали. И если это всё подтверждается, то такой священник бывает наказан.

И, в отличие от ситуации с чиновниками, когда с одного места снимают, а на другое место назначают, если священнику запретили в служении, то он уже нигде не может служить?

Наказания бывают разные. Иногда как раз одним из видов наказаний является перевод священника на другое место. Самое большое наказание - это запрещение в священнослужении. Больше этого - лишение священного сана. Такие случаи бывают, но это уже Собор решает. Потому что всё-таки это необратимое уже. А так - запрещение в священнослужении или перевод. Какой перевод? Вот, например, я настоятель храма. Если выясняется, что я делал что-то соблазняющее людей, вредящее Церкви, меня могут перевести в какой-нибудь храм, где я уже не буду настоятелем, а где буду в подчинении у другого, более опытного священника, где я буду под его контролем, буду ему подчинен, и который будет меня перевоспитывать.

- Если запретили в служении - это может обратный ход иметь?

Обычно, когда запрещают, говорят, на какой срок запрещен священник. Всё зависит от того, как себя ведет священник в то время, когда он находится под запретом. Потому что есть разные варианты. Одному запретили - и всё, он пошел заниматься мирской деятельностью. Как правило, такие уже редко возвращаются. А есть - я знаю таких священников, - которые глубоко переживают то, что с ними случилось, искренне раскаиваются, всё равно остаются при Церкви, но служат уже либо псаломщиками, либо алтарниками, либо ведут воскресную школу, либо в хоре поют. Т. е. они остаются в Церкви, но не совершают священнодействий Потому что они уже не имеют права совершать их. И терпеливо ждут, пока священноначалие не посчитает, что человек достаточно наказан и может вернуться к служению.

- Значит, если у кого-то есть какие-то серьезные претензии к какому-то священнику, то надо писать местному архиерею?

В общем-то, да…

Знаете, я вот говорю, что надо писать архиерею, и в то же время думаю: что же я говорю такое… Потому что на всех на нас уже столько понаписано, и архиерею столько приходится читать… Потому что есть на самом деле обоснованные недовольства, жалобы, но гораздо чаще бывает иначе. Всюду есть люди недовольные. У хорошего священника всегда будут те, кто им недоволен - хотя бы тем, что епитимию наложил (задело), или с какой-то точкой зрения не согласен. Очень много в церкви бывает таких людей, которые книжек начитались и, как им кажется, лучше священника знают, как правильно звонить, как надо правильно заканчивать Литургию. Иногда и действительно «нет дыма без огня», и священник где-то допустил ошибку и слабость, но это могут «раздуть» несоответственно проступку. Поэтому очень много идет жалоб на священников, и большая их часть бывает творчеством людей недобросовестных.

- А больше таких жалоб пишут церковные люди или не церковные?

Церковные. Для внецерковных - что мы есть, что нас нет.

- Как же справляется архиерей с таким количеством пустой информации?

Для этого существуют благочинные. Каждый священник находится в каком-то конкретном благочинии. Благочинные как раз и отвечают за благочинное служение, поведение того духовенства, которое находится в благочинии. Он должен разобраться, выяснить, насколько это соответствует действительности. Затем благочинный уже отвечает архиерею, действительно ли этот факт имел место, или же что факт не подтвердился, что это клевета. Тут вот бедным благочинным очень тяжело приходится, потому что такая ответственность огромная, но они должны выяснить и довести до сведения архиерея, насколько обоснована та или иная жалоба.

- Есть ли внутри Церкви система социальной защиты или «на всё воля и милость Божия»? Ведь если священник выходит на пенсию, или семья остается без отца, система господдержки оказывает помощь?

Сейчас, после перестройки, у нас точно такая же система соцобеспечения, как и у всех работников. Священник на общих основаниях платит налоги в пенсионный фонд и на общих основаниях получает пенсию.

Но я бы к этому добавил, что у нас всё-таки государственные пенсии маленькие. В нашем благочинии (но я думаю, что это не только у нас, но во многих других благочиниях) существует еще такая форма соцобеспечения, что каждый приход вносит раз в квартал некую сумму денег. И эту сумму денег мы распределяем, прежде всего, вдовам священников. Ведь священники, чаще всего, многодетные. И если священник умер, то жена часто остается со многими детьми. Поэтому вдовы всех священников нашего благочиния получают некое пособие, «вскладчину» как бы от всех священников.

Чего греха таить, собирательный портрет батюшки складывается под копирку из мнений тех, кто в церковь ходил только на собственные крестины, а в следующий раз собирается только на своё отпевание. В глазах таких людей идеальный священник выглядит примерно так...

Самое главное - батюшка должен быть худым. Нет, даже тощим. Не более 46-го размера (даже если в батюшке добрых 2 метра роста). Но не меньше 44-го, иначе он будет выглядеть совсем уж жалким и этим пользоваться.

Ещё священник должен быть бледненьким.

Если красный - значит пьёт.

Если загорелый - значит, по заграницам разъезжает.

Впрочем, и бледным должен быть тоже в меру - иначе опять-таки будет вызывать к себе жалость (себе на пользу).

Национальность не важна - главное, чтобы человек был хороший. Но вот священник-еврей - это как-то настораживает...

Жена

Жена у священника должна быть худая и бледная. И желательно - немая. Чтобы стояла «глазки в пол» и вообще не отсвечивала. И чтоб косметикой не пользовалась. И чтоб юбки носила серые до пят, да кофты семейные с протёртыми локтями.

Дети

Детей у священника должно быть никак не меньше 20-ти! Но чтоб своих - не более 5-ти, иначе сочтут невоздержанным. Остальные - приёмные.

При этом все - благовоспитанные, скромные, смиренные, чтоб не шумели, не ныли, ничего не просили. Но чтобы обязательно были не запуганные и не затравленные.

