«Фигура умолчания»: Brandson начало собирать награды на первых этапах «Серебряного Меркурия. Синоним фигура умолчания в словаре синонимов русского языка. Умолчание в художественной речи

21 и 22 марта 2018 года в Санкт-Петербурге состоялся IV фестиваль рекламы и маркетинговых услуг «Серебряный Меркурий. Северо-Запад» — региональный этап крупнейшего фестиваля рекламы и маркетинга «Серебряный Меркурий».

Программа фестиваля включила в себя конкурс лучших рекламных проектов, большую конференцию, круглые столы и семинары. Победители конкурса попадут в лонг-лист федерального «Серебряного Меркурия» с последующей возможностью представить свои работы на международную премию The Globes Awards.

Социальный проект «Фигура умолчания» от агентства Brandson (Total Identity Group) взял золото на фестивале «Серебряный Меркурий. Северо-Запад» в номинации «Лучшая кампания по построению социального бренда».

О проекте

Цель кампании «Фигура умолчания» — привлечение внимания к вопросу домашнего насилия. Ведь эта одна из тех проблем, которые пока принято умалчивать в нашем обществе.

Цифры говорят сами за себя: 77% женщин переживали опыт домашнего насилия: психологического, сексуального, экономического и физического. Каждое четвертое женское самоубийство в стране — следствие насилия в семье. Более того, в Brandson подчеркивают, по всей стране от насилия погибают 12−14 тыс. женщин — одна женщина каждые 40 минут.

Команда агентства Brandson изучила реальные истории жертв, психологические форумы и, взяв за основу монологи детей и родителей, составила из них портреты жертв, наполненные неподдельными, живыми эмоциями, которые не оставят никого равнодушным.

«Фигура умолчания» — это лексический приём, намеренный обрыв высказывания, передающий взволнованность речи и предполагающий, что читатель догадается о невысказанном. Душевная лень направляет нас по самому лёгкому пути — принимать стандартные отговорки за чистую монету, игнорируя реальные проблемы. Никто не хочет читать текст под звёздочкой, и поэтому именно на нём создатели проекта фокусируют внимание зрителя.


Основой айдентики стала звёздочка . В минималистичных по стилю изображениях яркая красная звёздочка сразу приковывает внимание и выступает в виде заколки в волосах жертвы, значка или рисунка на футболке ребенка.

Тонкий, почти гравюрный дизайн привлекает взгляды и побуждает рассмотреть его вблизи. Таким образом, получается изображение с двойным смыслом, который раскрывается по-разному в зависимости от расстояния.

В случае размещения в печатных СМИ, вёрстка, приближенная к журнальной, позволяет создать ощущение, что изображение встроено в обычный поток информации, но вместе с тем ярко выделяется из него , чтобы показать бездну, которая скрывается за дежурными фразами.

Текст под звёздочкой — это метафора чувств , что лежат на поверхности, но воспринимаются нами с безразличием. Создатели кампании поясняют — во всех историях женщин, пострадавших от домашнего насилия, больше всего поражает налет обыденности: много лет, изо дня в день, все соседи знали, все молчали.

Елена Юферева, генеральный директор агентства, поделилась историями, услышанными от жертв насилия: кого-то годами бил муж, бил изощрённо и не оставляя синяков; кого-то выдали замуж не по своей воле и довели до таких глубин отчаяния, что побег в ночь с двумя тысячами рублей в кармане и полным отсутствием перспектив стал настоящим избавлением.

Основная проблема в том, что большинство женщин не бегут от мучителей, они молчат и надеются, что все закончится. 80% женщин, которые хотят подать в суд на насильников, отказывают в возбуждении дела. Более того, в российском законодательстве отсутствует понятие защитного ордера, то есть судебного приказа, который запрещает или ограничивает контакт насильника с пострадавшей.


Агентство Brandson готово предложить проект «Фигура умолчания» заинтересованной некоммерческой организации, которая сможет воспользоваться им для улучшения российского общества, ведь обязанностью каждого творческого человека является применение своего таланта для общего блага.

Назиров Р. Г. Фигура умолчания в русской литературе //
Поэтика русской и зарубежной литературы:
Сборник статей. — Уфа: Гилем, 1998. — С. 57 — 71.

Р. Г. Назиров
Фигура умолчания в русской литературе

От молдаванина до финна
На всех языках он молчит
Тарас Шевченко

I

Уже в древнегреческой риторике сформировалось понятие апо-сиопезы (лат. retitentia), в русском — фигура умолчания. Это стилистическая фигура, недомолвка, прервание речи и оставление какой-либо темы вследствие волнения, отвращения, стыдливости и т.д. Умолчание отражает повышенную эмоциональность речи и мобилизует контекстуальное воображение читателя: вследствие умолчания внимание реципиента тем более концентрируется на том, что замалчивается; прерванную мысль контекст обычно позволяет реконструировать до цельности. Таким образом, умолчание не создает тайны, а служит средством акцентирования того, о чем прямо не сказано. Так нужно понимать и латинскую поговорку: «Кто молчит, тот кричит».

Умолчание есть требование автора, чтобы читатель сам расшифровал пробел: оно активизирует мысль читателя, подобно загадке. Ведь обычная формула загадки — сочетание нескольких деталей или признаков предмета с умолчанием о самом предмете. Отгадка — расшифровка этого умолчания, название предмета. В русской литературе графическим выражением фигуры умолчания служит знак многоточия.

Эта фигура изменялась в историко-литературном процессе, и это развитие связано с социокультурной историей молчания. Издревле известно, что «молчание — ограда мудрости», «слово — серебро, молчание — золото». Римский папа Бонифаций VIII, запугав своих кардиналов, провозгласил: «Qui tacet, consentire videtur» («Кто молчит, да будет рассматриваться как согласный»). Отсюда и произошла шутка тиранов: «Молчание — знак согласия». Но то был самообман зарвавшегося папы.

На деле молчание чаще бывает знаком несогласия, а порою в нем таится невысказанная угроза. Паскаль в "Мыслях" признавался: «Вечное безмолвие этих бесконечных пространств пугает меня».

15 июля 1789 г., на другой день после падения Бастилии, король Людовик XVI решил лично посетить Конституанту (Учредительное собрание). При вести об этом слово взял Мирабо, первый оратор Конституанты, и заявил: «Пусть угрюмое почтение будет первым приемом монарху в этот скорбный день. Молчание народов — это урок королям!».

Пушкин хорошо знал Мирабо, читал его речи. Возможно, помнил и эту фразу. В таком же смысле он создал самое известное умолчание русской литературы — в финале трагедии «Борис Годунов», когда за призывом Мосальского выкрикнуть на царство Дмитрия Ивановича следует торжественная ремарка: «Народ безмолвствует». И все в России знали, что означало это молчание для Лжедмитрия: после весьма краткого царствования его сбросили с колокольни, а потом вся Москва ходила плевать на его труп.

Таким образом, инсценированная фигура умолчания в развязке трагедии служит грозным пророчеством. Пушкин, закончив трагедию накануне смерти Александра I, в нескольких письмах называл себя «пророком».