Чтоб интересовались мобильными и планшетами, и в обычную школу ходили. И чтоб в 12 лет курить и пиво пить начали - чтоб можно было потом пальчиком показать и сказать: «Вот у того попа уже и с сигаретой ходит, а наш-то молодец, до 14-ти дотерпел!»

Жильё

У священника не должно быть своего жилья. Максимум - однокомнатная квартира в спальном районе.

Или пусть это будет сельский дом - с перекошенным фундаментом, лопнувшими окнами и грязным заплёванным полом.

Чтоб воду из речки, и удобства на отшибе, и огород скудненький, и яблоня с кислыми яблочками. И чтоб в этом доме жили все 20 детей, и желательно при этом ходили на всевозможные кружки, занятия, танцы, музыки, рисования, чтоб развивались всесторонне и Маршака с табуретки читали. Но чтоб непременно попробовали всё в 13 лет - чтоб не выделятся.

Машина?

Машину батюшке можно, только если это ладозавр отечественного автопрома!

Если машины у священника нет, то это ещё более подозрительно. Он что, пешком ходит? На велосипеде ездит? Ну, велосипед можно. Но только чтоб ржавый был, и цепь слетала, и педали скрипели, и чтоб коррозия из каретки сыпалась.

И чтоб от своего домика в деревне хр-хр-хр зимой по заснеженной дороге торопился на электричку, всех 20 человек детей вёз в школу, сады и прочите занятия, пока его жена с утра в проруби стирает.

Деньги?

А вот денег у священника быть не должно. От слова совсем. Зачем ему деньги?

Еда у него в огороде растёт, яблочное варенье на зиму жена наварила, а для молочка пусть корову заведёт.

Мяса им не надо - они же постятся весь год, а рыбу можно и в речке наловить.

А ежели священнику кто денежку подаст, то он её непременно тут же должен пожертвовать кому-либо куда-либо, пока денежка не нагрелась до 36, 6 градусов в ладошке.

Пожертвование

Если батюшке кто пожертвует заплесневелую колбасу, печенье, прослоенное джемом, которое в пакетике уже всё раскрошилось, да старые тряпки на занавески, он должен плакать от благодарности и пожизненно молиться за благодетеля.

Да, кстати, молиться священник должен всегда и за всех, но так, чтоб его молитву никто не видел, а то будет ходить как фарисей.

Храм у священника должен быть круглосуточно открыт и батюшка - для всех доступен в любое время дня и ночи.

Не может быть у священника никакой «личной жизни»!

И в храме чтоб ремонт был новенький, и туалет для всех желающих.И много-много скамеечек - чтобы все сидеть могли.

И никакой торговли в храме! Чтобы свечи бесплатные лежали и листики с ручками для записок, и книжки с иконками - бесплатно, для всех желающих.

И чтоб всё аккуратненько и свеженько, чтоб следил за памятником архитектуры ХIХ века качественно - ему ж передали в отличном состоянии, после того, как там был кинотеатр, клуб, склад и баня!

И чтоб по спонсорам не ходил и пожертвований не собирал, чтобы всё делал сам и задаром, в срок.

Да, и чтоб не жаловался.

Чтоб светился изнутри пастырской мудростью, чтобы всех согревал и утешал.

Чтоб пьяные мужики, едва его завидев, бранные речи прекращали, а бабы кончали на жизнь жаловаться, девицы развратные стыдливо колени прикрывали, а дети малые орать переставали.

Вот тогда-то народ крещёный в храмы да и потянется!

Священнослужитель почти постоянно находится среди людей. Всегда и всюду он на виду, каждое его слово, его манеры, привычки, поступки обсуждаются многими, и не только дружески.

Вопросу поведения пастырей в отношениях с людьми и посвящается следующая часть наших раздумий. Здесь имеется в виду поведение священнослужителя вне храма. Деятельность пастыря включает в себя постоянное общение с очень широким кругом людей - это его пасомые, друзья, сослуживцы, знакомые, незнакомые, случайные собеседники - совопросники и др. Всегда и со всеми священнослужитель должен быть на высоте своего звания, своего сана. Проявление такта священником - особенно важно при его общении с людьми.

Свидетельствование веры Христовой - вот что такое жизнь священнослужителя в этом мире. Самая действенная проповедь, самая убедительная апологетика - это достойный пастырь, живущий глубокой верой в Бога и любовью к человеку, с большими знаниями и культурой, пастырь убежденный и принципиальный. Общение с людьми - дело трудное. Служение спасению всех людей - дело величайшей трудности, немыслимое без молитвы и помощи Божией, невозможное без Церкви. Опыт Церкви и прежде всего благодать, действующая в Церкви, дают пастырю великие силы, если сам он стремится воплощать в своей жизни и в своем служении заветы Господа нашего Иисуса Христа и все установления Церкви. Послушание Церкви, любовь к Церкви и всецелая отдача себя делу пастырства - вот то, что делает пастыря всегда пастырем, и в храме, и вне его.

Священнослужитель по самому существу своего служения призван быть человеком духовно тонким. Знание людей, человеческих отношений, человеческих слабостей и проблем священнослужитель должен сочетать с ясным представлением о нормах человеческого общежития.

Общение с братьями священнослужителями, естественно, должно носить добрый, истинно христианский, братский характер. Не формальное подставление друг другу щек, брадокасательство и бездушное целование рук при встрече, а действительная приветливость, откровенная радость общения.