Фигура умолчания — одна из любимейших в стилистике Пушкина. И в лирических стихах у него встречаются весьма многозначительные и порою угрожающие умолчания:

… не правда ль? Ты одна… Но если…
(«Ненастный день потух»)

Русский народ нередко трактовал молчание как угрозу. В противоположность соловьям-разбойникам ночных дорог, одинокий русский удалец едет, никого не стращая свистом, но не приведи бог с ним столкнуться:

«Я еду, еду, не свищу,
А как наеду, не спущу!»
(Руслан и Людмила»)

В «Капитанской дочке» Пушкина башкирец с отрезанным языком буквально не может говорить. Но когда после взятия Белогор-ской крепости этот самый башкирец вешает офицеров, то мы осознаем, что его немота тоже была пророческой: молчание предвещало месть. Это вариация мотива «немоты как пророчества».

Его политическую интерпретацию мы находим в одном из писем декабриста Михаила Лунина с каторги: «Народ мыслит, несмотря на свое глубокое молчание. Доказательством, что он мыс-

лит, служат миллионы, тратимые с целью подслушать мнения, которые ему не дают выразить».

По образцу пушкинского башкирца с отрезанным языком Тургенев создал свой вариант символа — глухонемого гиганта в рассказе «Муму». Известно, что у Герасима был реальный прототип — глухонемой силач Андрей, дворник матери писателя. Но символический сюжет сочинен Тургеневым, Герасим — хрестоматийный символ русского народа. Молчит он вынужденно, но его моральная оценка собственных господ выражается в его уходе (уход — старинная форма протеста в русском крестьянстве). Тургеневу молчание крестьянства казалось загадочным. Его стихотворение в прозе «Сфинкс» прямо отождествляет русского мужика с египетским Сфинксом (реализация метафоры).

Нет ничего страшнее, чем молчание народа. Именно поэтому слабейшим звеном в обозреваемой традиции мне представляется Савелий, богатырь святорусский, в поэме Некрасова «Кому на Руси жить хорошо». Во-первых, образ сделан из общих мест, во-вторых, Савелий слишком говорлив. Некрасов слишком прозрачно грозит мужицкой революцией, «наши топоры лежали до поры» и т.п.

Некрасов любил обстоятельные, несколько навязчивые умолчания:

Нет! Вам красного детства не знать,
Не прожить вам покойно и честно.
Жребий ваш… но к чему повторять
То, что даже ребенку известно?
(«Сумерки»)

Прямым «обнажением приема» считают известную концовку рассказа Матрены Тимофеевны в поэме «Кому на Руси жить хорошо»:

Из песни слово выкинуть,
Так песня вся нарушится.
Легла я, молодцы…

Лев Толстой, казалось бы, все досказывал до конца и о любых постыдных и страшных вещах говорил с величественной грубостью. Но и он прибегает к умолчаниям, которые как бы слегка растушевывают слишком резкий контур человеческих фигур. В черновиках у него все говорится прямо: «Наташе надо мужа, а то и двух». В окончательном тексте физиологическая мощь ее натуры передана

самим действием, и лишь в эпилоге «Войны и мира» вырвалось слово «самка».

В черновиках прямо говорилось об инцестуозной связи Элен Курагиной с ее братом Анатолием. В романе этого нет, но Анатоль приходит к Элен занимать деньги и целует ее обнаженные плечи.

В черновиках прямо говорится о крайней падкости Кутузова на женскую красоту, В романе он лишь любуется красотой попадьи, подносящей ему хлеб-соль.

Понимание русского мужика как немого гиганта и его молчания как угрозы своим угнетателям стало штампом всей передовой русской поэзии. На пороге XX в. В.Брюсов пишет своего нашумевшего «Каменщика» с его знаменитой концовкой:

— Каменщик, каменщик, вспомнит, пожалуй,
Тех он, кто нес кирпичи?
— Эй, берегись! Под лесами не балуй!
Знаем все сами — молчи!

В 1905 г. Т. Л. Щепкина-Куперник написала стихотворение «От падших твердынь Порт-Артура», ставшее народной песней. Оно кончалось так:

Ни слова солдат не ответил,
Лишь к небу он поднял глаза.
Была в них великая клятва
И будущей мести гроза.

Традиционная для русского народа символика угрожающего молчания превращена Иваном Буниным в мрачную похвальбу гуляки: это рассказ «Я все молчу» — страшная и жалкая пародия на эту надоевшую немую угрозу.

II

Еще в середине XIX в. польский поэт Норвид развил оригинальную теорию умолчания как основы поэтического текста. Он назвал умолчание «жизненно важным элементом речи»: оно вычи-тывается в каждом предложении, а затем становится поводом и мотивом следующего предложения. В чем-то Норвид опередил современное понимание языка художественной литературы как системы закодированных значений и недоговоренностей. Ведь апо-сиопеза лишь подчеркивает естественную недоговоренность поэтического языка. Ничто так успешно не нагоняет скуку, как педантизм досказывания. Русские классики это хорошо понимали.

Язвительные умолчания Гоголя вкупе с лукавыми эвфемизмами позволяли обходить цензуру и ханжескую мораль. В финале «Шинели» мы читаем о значительном лице: «…но здесь он, подобно весьма многим, имеющим богатырскую наружность, почувствовал такой страх, что не без причины даже стал опасаться насчет какого-нибудь болезненного припадка»; «..он приехал к себе, доплелся кое-как до своей комнаты и провел ночь весьма в большом беспорядке». Читай: медвежья болезнь.

Поговоркой стало умолчание из «Записок сумасшедшего»: «Посмотреть бы ту скамеечку, на которую она становит, вставая с постели, свою ножку, как надевает на эту ножку белый, как снег, чулочек… ай! ай! ай! Ничего, ничего… молчание». Здесь прием не только обнажен, но и назван. «Ничего, ничего… молчание» — писывал в письмах Достоевский, шутливо цитируя Гоголя.

Некоторые авторы смешивают умолчание с поэтикой тайны, хотя это совершенно разные вещи. Детектив оперирует головоломками: у Агаты Кристи подозрение в преступлении падает на всех персонажей, а убийцей оказывается наименее подозреваемое лицо. Детективу нужна неожиданность разгадки. Умолчание есть пропуск понятного, заполняемый воображением читателя; при этом разгадка тщательно подготовлена автором и, в сущности, имеет явный характер. Собственно, это не разгадка, а необходимый ход мысли. Мы вынуждены про себя произнести слово или нарисовать образ, опущенный автором. Нам от этой необходимости никуда не деться, коль скоро мы читаем текст, а слово пропущено или рифма заменена. Эквивалентом умолчания является намеренное нарушение рифмы, как это проделал великий русский шутник Алексей Константинович Толстой в своей озорной «Оде на поимку Таирова» (см. первую строфу).

Огромную роль играют умолчания в романах Достоевского, но их нужно отличать от сюжетных тайн и загадок. В отличие от Некрасова, Достоевский не хочет акцентировать пропуск ужасного, он не детализирует, не распространяет ту часть текста, где подготавливается умолчание. Иногда вообще эти подготовительные элементы далеко разнесены по тексту. Мы знаем из письма матери к Раскольникову о темной тайне в биографии Свидригайлова, можно почти забыть о ней, но вдруг — яркое сновидение, прекрасные свежие цветы и среди них мертвая девочка в гробу. И мы сразу

понимаем, что Свидригайлову приснилась девочка, которую он растил и которая затем утопилась.