С особым почтением священнослужитель обязан относиться к епископу, к старшим, опытным пастырям - это важнейшая сторона пастырской жизни. Уважение к своим предшественникам по приходу, хранение их добрых традиций должны быть нормой для молодого начинающего священника. Взаимоотношения с сослуживцами - очень сложная, но и необходимейшая часть пастырского делания. Умение хранить как великую ценность добрые, христианские чувства друг к другу, взаимно помогать друг другу призваны все священнослужители» Совершать службу Божию можно и должно лишь в мире и взаимопонимании с собратьями пастырями.

Вежливость украшает каждого человека и вместе со скромностью и тактом является необходимым качеством священнослужителя. Важно также умение начать беседу, вести ее, развивать интересные и душеполезные темы в разговоре. Содержательная беседа всегда показывает духовный уровень собеседника, его знания, его интересы. Умеренный и умный юмор, без желчи и злости, украшает речь.

В то же время стремление быть «душой» общества, весельчаком, «сыпать» остротами и анекдотами (обычно не совсем свежими и тонкими), «перемывание косточек» кому-либо из отсутствующих сплетни и т. п - ржавчина души - все это не должно иметь места у священнослужителя.

Достоинство и честь сана требуют от священнослужителя большой осмотрительности - и в выборе друзей и собеседников, и в поведении с незнакомыми людьми. Умная, интересная речь может сделать многое, но всегда следует помнить евангельское изречение о бисере и свиньях. Нельзя затевать споры, диспуты о вере с людьми неизвестными и в местах, для этого совсем не подходящих.

Всегда и везде глупо выставлять свое «я», свои знания, заслуги, знакомства. Нельзя дичиться людей, отвечать сухо и даже грубо на их вопросы. Всегда нужно говорить правду и с человеком быть искренним и честным. Очень важны точность, аккуратность и умение вести себя в обществе. Собравшиеся люди могут быть разными, но в любом обществе, где вынужден находиться, священнослужитель, он должен уметь быть именно православным пастырем. Не маскировка, а честное и прямое сознание своего положения, своего сана - вот что должно быть присуще пастырю. Уронить собственное достоинство, честь - легко; заслужить же настоящее уважение, авторитет бывает не просто.

Священнику нельзя «играть роль», вести себя по-разному при различных обстоятельствах, всюду он должен быть самим собой. Всякая напускная елейность, фальшивый тон будут звучать и восприниматься окружающими с отвращением. Если пришел в дом, уважай его хозяев, их порядки, их гостеприимство. Нельзя брезговать хлебом - солью, предложенным от чистого сердца. Но всегда надо помнить, в какой дом входишь или кого вводишь в свой дом. Ям и опасностей на этом пути много!

Очень важным показателем культуры всякого человека является его речь. Поэтому культура речи совершенно необходима священнослужителю, он должен говорить ясно, правильно, литературным языком, без всякой языковой «ржавчины». Умение слушать другого человека - также необходимое для священнослужителя качество. Выслушать человека, дать ему высказаться - очень большое дело. При этом слушать необходимо, не перебивая, не отмахиваясь от доводов другого человека, даже если они и не совпадают с личными взглядами слушающего. Вмешиваться в чужие разговоры, перебивать собеседников, подтрунивать над ними - грубо и некультурно. Нельзя говорить за столом, когда рот занят пищей.

Находясь в обществе, не следует стремиться к тому, чтобы все присутствующие слушали только тебя, соглашались только с тобой. Нельзя навязывать себя всем, всех учить, критиковать, подшучивать над присутствующими, делать грубые замечания. Грубость вообще должна отсутствовать в поведении священнослужителя. Резкий окрик, слово, движение, жест никого не украшают. Всякая грубость есть признак очень низкой, убогой культуры. Гневливость, вспыльчивость, мелочность, злопамятство являются отрицательными качествами любого человека, тем более человека, облеченного саном.

Слово священника должно быть правдивым, честным, произнося слова, пастырь должен всегда помнить, что он даст ответ Богу за каждое из них, так как неправильное поведение, гнилое слово священника может соблазнить многих. Следует быть осторожным с юмором. И если старый семинарский анекдот понятен в кругу священников-однокашников, то он может прозвучать соблазнительно и даже гадко в другом обществе.

Если сугубо церковные, приходские темы бесед понятны для церковных людей, то они совсем непонятны и часто неполезны для людей нецерковных, интересующихся Церковью только издали. Речь священника должна быть умной, тактичной, не должна никого обижать или смущать, вводить в уныние. Надеждой на любовь Божию, на милосердие Божие должны звучать слова пастыря и с амвона, и в личной беседе.

Не отпугивать людей, а звать их к перерождению, покаянию и спасению призван каждый священнослужитель. Приветливость, сердечность, простота, любвеобильность и доступность пастыря - необходимейшие положительные качества священнослужителя. Гордость, высокомерие, самомнение, сановитость - всегда отвратительны. Большой бедой духовенства является местничество и строгий учет наград.

Очень важным и ценным человеческим качеством является чувство благодарности. Благодарить за проявленную чуткость, за услугу - прямая необходимость культурного человека. Следует помнить, ценить, уважать людей за оказанное внимание, за доброе отношение. Высокая нравственная обязанность каждого человека - живо помнить своих родителей, наставников, благодетелей, с благодарностью говорить о них, молиться за них. Прекрасное христианское слово-пожелание «спасибо» - «спаси Бог!» - неизменно украшает нашу жизнь.

КАЖДЫЙ СВЯЩЕННИК ДОЛЖЕН СТРЕМИТЬСЯ

К ДУХОВНЫМ ВЕРШИНАМ

Десять лет назад, 14 января 2001 года, митрополит Ташкентский и Среднеазиатский Владимир рукоположил диакона Сергия Стаценко во священники. На Пасху 2009 года отец Сергий стал протоиереем. Сегодня батюшка - проректор Ташкентской Духовной семинарии по учебной части, руководитель Просветительского отдела и Отдела по взаимоотношениям Церкви и общества, ведущий еженедельных Встреч с духовным наследием… И это далеко не полный список его административных послушаний.