Чаще всего умолчания Достоевского связаны с мотивами болезненной эротики. Прежде всего — в «Записках из подполья», но этот случай я должен опустить, потому что полной разгадки его не захотел сам Достоевский, и волю его я считаю необходимым уважать. Ранее в «Хозяйке» из серии полунамеков и недомолвок вырастает главная тайна красавицы Катерины: она не только жена, но и дочь Мурина. Очень многозначительны недомолвки вокруг отношений Свидригайлова и его покойной жены. В первом разговоре с Раскольниковым Свидригайлов рассказывает: «Мы весьма согласно жили, и она мной всегда довольна оставалась. Хлыст я употребил, во все наши семь лет, всего только два раза (если не считать еще одного третьего случая, весьма, впрочем двусмысленного)…» Что означает эта парентеза (скобочное вставное замечание)? У Достоевского не бывает незначащих слов. Ясно, что «двусмысленное» употребление хлыста — это сечение в целях возбуждения, эротическая флагелляция. Еще один дополнительный штрих к портрету Свидригайлова

Прославленный финал романа «Идиот» композиционно центрирован вокруг описания роскошного ложа, на котором «кто-то спал»; из-под простыни высовывался кончик обнаженной ноги, он казался выточенным из мрамора и «ужасно был неподвижен». А далее уже князь Мышкин спрашивает Рогожина. «Это ты?»

«— Это… я… — прошептал Рогожин и потупился».
Далее — долгий разговор о деталях, и через две страницы князь спрашивает:

«— Слушай, скажи мне: чем ты ее? Ножом? Тем самым?

— Тем самым».

И только после этого впервые; произносится слово «убить». До этого в длинном эпизоде ни разу не было сказано «смерть», «труп», «убил»: оба собеседника избегают этих слов, как и повествователь. И оказывается, что семантически весь эпизод построен вокруг одного прогрессивно разрастающегося умолчания, имя которому -Смерть. Прямое ее называние нарушило бы торжественность картины, поскольку оно табуировано в традиционном быту.

Есть там еще один секрет. В ногах постели «сбиты были в комок какие-то кружева». Между тем выше было сказано о снятой и в беспорядке разбросанной повсюду одежде, цветах, лентах; драго-

ценности лежат на столике. Очевидно, это сняла сама Настасья Филипповна, а «какие-то кружева» в ногах обозначены отдельно. Читатели эпохи знали, о чем идет речь. Назвать эту интимную деталь дамского туалета, обшитую кружевами, было бы пошлостью или полицейщиной (ибо полицейский протокол досмотра обязан включать нее, даже несказуемое). Из отделения этой неназванной детали от прочей одежды следует, что Настасья Филипповна была окончательно раздета после смерти. Что же это значит?

Достоевский намекает на акт некрофилии, повторяя знаменитое умолчание Виктора Гюго в конце «Собора Парижской Богоматери» — жуткую картину двух обнявшихся скелетов, мужского и женского, на свалке для казненных, причем на женском скелете видны были следы насильственной смерти. Французская критика назвала эту картину «le manage de: Quasimodo» («брак Квазимодо»). В контексте французской литературы XVIII-XIX вв. умолчание в финале «Идиота» понятнее, чем в русском. В этом смысле «Идиот» находится где-то посредине между «Собором Парижской Богоматери» и садомазохистской драмой Оскара Уайльда «Саломея», героиня которой целует отрубленную голову Иоанна Крестителя. Примечательно, что Уайльд написал эту драму по-французски: она не вписывалась в контекст английской литературы, как не вписывался и весь Уайльд. «Саломея» нуждалась во французском контексте, поскольку во французской литературе садизм и некрофилия давно утверждены «божественным маркизом», романтизмом и Шарлем Бодлером.

По этому поводу я хотел бы заметить, что совершенно справедливо утверждение Цветана Тодорова: «Интертекстуальность изобретена не Бахтиным, а Достоевским». Добавлю, что интертекстуальность Достоевского — мирового масштаба. Он рассчитывал на взаимодействие своего текста с текстами не только русскими, но и французскими, английскими, немецкими. Иногда он давал референции, отсылки к текстам-источникам, но чаще не давал, рассчитывая на бессознательное припоминание читателя. Когда функционирование этих текстов ослабевает, умолчания Достоевского становятся темнее.

Сегодня его книги многое теряют вследствие небрежения публики к Гюго и Диккенсу, полного выпадения из европейской памяти Анны Радклиф, Мэтьюрина и Эжена Сю. Бальзак еще читается,

Шиллер в основном забыт. А русская классика не может быть адекватно воспринята вне Европы.

Особенно сильно и оригинально прием сюжетно значимого умолчания разработан в «Братьях Карамазовых».

Происхождение Смердякова не скрыто от читателя, но дано с некоторой неопределенностью: это характерно для Достоевского, он не любил окончательных высказываний. Выражаясь языком художественной графики, он любил пятно, а не контур. Достоевский — «нелинейный» художник.

Символические жесты героев Достоевского, о которых мне уже доводилось писать, как правило, безмолвны. Жест есть паралингвистика, но у жеста есть свой лингвистический план: это именно умолчание как явление художественного языка. И таких жестов в «Братьях Карамазовых» несколько.

Во-первых, это земной поклон старца Зосимы Мите — жест, ошеломивший всю аудиторию. Во-вторых, поцелуй Христа в Легенде о Великом инквизиторе.

Что означал поклон Зосимы? Старец поклонился Мите за его будущее страдание. Здесь умолчанием скрыто пророчество.

Поцелуй Христа — в губы Великого инквизитора — вызывал особенно много споров. В. Е. Ветловская в одной из своих работ попыталась дать этому жесту чисто догматическое, православное объяснение и привлекла древнее пророчество о том, что Христос убьет Антихриста «дыханием уст своих». Но, во-первых, поцелуй и дыхание — не одно и то же. Во-вторых, Валентина Евгеньевна забывает, что Легенду сочинил тот самый Иван Карамазов, которого она сама считает воплощением Сатаны. Как же он может сочинить столь возвышенно христианский финал своей Легенды? Или это очередная дьявольская ложь, притворство, водевиль? Ясно, что в интерпретации В. Е. Ветловской возникает логическая неувязка.

На мой взгляд, поцелуй Христа — никакое не пророчество, а загадка. Великий инквизитор выражает идеи, которые терзают ум и душу самого Ивана. Легенда представляет собой лиро-эпическую поэму в романтическом духе, и автор (Иван) предельно близок к своему герою. То, что Христос не произносит ни слова, не есть умолчание: Христос уже все сказал, и Великий Инквизитор знает каждое его слово. Получается, что диалог Великого Инквизитора с пленным Христом есть инсценизация внутреннего диалога Ивана. Почему же эта инсценизация все же является диалогом, коль скоро

Христос молчит? Потому что он не просто слушает, но и принимает участие в диалоге своим ответным жестом — поцелуем. Бог тут-то и возникает загадка, фигура умолчания. Что означает этот поцелуй? Любые интерпретации, не учитывающие позицию автора Легенды, т.е. Ивана, обречены на неудачу. С учетом же этой позиции отгадка легка.