В беседе с нашим корреспондентом юбиляр рассказал о своем пути в Церковь, о священнических буднях и о многом другом.

– Вы из верующей семьи?

– Верующей семья была номинально. Вера была скорее антикоммунистическая. Правда, дед всегда молился, был достаточно строгим. Меня собирались крестить, родственники. Но за разговорами все благие намерения обрывались, когда доходило до дела.

– В Вашем роду были священнослужители?

– Сложно сказать. Семейное предание говорит, что по отцовской линии кто-то был священником. По материнской линии вроде бы тоже были священники, но они не являются прямыми предками. И поскольку, ни имени, ни сана, ни места, где они служили, мы не знаем, похоже, что я все-таки первый священнослужитель в семье.

Я родился в семье служащих. С раннего возраста жил без отца. Тогда по несходству характеров было модно разводиться.

Семья была очень дружной. У бабушки с дедушкой по маминой линии было восемь детей. Все жили в одном доме. Конечно, со временем, все разъехались, но дом продолжал оставаться родовым гнездышком.

– Говорят, Вы крестились довольно поздно?

– Крещение произошло в 1986 году, когда мне было 12 лет. Таинство совершилось через три дня после смерти бабушки. Помню, после ее отпевания я остался в храме и подошел к работницам, с просьбой окрестить. Меня крестили бесплатно, даже крестик дали. Крестным стал священник, крестивший меня – ныне уже покойный отец Алексий Буланушкин. Тогда же я прошел через первое Причастие.

– То есть церковная жизнь началась после Крещения?

– Нет. После причастия на следующую ночь у меня загадочным образом исчез нательный крестик. Обыскал все, но его нигде не было. А нашелся он на том же самом месте через восемь лет. Это был своего рода признаком того, что действительным верующим я не стал. К вере я пришел позднее.

В период перестройки я искал какие-то формы духовности. Нашел их… в оккультизме, вызывал духов. Хоть увлечение и не было серьезным, но оно подвело меня. В то время я увлекался техникой и электроникой. Едва ли не дошел до разработки собственных схем. Именно поэтому я решил связать свою жизнь с конструированием. «Духи» предсказали мне, что я поеду в Москву, и с великими почестями поступлю в Бауманку (Московский Государственный технический университет имени Баумана, дипломы которого котируются в любом государстве мира). Естественно, что я не стал готовиться, надеясь на помощь духов. И более чем естественно, что я провалил вступительные экзамены. Эта ситуация меня здорово отрезвила.

Уже после возвращения из Москвы (мне тогда исполнилось 17 лет), я узнал, что при Свято-Никольском кафедральном соборе Душанбе есть казачья община. Куда же еще идти казаку? Кстати, кровей во мне намешано, по всей видимости, много. Безусловно, и тюркская кровь есть, хотя самоощущение стопроцентное, что я русский.

Атаман сказал сразу – если вы пришли сюда, значит, сначала решаем вопросы духа, затем вопросы тела. Мы стояли в храме во время богослужений, после чего собирались при церкви, где помимо текущих вопросов, занимались изучением Библии.

Приблизительно через три месяца такая обстановка переделала меня кардинальным образом. Я стал верующим. Причем думаю, что меня глубоко преобразила именно церковная благодать. Вера помогла мне избавиться от всех прежних негативных увлечений. Кстати, я никогда не увлекался не курением, ни питием.

Возглавляя молодежный сектор казачьей общины, я получал задания от атамана – в основном оказывать помощь церкви – красить, белить. Когда началась гражданская война, неглавным образом мы стали охранять священников, устроились сторожами в церковь. Благодаря этому, отец Стефан Бочаров (ныне служит в Андижане) ввел нас в алтарь на Пасху 1993 года. С тех пор началась моя «служебная карьера».

Порывать с миром я не хотел. До вступления в алтарники, поступил в Таджикский государственный университет на факультет радиофизики и электроники. Война где-то на полгода оборвала учебу, но потом я все же окончил вуз. Кстати, строгого пригляда за нами не было – я являлся старостой группы, поэтому мог спокойно взять журнал и на две недели… исчезнуть. Тогда я спокойно нес послушания в храме – на Страстной и Светлой седмицах. Нашего куратора убили во время войны, должность так и не была замещена, поэтому неофициальным порядком ее возложили на меня. Говорили, что ответственный, правда, потом, правда, долго ругались. Но учеба закончилось миром и «обоюдным удовольствием». Предлагали даже преподавание, но были другие планы…

– Когда же Вы успели отслужить в армии?

– С мамой и братом мы перебрались из Таджикистана в Тюменскую область, в город Ноябрьск. Но я прожил там лишь полтора года. Когда в 1990 году в Таджикистане начались волнения, я приехал туда с геройским позывом – защищать своих родных и близких. Кончилось тем, что я остался, а все родные разъехались. Это произошло до поступления в университет.

Еще во время учебы я поставил себе задачу, по окончании вуза – стать офицером. Военную кафедру у нас взорвали, и я не мог получить звание, когда обучался в университете. Поэтому пошел в армию добровольцем, решив завести семью и одновременно служить в войсках.

Меня, как человека с высшим образованием, после «учебки» взяли в штаб одной из войсковых пограничных учебных частей. В «строевом» отделе я занимался ведением личных дел. Там освоил делопроизводство.

Но в армии не сложилось. Психологически я там не прижился – начались конфликты со старшим начальством, я надорвал здоровье, переживая, что оставил Церковь. Возможно, была гордыня, а возможно вмешивалась и доля сложившихся обстоятельств. До армии я был старшим пономарем в соборе, младшие к моему уходу еще не были обучены. Каждый выходной день я рвался в увольнительную. В храм. Потом отрабатывал по полной программе: всю неделю почти не спал (максимум 3-4 часа в день), работал.

Я дал обет – если выйду из таких передряг с нормальной совестью и здравым рассудком, то буду поступать в Ташкентскую Духовную семинарию. На поступление меня уговаривали многие, даже наш владыка – митрополит Владимир – когда приезжал в Таджикистан с архипастырской поездкой. Но я игнорировал призывы. Конечно, это были прелесть и гордыня. Я решил, что меня надо слишком долго уговаривать, но в то же время надеялся, что эти уговоры будут продолжаться.

После описанных испытаний я положился на волю Божию…

– Значит, сразу после армии – в семинарию?

Из армии я вышел с определенными навыками. Армия дала крепость веры. Там я увидел как молитвы, вознесенные в экстремальных ситуациях, были явно слышаны Богом. Господь не просто не медлил с исполнением просимого, чтобы испытать, а исполнял все сразу, причем весьма неожиданным образом.

Когда в 1998 году пограничные войска собирались выводить, я демобилизовался. Но из-за дембеля, приходящегося на осень, я не успел поступить в Семинарию в первый набор. Пришлось ждать год. Поступил же в 1999 году.

Меня и моего хорошего товарища, Петра Чахлова, «сосватали» перейти сразу на второй курс. Но обучаясь там, мы одновременно сдавали экзамены и за первый.

– Говорят, что семинарская система ломает личность. Оттуда выходят вовсе не теми людьми, которые поступали. Изменила ли семинария Вас?

– Я бы не сказал, что семинария ломает.

В армии меня приучили главному принципу – «не тупить». То есть не лениться, не отлынивать от работы. Семинария же по сравнению с армией – благостный цветник. Годы обучения в ТДС до сих пор ассоциируются у меня с постоянно радостным и приподнятым настроением. Тем более в семинарии пришло буквально физическое ощущение того, что приближаешься к служению Богу.

Конечно, были периоды не лучшего настроения, но скорее всего от переутомления. Что отнюдь не портит впечатления о семинарии.

– Поступая в семинарию, Вы хотели стать священником?

– Мечтание о том, что будут уговаривать стать священником – прелесть.

О желании священства владыка впервые спросил на собеседовании перед поступлением. Заблаговременно нас, абитуриентов, уже проинструктировал один из преподавателей семинарии диакон Владимир Максудов – раз вы сюда пришли, значит, вы хотите стать священниками, иначе, зачем сюда поступать. И я сказал владыке, что хочу.

Второй раз спроса уже не было. Я женился 22 октября 2000 года. Когда приехал из «медового» отпуска из Таджикистана, отец Владимир Максудов будничным тоном, где даже не было намека на возможность несогласия или обсуждения, предупредил – «через неделю у тебя хиротония, готовься».

Правда, диаконская хиротония состоялась немного позднее. Митрополит Владимир рукоположил меня 17 декабря 2000 года. А 14 января 2001 года я стал священником. На протяжении всей учебы в Семинарии я не выискивал каких-то сверхъестественных знамений, для меня было ясно, что воля Божия познается по обстоятельствам и словам нашего архипастыря.

– Вы окончили и Московскую Духовную академию. Зачем она священнику? Ведь знания те же, что в семинарии.

– Сравнение такое: семинария – вуз, академия – аспирантура. Мне академия дала не только массу новых знаний, но и их переосмысление на более высоком уровне. И это несмотря на то, что мы занимались по учебникам 60-х годов прошлого столетия, где многие представления о действительности и Церкви подвергались умолчанию или звучали в «старорежимном» духе. В Академии я стал глубже понимать замыслы Христа, Евангелие открылось совершенно в новом свете. Академия в моей жизни – это и романтика общения с мыслящими людьми, и ощущение святости христианства…

– Вы проходили сорокоуст вместе с известным сценаристом и режиссером Иваном Охлобыстиным…

– Да. На Рождество его рукоположили в диаконы. Через неделю состоялось мое рукоположение во священники.

– Как Вы считаете, почему он «сломался»? Почему сейчас он в запрете?

– Священник – не самостоятельная личность, а избранное лицо, которое может нести определенные полномочия. На епископе сконцентрирована благодать апостольская, он имеет право совершать все таинства, священник же может совершать таинства, если епископ дает ему эти полномочия. Запрет – не лишение сана, а изъятие полномочий. Сейчас отец Иоанн заявляет – когда кончился актерский контракт, он хочет вновь перейти в священство.

Вообще, у священников присутствует момент внутреннего выгорания. Когда Охлобыстин ушел за штат нашей епархии, он не мог «пристроиться» в Москве. Ведь миф, о том, что священники получают очень много и «жируют» не находит своего подтверждения. Когда отец Иоанн уехал из Ташкента, у него было уже четверо детей. При мизерной зарплате он не мог их прокормить… Поэтому сначала жил за счет благодетелей, потом начал писать сценарии, затем по благословению почившего Патриарха Алексия II начал сниматься в фильмах. Дальше, по всей видимости, втянулся. Пустить по миру детей он не смог.

Для меня отец Иоанн – друг, светлая личность и очень добрый человек. А его матушка – образец материнского подвига в современности.

– За десять лет Вам не хотелось сложить с себя священнические полномочия?

– Меня утомляла нагрузка. Но сказать, что хотел уходить из священства – нет.

– В чем сложность священства?

– У меня возникали мысли, что я слишком мелок как личность, для того чтобы нести священническое служение. Поэтому возникали комплексы в общении с людьми, иногда доходившие до стрессов. Боялся, что посоветую не то, что было бы полезным, что поведу людей не в ту сторону. Многие прихожане походили, просили быть духовником. Я отказывал. Может быть, к их разочарованию и сожалению, а может быть - к озлобленности. Для меня всегда актуальны слова апостола Матфея «…если слепой ведет слепого, то оба упадут в яму» (Матф.15:14).