Поцелуй Христа обозначает прощение Им Инквизитора, признание его трагической личной жертвы. Сочинитель Легенды, несмотря на свой бунт против Бога, столь красноречиво воспетый в нашей науке, нуждается в Христовом милосердии. Он и сочинил этот поцелуй, мечтая, что Христос поймет его «горние мудрствования» и простит его, ибо Инквизитор служит дьяволу не ради власти, а ради слабости людей, которые вечно ищут рабского покоя и попечительной о них тирании. Иван ведь бунтует не из пустого недовольства, его логика не в силах примирить страдания детей с обетованной гармонией; религиозный выбор есть скачок через логику, выход из евклидова мира; вера в принципе иррациональна и гордится этим. Иван — чистейший рационалист, богоборец, но в то же время мечтает о Христовом прощении.

Итак, в анализе этого жеста речь должна идти не о том, почему Христос поцеловал Инквизитора (я думаю, Он бы этого никогда не сделал), а о том, почему Иван сочинил этот поцелуй, что значит Христос для Ивана. Вот это будет верная плоскость анализа.

Теперь попытаемся соотнести поцелуй Христа с более ранним умолчанием — поклоном Зосимы.

Клод Леви-Стросс на примере классической античной мифологии показал, что многие мифы строятся на двух противоположных эпизодах: загадка (вопрос без необходимо наличного ответа) уравновешивается пророчеством (ответом без необходимо наличного вопроса). По смыслу они могут и не сводиться: так, например, пророчество об ужасной судьбе, ожидающей Эдипа, и загадка Сфинкса между собою семантически не соотносятся. Роман «Братья Карамазовы» высоко мифологичен, но это все же роман. В нем два вышеуказанных умолчания не только взаимно уравновешиваются, но и семантически соотносятся. Этот пророческий поклон и загадочный поцелуй (пророчество и загадка Леви-Стросса) далеко разнесены по тексту, но внутренне связаны. Их значение раскрывается только во всем объеме романа. Старец Зосима пророчески предсказывает Мите великое страдание, которое проистекает от его

гордого и бурного характера. Буйство страстей ведет к страданию и к очищению этим страданием, т.е. потенциальной святости. Напротив, буйство разума, разгул логики ведет к злодеянию. Иван это предчувствует и страшится отпадения от Христа, ибо порвать с Христом труднее, чем с Истиной (о чем прямо заявил Достоевский в одной из записей для себя). Поэтому Иван и мечтает о Христовом прощении, и это единственное, что его отделяет от реального убийцы — Смердякова. Для самого же Достоевского, по всей видимости, мораль Христа была важнее всякой логики.

Бунт Ивана потому нельзя отождествлять с восстанием Люцифера против Бога, что Иван — это бунтовщик, не сделавший последнего шага. Он не способен ни броситься в бездну «вверх пятами», ни перепрыгнуть через нее, совершить парадоксальный скачок в сверхразумную веру. Иван скован разумом. Он типичный человек современной цивилизации, все еще стоящий перед бездной — до сего дня. Роман вышел более ста лет назад, но, оказывается, столетие — не так уж много для гения. И поныне богатырь ломает голову на смертельно опасном распутье, и нынешний Иван Карамазов не может окончательно выбрать ни скачок к свободе, ни бездну сытого рабства. И русский народ застыл перед выбором, как парализованный, застрял перед пригожинской «бифуркацией» своей истории.

В «Братьях Карамазовых» есть и другие символические жесты, другие умолчания. Об одном из них Митя рассказывает брату Алеше; когда он с честью отпустил пришедшую к нему домой Катю Верховцеву, то испытал такой прилив восторга, что хотел покончить с собой, но вместо этого лишь вынул из ножен шпагу и поцеловал ее.

Шпага — традиционный символ чести. Целуя ее, Митя мальчишески наивно присягал чести, но это символика книжная, от западноевропейского феодализма. Вполне понятно и простительно: кто из русских мальчиков не любил «Айвенго»? Пушкин и Николай I были поклонниками Вальтера Скотта. Сам Достоевский в детстве увлекался романтикой европейского средневековья, но в конце жизни уже хорошо сознавал искусственность рыцарского этоса. Поэтому он развенчивает жест Мити, показывая Митину нелепость, русское пьяное донкихотство, безобразные скандалы, привычку сорить деньгами (в том числе и чужими), короче говоря -весь антиэстетизм русской судьбы, родимую страшную нескладу-

ху. А Катя Верховцева, по образованности своей сумевшая оценить рыцарское великодушие Митеньки, тут же возненавидела его за это рыцарство, ибо ждала надругательства, искала трагической судьбы; отвергнув ее дочернюю жертву, Митя отнял у нее шанс мученичества. В этой истории умолчания и символические жесты чрезвычайно богаты по смысловому наполнению.

Наконец, чтобы не умножать примеров, рассмотрим еще только одно умолчание — в самом повествовании Достоевского, единственное в своем роде. Это сцена рекордной напряженности в саду Федора Павловича, когда Митя смотрит из темноты на мерзкую фигуру своего отца в светлом квадрате окна и сжимает в руке тяжелый медный пестик, заранее заготовленное орудие убийства.

Читатель ждет удара, ибо убийство Митей отца подготовлено многочисленными сюжетными предварениями, убийство назревает, атмосфера насыщена электричеством. И в самый, казалось бы, роковой момент Достоевский ставит знаменитую строку многоточий, т.е. общепринятое выражение прерванности повествования; это типичная фигура умолчания. Тем не менее функции этого умолчания совершенно не типичны.

Выше уже говорилось, что умолчание в принципе отлично от сюжетной тайны. Но Достоевский любил поэтику тайны. Он строил сюжет, по определению Ф. И. Евнина, как «систему тайн» и широко использовал приемы готико-авантюрной традиции, романа «тайн и ужасов». Вот и здесь вводится сюжетная тайна: что же произошло, кто убил Федора Павловича, who done it?

Когда Митя объявляет, что не убивал отца, мы ему безусловно верим. Митя написан так, что ему нельзя не верить. Так кто же убийца? Далее выясняется, что Смердяков. На вопрос криминальной истории ответ уже получен, а загадка остается. Теперь выясняется, что умолчание было не об этом. Вопрос приобретает совершенно иной вид: почему Митя не убил своего отца (хотя был готов к убийству)? Потому что это абсолютно чуждо его духу. Это очень характерное для Достоевского боковое скольжение проблем с переходом на другой уровень.

Ответ Мити на вопрос читательской рецепции: «почему не убил?» — широко известен. «Бог сторожил меня тогда» (глава «В темноте»). И далее: «слезы ли чьи, мать ли моя умолила Бога, дух ли светлый облобызал меня в то мгновение — не знаю, но черт был побежден. Я бросился от окна и побежал к забору» (глава «Третье

мытарство»). Иными словами, он мог бы убить, но чудом не убил огца. В ту ночь под окном Федора Павловича произошло чудо.

А поскольку самодисциплина реалистического искусства исключает возможность изображения чуда (в реализме чудо может быть только трюком), то Достоевский и не стал его изображать. Своими многоточиями он демонстрирует невыразимость чуда. Любое прямое изображение событий было бы слабее этого умолчания. Строка многоточий сильнее передает романтический постулат невыразимости, чем стихотворение Ф. И. Тютчева «Silentium» («Молчание»). В нем Тютчев средствами поэтической речи описывает тщету этой самой поэтической речи: логический парадокс.

Итак, умолчания Достоевского требуют повышенной читательской активности, запоминания мимоходных мелочей. Его умолчания входят в богатый арсенал тех средств, какими Достоевский приучает и принуждает нас к сострадательному, трудному чтению.

III

Совершенно новые средства передавать правду жизни нашел А. П. Чехов. Манеру Достоевского он считал слишком демонстративной и сознательно снижал мотивы, которые заимствовал у своего предшественника. Мне об этом уже случилось говорить в журнале «Филологические науки», 1994, № 2. В то же время Чехов кое-чем обязан Достоевскому и учился у него, хотя все это завуалировано обычной для Чехова скромностью и сдержанностью.

Именно Чехов предельно развил в русской литературе культуру паузы и умолчания. Именно это развитие создало знаменитый чеховский «подтекст». Собственно, как показал А.Лежнев в работе «Проза Пушкина», подтекст изобретен еще Пушкиным, но как бы нечаянно. Сочетание резко значимых деталей с умолчаниями и дает пушкинский подтекст. Например, в «Станционном смотрителе»:

«Он сжал бумажки в комок, бросил их наземь, протоптал каблуком и пошел… Отошед несколько шагов, он остановился, подумал… и воротился… но ассигнаций уже не было. Хорошо одетый молодой человек, увидя его, подбежал к извозчику, сел поспешно и закричал: «Пошел!..» Смотритель за ним не погнался». (Многоточия Пушкина).

В этой сценке — бездна смысла, но прямо не сказано ничего. Мы видим ограбление бедняка «хорошо одетым молодым человеком»:

уменьшенная параллель ко всему сюжету повести. У Пушкина это почти случайно, у Чехова подтекст стал системой.

Когда в «Анне на шее» мы читаем: «От его фрака пахло бензином», нам становится ясно, что в ту эпоху, когда автомобилей еще не было и бензином сводили сальные пятна с одежды, эта фраза могла обозначать лишь одно: фрак провинциального учителя музыки — один на всю жизнь.

Еще ближе к фигуре умолчания — недосказанность чеховских финалов. Чехов отсек от рассказа все эпилогические элементы. И особый случай чеховского сюжетного умолчания — обусловленное джентльменской брезгливостью опущение известных деталей.

В «Дуэли» некий мерзавец, обозленный неподатливостью слабой женщины, решил просветить Лаевского, что доступ к телу продолжается. Ночью Ачмианов приводит Лаевского в дом Мюри-дова и велит войти в одну дверь. «Лаевский, недоумевая, отворил дверь и вошел в комнату с низким потолком и занавешенными окнами. На столе стояла свеча.

— Кого нужно? — спросил кто-то в соседней комнате. — Ты, Мюридка? Лаевский повернул в эту сторону и увидел Кириллина, а рядом с ним Надежду Федоровну.

Он не слышал, что ему сказали, попятился назад и не заметил, как очутился на улице».

Это все. По своей сюжетной функции эпизод совершенно аналогичен эпизоду Саккара и баронессы Сандорф в романе Золя «Деньги». Но Золя полностью описывает эротическую сцену, даже позы любовников в момент близости. Он этой сценой любуется. Чехову хватило «занавешенных окон» и одной свечи. Вот что значит настоящий вкус. Между тем по части женщин и платной любви Чехов был гораздо опытнее, чем Золя.

Чехов не любил эксплуатировать ужасное. Кажется, нет ничего страшнее рассказа «Спать хочется», но текст кончается умолчанием, все ужасающее значение случившегося вынесено за текст. Ровный темп и спокойный тон чеховского повествования резко контрастирует с ужасом изображаемого («Палата №6»). Поэтому такие вещи оставляют в читателях удушающее впечатление. Ученик Чехова, Эрнест Хемингуэй, пытался воссоздать чеховский подтекст своими средствами — через монотонный, внешне бессодержательный диалог и ударную деталь в конце. Хемингуэй писал, что

«кошмары переносить на бумагу совсем не обязательно; если опустить то, что знаешь, то опущенное тобой все равно останется».

Фигура умолчания, как ни странно, сохраняется и в сегодняшней литературе, но применяется опять-таки по-новому. Таково, например, саркастическое или даже глумливое умолчание в сюрреалистической черной юмореске Виктора Ерофеева «Жизнь с идиотом». По ходу этого рассказа выясняется, что идиот Вова, с которым приговорен по суду жить герой-рассказчик, наделен шаблонными приметами громкого в советской литературе описания. «Он был поглощен спором с воображаемым оппонентом, который раздражал его архивздорным набором пошлости, архипошлым ассортиментом вздора, и выпуклый лоб полемиста озаряла полыхающая мечта». А дальше в споре с женой о Вове рассказчик заявляет: «Вполне сократовский череп у человека».

Это набор советских штампов не оставляет читателю сомнений, кто изображен под видом идиота Вовы. Центонность — характерная черта постмодернизма, а кроме нее — шок и провокация. Все эти качества характерны и для манеры Виктора Ерофеева. Весь рассказ сводится к прогрессирующей наглости идиота, целям шокирования служат анально-эротические описания, смысл которых — провокация. Поэтика рассказа напоминает позднесоветские скабрезные анекдоты об Ильиче («Феликс Эдмундович, ломайте дверь!»). Смак — в кощунстве, которое выражено в серии глумливых умолчаний в сочетании с провоцирующими деталями. Но кощунство это возникает, пока жив еще (до известной степени) культ Ленина. Не останется его носителей — исчезнет и кощунство, останется лишь сексуальное ерничество. В сущности, это такое же недолговечное кощунство, как памфлет Амфитеатрова «Господа Об-мановы», поразивший всю Россию в начале XX в. Образ Ники Милуши, т.е. царя Николая II в этом памфлете вызывал у публики хохот, смешанный с испугом. Сегодня этот памфлет читать неинтересно. «Жизнь с идиотом» — это только политическая месть, а не искусство. Черный юмор постмодернизма обладает коротким дыханием.

Искусство слова нуждается в умолчаниях. Ведь умолчания, как и эвфемизмы, происходят от древней табуации. Культуры без системы табу быть не может; когда такая система устаревает, ее ломают и строят новую. Наше современное общество деструктуриро-вано, б нем нет никаких табу, а значит — и точки опоры. Оно еще

разлетается во все стороны после взрыва, оно в припадке истерии. Но истерия — «великая обманщица», она симулирует все болезни, которых на деле нет. Такою же «великой обманщицей» является модная беллетристика наших дней, забывшая о нормах здоровой речи.

Удивительным образом это предложение не только не нашло отклика у устроившего вселенский тарабум главы правительства Британии, но, собственно, сама тема подозрительно быстро сошла на нет, так и не получив статус сколько-нибудь широко обсуждаемой возможности досадить этим отвратительным русским, хотя ещё до оглашения Мэй «убийственных» для Кремля решений перебирались разные варианты.