Самая главная сложность священства в том, что не каждый человек, и особенно я, может жить в той святости, которую, например, описывал святитель Иоанн Златоуст. Каждый священник должен духовно карабкаться вверх. Для обычного человека это естественно. Для священника – тяжело. Потому что надо не только духовно карабкаться, но и вести за собой паству. Бывает, что священник «выползает», а паства остается без внимания. Или же священник увлекается паствой, и оба падают.

Спасение и духовное совершенство возможно. Но важен тонкий баланс, позволяющий одновременно и заниматься собой, и не обделять вниманием пасомых. Или, по крайней мере, если не вести их за собой, то правильно указывать дорогу к Богу.

– Говорят, что Вы и редактором газеты успели побывать…

– Во время войны мы познакомились с великолепным человеком – подполковником Алескендером Рамазановым. Мы его звали на русский лад – Александром Энверовичем – и ему нравилось. Более патриотичного человека я не видел. Он работал в «Красной звезде», прошел Афганистан и создал уникальнейшую военную газету 201-ой дивизии «Солдат России».

К нему меня привел мой друг, побывавший когда-то у баптистов Николай Шрамко, проявивший себя как хороший работник типографии, а впоследствии и как профессиональный журналист.

Нам предложили создать газету-приложение к «Солдату России», носящую церковный характер. Газету мы назвали «За други своя». Выражение – часть из цитаты апостола Иоанна Богослова «Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих» (Иоан.15:13). Редактором стал Коля Шрамко. Я же занимался соредактированием. Когда Коля уезжал, редакторскую работу я брал на себя.

В газете появились мои первые письменные работы. Причем, помню, свой первый материал я писал про ангелов, и один абзац выписывал 5-6 часов. Весь текст дался легко, а концовка почему-то нет. Затем появились журналистские навыки, ушел страх.

«Солдат России», ну и наше приложение, на тот момент восполнили духовно-информационную нишу для русскоязычного населения в плане аналитики и даже развлекательных материалов, не теряя своего лица. Газета раскупалась в киосках быстрее всех иных изданий.

После моего переезда в Ташкент, «Солдат России» в том же формате больше не выходила. Сейчас газета из серьезного издания превратилась в боевой листок, где прописываются правила тушения пожаров, техника безопасности – и только…

– На Вас столько послушаний: и Просветительский отдел, и преподавание в семинарии, и ведение «Встреч с духовным наследием»… Не хотелось ли Вам быть священником где-нибудь на маленьком приходе, и заниматься только богослужебной деятельностью?

– Безусловно, на маленьком приходе проще в плане загруженности. Но тяжело в плане саморазвития. Свято-Успенский кафедральный собор – центр, здесь идет бурление мысли, интеллектуальная работа. Административное и географическое положение обязывает к тому, что он не может стоять вдали от общественных проблем.

Если бы я сразу оказался на периферии, я бы «закис» интеллектуально. Но временами все же хочется уйти в маленький храм.

– Встречи с духовным наследием (ВДН) существуют без малого десять лет. Расскажите об этом.

– В 2001 году проект был создан с участием отца Георгия Палехова (ныне – игумен Григорий), возглавлявший в то время Просветительский отдел. ВДН стали совместным «детищем» церкви и активистов Русского культурного центра.

Встречи были масштабные – выступления творческих коллективов, беседы с людьми, маленький фуршет. Но организация требовала больших финансовых затрат. Поэтому на какое-то время мероприятие прекратились.

В 2002 году отец Григорий реанимировал ВДН и основным ведущим поставил меня. Тогда его как раз определили быть наместником мужского монастыря в Чирчике.

Встречи сначала проходили раз в месяц, но в 2005 году владыка благословил проводить их еженедельно.

Со временем вечерам подключился отец Алексий Назаров в замечательном дуэте с режиссером-постановщиком Государственного академического большого театра имени Алишера Навои Андреем Евсеевичем Слонимом. Они создали свой проект в том же формате, где говорят о культуре и искусстве. Сейчас на базе этого проекта у них появился свой отдел – «Сретение».

– Вас не смущает то, что на подобные встречи приходит мало молодых людей, а основная аудитория – те, кому за сорок?

Смущает. Но молодежь – контингент, требующий предельно развлекательного оформления своего посещения подобных мероприятий. Сейчас у нас появилась молодежная творческая студия «Пятый элемент» под руководством преподавателя Семинарии Олега Кокина. Молодежь начинает приходить на его концерты и постановки.

– Не считаете, что люди приходят на эти мероприятия только «потусоваться»?

– Что в этом плохого? Людям нужно активное общение. Раньше Церковь была более востребованной в качестве не только источника благодати, но была при этом культурным центром, когда не было ни газет, ни развлекательных мероприятий помимо театров.

Церковь была мощным культурным средством сплочения нации, например, в Византии или древней Руси. Люди собирались в храм, стояли на богослужении, получали духовный заряд. Затем общались, могли решать свои проблемы. Если соблюдался общинный принцип жизни, то церковь становилась вторым домом.

Апостольскую общинность необходимо возрождать. И почему бы благородное слово «община» не перевести на сленг и не назвать «тусовкой». Пусть будет «тусовкой», но во имя Господа.

– Как еще можно привлечь молодежь в храм?

– Молодежь – проблемная часть церкви. Ее можно разделить на тех, кто ведом и тех, кто ведет. Религиозно одаренные молодые люди идут в Церковь. Пассивно религиозная молодежь могла бы придти в храм, но молодые люди – ведущие, еще сами не определились в своих поисках. Поэтому происходит разрыв между ведомыми и ведущими.

Нужно, чтобы молодежь не пугалась некого нравоучения в форме запретов, исходящего со стороны Церкви. Я считаю, что должна быть некая буферная организация между молодежью и Церковью, чтобы последнюю не опускать до уровня низменных молодежных интересов.

Буферные проекты должны служить мостиком для воцерковления молодых. Считаю, что этим успешно занимается творческая студия «Пятый элемент» и многочисленные ответвления Воскресной школы при Свято-Успенском кафедральном соборе. Например, спортивно-оздоровительный клуб отца Олега Ганженко сплотил молодежные группы. А преподаватель церковного пения Елена Владимировна Никитина приглашала людей на чаепития, где обсуждались насущные темы с христианской подоплекой.

Считаю, что Воскресные школы изжили себя в той форме, которая была бы похожа на церковно-приходские школы. Молодежи не требуется прививать какую-то грамотность. Духовные знания можно получить в короткие сроки. Было бы желание.

Молодые люди должны быть не просто пассивным наблюдательным элементом, они должны высказываться, самовыражаться, быть активно задействованными во многих начинаниях, особенно социального характера – ездить в детские дома, помогать старикам, вести волонтерскую социальную работу.

– Совсем недавно митрополит Владимир исключил из состава Просветительского отдела епархии Комиссию по делам молодежи, преобразовав ее в Отдел по делам молодежи. Чем он будет заниматься?

– Для нас образец – деятельность Синодального отдела по делам молодежи. Естественно, что деятельность нового отдела будет проводиться в первую очередь по принципу благовестия, но в рамках закона Республики Узбекистан. Внешняя миссия, относящаяся к иноверцам не для нас. Мы будем стараться воцерковлять тех, кто считает себя православными. По крайней мере, позиционировать православие в молодежной среде, таким, какое оно есть. И не в виде череды мрачных запретов и не в стереотипах «старушечьей религии». Будем стараться раскрыть православие во всей красоте и делать это молодежным языком.

– Изменилось ли что-то за десять лет в среднеазиатском православии?

– Многое. И главное, на мой взгляд, воцерковленные люди стали выбираться из какой-то мертвой обрядности. Они стали живо воспринимать Церковь. Видно, что многие начинают думать, а не просто заходить в храм, ставить свечи, поститься, отчитывать положенное правило, тем самым считая, что исполнили долг. Люди стали задумываться о сути веры. Люди стали больше думать о себе, о том какова их роль в отношении с Богом. Они стали понимать, что они не какие-то винтики, а главные действующие лица в собственном спасении. Ведь обряд – только внешняя форма, отражение внутреннего состояния.

Судя по опыту исповеди, раньше для людей церковь выражалась в патриотичности, монархичности и борьбе с ИНН, в худших проявлениях этих понятий. Были и националисты, были «царебожники» и те, кто призывал отказываться паспортов и магазинных продуктов. Хорошо, что в нашей епархии сумели заглушить даже ростки этого. Считаю, что помогла именно работа священников, большинство из которых у нас достаточно образовано.

Кстати, раньше я воспринимал нашего владыку консерватором, который позволял вести работу в рамках «древнего благочестия» – по типу того, «что было установлено отцами, в том духе и действуй». Сейчас я понимаю, что был не прав. Владыка - очень прогрессивная личность, позволяет делать очень многое, поддерживает все благие начинания. Если перегибаешь палку, либо начинание может кончиться чем-то негативным, то владыка в меру своего опыта и духовной и житейской мудрости, корректно и не болезненно для нас, все это пресекает. Потом оказывается, что он был прав.

– Всем известно, что в Екатеринбургской епархии ввели обязательно оглашение перед принятием таинства крещения. Какие-то епархии уже присоединились к такому решению. А чем знаменита наша епархия?

– Ташкентская и Среднеазиатская епархия находится в Средней Азии, по сути дела в мусульманской среде. Мы дружим с мусульманами, причем на всех уровнях. Такого, вернее в таких масштабах, нигде нет. Мы не занимаемся переманиванием из одной религии в другую, не занимаемся обличением, стараемся помогать друг другу, приучая к этому и свою паству.

Еще наша епархия гораздо сильнее интегрируется в современное общество - как в общественные движения, например Русский культурный центр, так и на уровне государства. Мы является почетными гостями во всех значимых мероприятиях, проводимых государственном уровне. Причем не просто гостями, а активными гостями, высказывающими свою точку зрения и демонстрирующими свою позицию.

Не думаю, что подобное есть в других епархиях. Там есть конечно разовые акции по взаимодействию с обществом, дружба с губернаторами… Но все это делается на уровне высшего духовенства. Храмы как жили обособленно, так живут. Максимум - идет спонсорская помощь. У нас же попросту нельзя остаться в стороне от общественной жизни.

– В своих публикациях Вы неоднократно затрагиваете вопросы сект в условиях Средней Азии. Почему Вы выбрали такую тему?

– Лучшая форма противодействия сектантам – профилактика. Мы предупреждаем людей, что иногда из сект невозможно выйти. Материалы основаны на фактах, либо на зрелых размышлениях.

В РПЦ идет неофициальная но очень острая борьба позиций, выраженных мнениями и научными работами известных сектоведов – Александра Дворкина и Романа Коня. Последний ратует за то, чтобы секты не называть сектами, а называть древним словом «ересь», подходить сугубо научно, изучать их богословие и на этой основе обличать их. Но я сторонник линии Дворкина. Он говорит, что дела неплодной тьмы (Еф.5:11) нужно обличать на конкретных фактах. Ведь дерево познается по плодам. Нужно говорить о том, что делают сектанты и к чему это приводит. В лучшем случае –эмоциональная, психологическая и даже органическая привязка к секте. В худшем – люди не могут уйти из сект даже при большом желании, становясь добровольными «рабами человеков» (1Кор.7:23). Хотя рабами мы должны быть только по отношению к Богу.