Это странно, поскольку RT не сходил с уст западных политиков несколько месяцев, и сейчас стоило ожидать, что, вынырнув из периода краткого и явно незаслуженного забвения, профиль российского телеканала вновь появится в заголовках новостных лент, чтобы занять там топовую позицию на то время, пока будет длится скандал вокруг отравления Скрипаля.

Не потому даже, что сравнительно скромное присутствие России в информационном пространстве Запада невероятно раздражает западные элиты, привыкшие формировать политическую повестку, не встречая серьёзного противодействия со стороны ведущих либеральных медиа. А просто дело Скрипаля легко рифмуется с тем, как, по мнению противников RT, телеканал работает с сознанием европейского и американского обывателя. Он делает с ним то же самое, что Москва, по версии Терезы Мэй, сделала с бывшим британским шпионом: журналисты ежедневно травят это несчастное сознание вымыслом, подменами, ложными интерпретациями и фальшивыми новостями.

Тем не менее тему не подхватили СМИ, хотя предпосылок к этому было более чем достаточно. Нет, понятно, что отзыв лицензии в стране, которая вроде бы стоит на защите базового демократического принципа, - дело непростое, но в пламени всеми силами и ресурсами раздутого скандала некоторое попрание норм свободы слова могло бы пройти и вовсе незамеченным.

В конце концов, британский премьер-министр обрушилась со своими обвинениями на Россию, не дождавшись окончания расследования и не потрудившись привести сколько-нибудь ясных, пусть даже предварительных доказательств. И ничего, все проглотили.

Что же породило столь странную фигуру умолчания вокруг предложения парламентариев расправиться с государственным российским телеканалом, наводящим порчу на англичан и отбивающим у них способность адекватно оценивать реальность? Я могу предположить, что всё дело в отчасти даже простодушной реакции представителя МИД России Марии Захаровой на прозвучавшую угрозу. Она без всяких околичностей, реверансов, попыток примирительного понижения температуры выложила на стол одну-единственную карту. Если закроют RT, сказала она, то ни одно британское СМИ в нашей стране работать не будет.

Тут я бы выделил два момента, почему предупреждение Захаровой могло вызвать оторопь и желание взять во фрунт у людей и организаций, которым оно было адресовано. Что касается СМИ, то здесь всё более или менее очевидно. Лишиться возможности работать в России для многих из них - это настоящая катастрофа. Дело в том, что «империя зла» служит бесперебойным поставщиком тех новостей, которые по-настоящему волнуют аудиторию: вызывают страх, тревогу, удивление, шок. Россия - это страшная угроза, и нужно постоянно держать её в поле зрения, чтобы знать, как на эту угрозу реагировать.

Потерять российские корпункты и доступ к работе в поле на территории России означало бы серьёзно уронить профессиональную планку, которая держится во многом благодаря постоянно нагнетаемой панике. Людям на месте, то есть работающим в Москве, верят, конечно же, гораздо больше, чем дистанционным экспертам, делающим выводы на основании книжного знания и неких (возможно, не всегда объективных) исследований. И если человек рассказывает о том, какие беды готовит миру варварская северная страна, прямо с московских улиц, то такому героическому персонажу невозможно не вручить собственную душу.

Думаю, что британские медиа в ужасе шарахнулись от бездны, разверзшейся под их ногами, и сумели найти возможность сделать так, чтобы волны от испытанного ими потрясения докатились до Терезы Мэй и были правильно ею истолкованы.

Ни одно правительство не станет нарываться на конфликт с ведущими игроками на информационном пространстве, если не желает себе бесславного завершения карьеры. Но это один момент.

Другой заключается в том, что Захарова, как я уже сказал, бесхитростно информировала заинтересованную сторону о том, что размена фигурами не будет. Что не стоит ожидать обычного в таких случаях симметричного ответа - RT не обменяют на BBC. Будут «прихлопнуты» все без исключения британские информационные конторы. Это тоже весьма скверный знак для госпожи премьер-министра, ибо симметрия является уважительной и сдержанной реакцией, а ответ, умножающий в разы встречный сигнал, - свидетельство издевательского пренебрежения и брезгливости. Так обращаются с завравшимися шулерами - их берут за шиворот и вышвыривают за порог. Надо полагать, что Терезе Мэй совсем не улыбается перспектива нарваться на такое малоуважительное отношение. Поэтому, RT, она ещё потерпит.

Есть особые фигуры умолчания, когда о мёртвых говорят не всё, будто щадя их за горе, неудачи и опалу.

В одной из книг про разведку, что я рецензировал, была такая сноска: «Гурский Карл (1902-?), уроженец Брауншвейга. По окончании школы выехал в Китай. К сотрудничеству с советской разведкой в Харбине его привлёк Шпигельглас. В конце 20-х годов был направлен в Берлин в качестве заместителя нелегальных резидентов Э. Такке и В. Зарубина. В 1937 году был отозван в Москву. Награждён именным оружием» * - Ставинский Э.Наш человек в гестапо. Кто вы, господин Штирлиц? - М.: ОЛМА-ПРЕСС, 2002. С.99. .

Так и представлялось - разведчик вызван в свою страну, и вот он уже получает именной пистолет. Что можно сказать о его жизни? Да ничего - он ведь получил пистолет с памятной надписью «За храбрость». Какой смысл больше о нём говорить? Теперь он с пистолетом.

В других книгах скупо сообщалось, что этот немец, ставший в 1937 году гражданином СССР, работал начальником отделения в центральном аппарате, а в 1939 году приговорён к расстрелу, но потом приговор замёнён на десять лет лагерей, а реабилитирован он в 1956-м. Непонятно, заменили ли Гурскому высшую меру наказания на десять лет без права переписки, что само по себе было бы эвфемизмом, и когда он умер, если умер своей смертью.

Бывший сотрудник авиаконструктора Туполева и его биограф пишет в 1973 году: «Прошло около года... Туполеву с рядом его сотрудников поручили начать разработку очень нужного фронтового бомбардировщика. Для этой цели организовали специальное конструкторское бюро. Позднее, когда компетентные органы установили беспочвенность возведённых на него обвинений, Туполев был полностью реабилитирован» * - Кербер Л.Ту - человек и самолёт. - М.: Советская Россия, 1973. С. 147. . Это потом биограф Кербер, сам авиаконструктор и соратник Туполева, напишет другую биографию с подробностями, а также книгу «Туполевская шарага», и всякому будет известно, что творца «Ту» арестовали в тридцать седьмом, в сороковом осудили на пятнадцать лет, а в сорок первом освободили. Реабилитировали же только в пятьдесят пятом. В апреле 1958 года появился дополнительный, 51-й том Второго издания Большой Советской энциклопедии. Энциклопедия издавалась долго, первый том вышел в 1949 году, и, если в последние тома проникли реабилитированные, то в первых, по понятной причине, их не было. Но общий стиль не был выработан, оттого казалось, что в 1937 году на многих военноначальников напала странная эпидемия гриппа. Были, впрочем, и другие даты: Про Николая Вознесенского (1903-1950) говорилось: «В 1939 году назначен заместителем председателя Совета Народных Комиссаров СССР, находился на этом посту до конца своей жизни» * - Большая Советская энциклопедия. Т. 51. - М.: Советская энциклопедия, 1955. С. 60. . Современные источники говорят, что 7 марта 1949 года он всё же был снят со всех постов, а расстрелян 30 сентября 1950 года. Маршалу Егорову, кстати, продлили годы - вместо 1938 года он оканчивает земное существование в 1941-ом, а наркому Бубнову с того же 1938 только по 1940 (они скончались тоже по непонятной причине). Писателю Бабелю не прибавили ничего.

Причём про польского лидера Гомулку, сидельца с 1951 по 1954, всё было написано открыто.

Эзоп органичен в России, как его язык - если, конечно, к Эзопу не приходит ГПУ.

В знаменитом предисловии Александра Дымшица к тому Мандельштама в «Большой библиотеке поэта» говорится: «Трудно сложились для поэта и житейские обстоятельства. После кратковременного пребывания в Чердыни-на-Каме он поселился в Воронеже» * - Дымшиц А.Поэзия Осипа Мандельштама // Мандельштам О.Стихотворения. - Л.: Советский писатель, 1973. - С. 11. .

Или: «В 1937 году оборвался творческий путь Мандельштама. Поэт умер в начале 1938 года» * - Там же, с. 12. . При этом он, с точки зрения автора предисловия, просто умер: «...В марте 1937 года, больной, предчувствующий скорую смерть, поэт писал о своей дружбе с жизнью, о своей преданности людям...» * - Там же, с. 54. - ну и тому подобное.

В биографической справке о Заболоцком, написанной его сыном, есть знаменитая фраза: «В жизни Николая Алексеевича был до сих пор малоизвестный период работы на Дальнем Востоке, в Алтайском крае, в Казахстане. Литературой он в те годы (1939-1944) не занимался...» * - Заболоцкий Н.Живая душа человека // День поэзии. 1983. - М.: Московский рабочий, 1983. С. 86. .

Или даже прекрасное: «В 1938 году жизнь и работа Николая Алексеевича круто изменилась. Долгие годы он был на строительстве железных дорог в глухих местах нашей родины...» * - Русские поэты: антология, Том 4. Сост. Дмитрий Благой. - М.: Детская литература, 1965. С. 632. .

Опись умолчаний в русской литературе едва ли не важнее списка, сказанного прямо

Когда-то был чрезвычайно популярен такой устный (очень смешной) рассказ Ираклия Андроникова «Первый раз на эстраде», где говорилось: «Соллертинский воспринял эту восторженную признательность как согласие и обещал похлопотать. А я на следующий день сделал новый неверный шаг - подал заявление в редакцию „Ежа“ и „Чижа“ с просьбой уволить от занимаемой должности. Я понимал, что надо пойти к Соллертинскому и объясниться начистоту. Но для этого надо было набраться храбрости, произнести перед ним целую речь. И хотя я понимал, что потом будет хуже, но предпочитал, чтобы было хуже, только не сейчас, а потом. В „Еже“ и „Чиже“ ничего не слыхали о том, что я собираюсь стать музыкальным лектором, удивились, но от работы освободили. Я пришёл домой, сел возле телефона и стал ожидать звонка Соллертинского. Так прошло... восемь месяцев! Я перебивался случайными работами, писал библиографические карточки по копейке за штуку, а Соллертинский всё не звонил. По афишам было видно, что мой, так сказать, „предшественник“ ещё работает в филармонии и вакансии нет. Но, наконец, я узнал, что место освободилось, нажал на знакомых, они напомнили обо мне Соллертинскому. И он пригласил меня в филармонию и велел написать заявление». Очевидцы прекрасно понимали, что имеется в виду: в конце 1931 года Андроников был арестован по «Делу Детского сектора ГИЗа». Говорили, что его отец уговорил одного из главных грузинских коммунистов написать письмо Кирову, а тот велел отпустить двадцатитрёхлетнего Андроникова. Говорили об этой истории и иначе - обвиняя молодого человека в сдаче друзей. История эта мутная и неприятная. Например, у Кобринского в книге о Хармсе говорится:«...Из всех сохранившихся протоколов самые малоприятные впечатления остаются от собственноручно написанных показаний Ираклия Андроникова, работавшего тогда секретарём детского сектора Госиздата. Если все остальные арестованные прежде всего давали показания о себе, а уже потом вынужденно говорили о других, как членах одной с ними группы, то стиль показаний Андроникова - это стиль классического доноса. При этом Хармс, Введенский, Туфанов ссылаются чаще всего на материал, уже доступный следователю: либо на опубликованные произведения членов группы, либо на те, которые у них изъяли. Андроников выходит далеко за эти рамки, информируя следователя, - помимо своего мнения об «антисоветских произведениях» своих друзей - также и об обстоятельствах знакомства и личного общения, подавая их в нужном следствию ключе...» * - Кобринский А.Даниил Хармс. - М.: Молодая гвардия, 2009. С. 216. . Обстоятельства его освобождения неясны, а наш человек всегда подозрителен.

Впрочем, это началось не в ХХ веке.

В биографии историка Костомарова, написанной им самим, а потом опубликованной в «Русском художественном листке» в 1860 году и через тридцать лет перепечатанной в «Русской старине», говорится: «Весной 1847 года он должен был оставить эту кафедру и целый год прожил в Петербурге, чрезвычайно уединённо, на Петербургской стороне, а с 1848 по 1856 год жил безвыездно в Саратове, где занимался, сколько было возможно, русской историей, а также местной этнографией» * - Костомаров Н. Николай Николаевич Костомаров в 1847-1860 годах // Русская старина, 1891, т. 69, С. 488. .

Дело в том, что Костомаров был членом кружка панславистов, один из студентов донёс на них, и Костомаров год просидел в Петропавловской крепости, а потом был отправлен в Саратов, где жил под надзором полиции, который был снят только в 1856 году. Всё это время ему было запрещено печататься и преподавать, и он возобновил чтение лекций только в 1859-м.

Биографы испытывали неловкость, будто их подопечный заболел дурной болезнью.

Не надо думать, что биографы стеснялись только тюрьмы. Стеснялись гомосексуализма своих подопечных (и тут в ход шли особые эпитеты), при Советской власти старались не упоминать о нелюбви к этой самой власти. В статье В. Борисовой в шеститомнике Вениамина Каверина изящно говорится: «При всей несхожести их политических позиций (Замятин, в отличие от Шкловского, был противником Советской власти), и тот и другой в двадцатые годы во многом смыкались в своих эстетических взглядах, проповедуя имманентность искусства, подчинение его лишь ему самому присущим специфическим, внутренним законам развития, утверждая приоритет формы над содержанием» * - Борисова В.Раннее творчество Каверина. // Каверин В.Собрание сочинений: В 6 т. Т. 1. - М.: Художественная литература. С. 464. .

Это говорится про того самого эсера Шкловского, что бегал по России от чекистов, скрывался в сумасшедшем доме, выпрыгивал на ходу из поезда, убежал, наконец, из Советской России по льду Финского залива. А потом, поднимая руку, лишённую оружия, сдавался на милость победителей.

Опись умолчаний в русской литературе едва ли не важнее списка сказанного прямо. И всё потому, что говорить прямо всегда неловко. Биографа окружает облако сомнений - не повредит ли это мёртвым, не обидятся ли родственники, не обвинят ли его в использовании бульварной привлекательности какого-нибудь эпизода. И это всё вневременные страхи, не говоря уж о политических опасностях.