– Все же Ваша основная тема просветительская. Что Вы хотите донести благодаря ей?

– В настоящее время традиционные конфессии, в том числе и православие, столкнулись с кризисом внутренней жизни. Подавляющее большинство людей не являются активными прихожанами, не живут церковной жизнью. И более того, у нас до сих пор нет четкого определения церковной жизни, мы знаем точно – это не только Евхаристия. Это великое Таинство – лишь половина жизни, другая – активная позиция. То есть человек должен не просто принимать Христа, вносить Его в свою жизнь, но и проповедовать Благую Весть Спасителя на все окружающее пространство. В первую очередь, это выражается в любви к близким, причем любви деятельной, которая выражается и в миротворчестве и в помощи нуждающимся и страдающим, в активной социальной позиции. Тогда можно сказать, что человек действительно живет и спасается.

После многих лет атеистических гонений мы столкнулись с главной проблемой – возникла необходимости христианизации собственных прихожан, без оглядок на стороны. Те, кто ближе к нам по родству, по культуре, по крещению в конце-концов, должны в первую очередь стать чадами Церкви. Мы должны заняться своей семьей, а не кидаться в чужие. Нужно навести порядок у себя, чтобы уважали «внешние» – заняться не прозелитизмом, а внутренней миссией. Иногда ее называют катехизацией. Такая миссия - главная основа деятельности Просветительского отдела.

– При ТДС действует Катехизаторское отделение для девушек. Что-то не очень помогают выпускницы в катехизаторской работе…

– Цыплят по осени считают. Большинство выпускниц вышло замуж за семинаристов, которые недавно стали священниками. Они только должны себя проявить. Думаю, Катехизаторское отделение еще «выстрелит». По крайней мере, матушки не будут приложением к батюшке и пассивным балластом на приходе. Матушка будет активной, просветительской частью общины. Многие девушки преподают в Воскресных школах у себя на приходах. Я не знаю ни одной выпускницы, которая бы дистанцировалась от Церкви. Все при храме и занимаются тем, чему их научили здесь.

– Давайте поговорим и о Вашей матушке. Как вы познакомились?

– История буднично-романтичная. Я преподавал в Воскресной школе в Душанбе. Обычно молодой преподаватель – объект влюбленности для девушек-подростков, то же самое было и с Аленой. Но я не обращал внимания на свою будущую супругу, был увлечен другой. А она не дождалась меня из армии…

Когда я обратил внимание на будущую жену, ее отец – мой друг – священник Николай Голуб сказал, что дочка вроде подумывает об уходе из мира (после выяснилось, что из-за меня). И я решил забыть о ней. Но вскоре, к моей радости, ее мысли повернулись сторону семейной жизни.

Сейчас у нас трое детей – сын и две дочки.

– Хотели бы Вы, чтобы сын пошел по Вашим стопам и стал священником?

– Я не против, но хочу, чтобы его путь был похож на мой – пусть сначала получит светское образование, устоится в жизни, и принимает сан годам к тридцати. За это время он созреет.

– Для чего священнику светское образование?

– Время переждать страстную молодость, определиться в своем выборе, чтобы страсти и молодая невоздержанность не проявлялись в служении. Плюс образование дает более полное познание мира.

Проблема современных семинаристов в том, что они не оформились ни в жизни, ни в принципах. Как следствие – человек не готов понимать жизнь как таковую. Если семинарист станет ревностным священником, он может не понять, что, например, больная прихожанка не может держать пост. И не может бить столько поклонов как все. Такие священники, слепо следуя канонам и мертвящей букве закона, могут привести прихожан к расстройству здоровья и к гибели – духовной и даже физической.

– Как Вы воспитываете детей?

– Стараюсь прийти к апостольской практике. Ребенок должен воспринять веру в полном сознании. Без этого невозможно ни понять, ни полюбить Спасителя. Пока же я выбрал тактику пробуждения интереса к вере – ненавязчиво беседую с ними на библейские темы. Если говорить о домашнем правиле, то вместе с нами они в лучшем случае стоят только на вступительных молитвах. Потом мы их «выгоняем». Я понимаю, что может быть сейчас им интересно подражать взрослым, но потом такое подражание может наскучить, а впоследствии стать просто отвратительным. Молитвы перед едой или после дети читают у нас в обязательном порядке, но с «экспромтным» допущением – они могут прочитать и «Отче наш», а могут попросить «Господи благослови нашу пищу», а затем также и поблагодарить.

У нас есть своя форма запрета. Например, если та же пища вредит здоровью, то больше определенного количества тех же конфет они не съедят. Поститься дети начинают с нами, но если видим, что им тяжело, то добавляем в продукты калорий. И самое главное, смотрим – если для них пост в тягость, если потом он будет вспоминаться как какой-то мрачный запрет, который не давал жить полноценной детской жизнью, то лучше детям дать поблажки. Тогда в юности или зрелости, то есть когда входят в полный сознательный возраст, они сами придут к этому с удовольствием.

С православием мои дети должны соприкоснуться тогда, когда работает сознание, а не когда меркнет впечатление о вере вместе с впечатлениями детскими. С позиций «Не навреди», я не хочу отдавать детей в Воскресную школу, которой руковожу. Серьезно опасаюсь, что детей, зная, что они мои, просто испортят «сюсюканьем» и поблажками – чрезмерное внимание и вседозволенность детям противопоказаны, если мы хотим вырастить не самодовольных эгоистов, а благодарных чад.

Беседу вела Надежда ИСАЕВА