Остаётся лишь уговаривать читателя: не бросай навыка чтения между строк, не бойся фигуры умолчания. Правда - рядом, ты услышишь её, если захочешь.

Книжн. Ирон. О чём-л. недоговорённом, невысказанном. БТС, 1421.

  • - термин, применяемый к разнообразным множествам точек...

    Естествознание. Энциклопедический словарь

  • - ФИГУРА - термин риторики и стилистики, обозначающий обороты речи, поскольку они имеют стилистическую значимость и направлены к тому, чтобы придать высказываемой мысли определенную выразительность...

    Словарь литературных терминов

  • - ФИГУ´РА, фигуры, - особые стилистические обороты, выходящие за рамки практически необходимых норм; применяются писателями в прозе и в стихах в целях определенной художественной выразительности...

    Поэтический словарь

  • - 1. Внешнее очертание, вид, форма предмета. 2. Внешнее очертание человеческого тела, форма тела, телосложение. 3. Скульптурное, живописное или графическое изображение человека. 4...

    Энциклопедия моды и одежды

  • - Наиболее употребительная из арабских частей: точка, находящаяся в таком же отношении к Асценденту, как Луна к Солнцу. Обычно связывается с денежным положением рожденного...

    Астрологическая энциклопедия

  • - СИН. " природа" . Категория традиц. кит. философии и культуры. Этимология иероглифа С. указывает на его отношение к природному началу, а применительно к человеку - на связь с психосоматич. структурой...

    Китайская философия. Энциклопедический словарь

  • - "" бирж.: означает общее целое число в обозначении котировки курса покупателя и продавца, например, если котировка курса покупателя - 121-126, а продавца 121-130, то "фигура" - 121...

    Экономический словарь

  • - последняя значимая цифра в котировке, но в курсе доллара – копейки...

    Словарь бизнес-сленга

  • - . 1) Характерная группа звуков или ритмич. долей, длительностей, обычно неоднократно повторяющаяся. 2) Элемент фигурации...

    Музыкальная энциклопедия

  • - топ-фигу́ра ж. Значительная фигура в политике, науке, предпринимательстве и...

    Толковый словарь Ефремовой

  • - Устар. Прост. Не трудно, не представляет трудности. Как же ты узнал? Узнать не фигура. - Не получать за перевоз никак невозможно. Не брать - не фигура, а чем будешь сам-то жить? ...
  • - Книжн. О недомолвке, о чём-либо невысказанном...

    Фразеологический словарь русского литературного языка

  • - Пск. Легко, не составляет труда. СПП 2001, 77...
  • - Книжн. Ирон. О чём-л. недоговорённом, невысказанном. БТС, 1421...

    Большой словарь русских поговорок

  • - прил., кол-во синонимов: 7 замалчивавший набрасывавший покров не высказывавший полностью недосказывавший проходивший молчанием умалчивавший устраивавший заговор молчания...

    Словарь синонимов

  • - недосказанность, умолчание, недоговоренность, недомолвка,...

    Словарь синонимов

"Фигура умолчания" в книгах

Фигура и фон

Из книги Основы рисунка для учащихся 5-8 классов автора Сокольникова Наталья Михайловна

Фигура и фон Порой очень трудно бывает определить, какая поверхность является фоном, а какая фигурой (ил. 19).Рассмотрите рисунок. Текстура подчеркивает в фигуре свойства диска, заштрихованный круг становится фигурой, тогда как соседнее изображение выглядит как круглое

Досье: короли и тузы шпионской колоды. Фигура умолчания: Оскар фон Нидермайер

Из книги Двойной заговор. Сталин и Гитлер: Несостоявшиеся путчи автора

Досье: короли и тузы шпионской колоды. Фигура умолчания: Оскар фон Нидермайер Родился будущий «немецкий Лоуренс» в небольшом баварском городке Фрейзинг в семье архитектора, не то в 1885-м, не то в 1887 году Дальше - типичный путь немецкого офицера, прямой, как ствол ружья. В 1912

1. Фигура

автора Лосев Алексей Федорович

1. Фигура а) Являясь очертанием границы тела (Men. 76a), фигура тела ясно отличается у Платона от звука и цвета вещи (Crat. 423 d, Gorg. 465b), от ее внутреннего смысла (Theaet. 163b) и от ее внутренней красоты (R. P. V 476b). Эта фигура тела либо свидетельствует об его округлости или прямизне (Epist. VII 342

1. Фигура

Из книги Итоги тысячелетнего развития, кн. I-II автора Лосев Алексей Федорович

1. Фигура а) Первоначальный смысл термина"фигура"определяется тем, что Аристотель помещает эту"схему"в число своих десяти категорий, а именно в области качества, в котором"схема"является внешним обликом предмета (Categ. 8, 10a 11 – 16). Поэтому уже в силу расчлененности категорий,

Досье: короли и тузы шпионской колоды. Фигура умолчания - Оскар фон Нидермайер

Из книги Двойной заговор. Тайны сталинских репрессий автора Прудникова Елена Анатольевна

Досье: короли и тузы шпионской колоды. Фигура умолчания - Оскар фон Нидермайер Родился будущий «немецкий Лоуренс» в небольшом баварском городке Фрейзинг в семье архитектора, не то в 1885-м, не то в 1887 году. Дальше - типичный путь немецкого офицера, прямой, как ствол ружья. В

Тигран Хачатуров: фигура умолчания…

Из книги Анатомия краха СССР. Кто, когда и как разрушил великую державу автора Чичкин Алексей Алексеевич

Тигран Хачатуров: фигура умолчания… «…К сожалению, наша экономика давно идет в пучину такого кризиса, который вполне может завершиться распадом СССР». Это слова 1981 г., если точнее - пророчество академика-экономиста Тиграна Сергеевича Хачатурова (1906–1989), скончавшегося

2.5 Некоторые возможные умолчания официальной «концепции» РПЦ

Из книги Нерусский "Дух" для русской души автора Коллектив авторов

2.5 Некоторые возможные умолчания официальной «концепции» РПЦ Как можно понять из «концепции РПЦ», официальная церковь не хочет ссорится с иудеями, призывая к экуменизму. Однако, то, что реально думают (и что намереваются делать) некоторые посвящённые иерархи, возможно и

Фигура

Из книги AutoCAD 2009. Учебный курс автора Соколова Татьяна Юрьевна

Фигура Команда SOLID обеспечивает создание закрашенных многоугольников. Команда вызывается из падающего меню Draw ? Modeling ? Meshes ? 2D Solid.Запросы команды

§ 4. Детализированное изображение и суммирующие обозначения. Умолчания

Из книги Теория литературы автора Хализев Валентин Евгеньевич

§ 4. Детализированное изображение и суммирующие обозначения. Умолчания Художественно воссоздаваемая предметность может подаваться обстоятельно, детализированно, в подробностях или, напротив, обозначаться суммирующе, итогово. Здесь правомерно воспользоваться

ЗАГОВОР УМОЛЧАНИЯ

Из книги Морские драмы Второй мировой автора Шигин Владимир Виленович

ЗАГОВОР УМОЛЧАНИЯ Итак, нам предстоит прикоснуться к одной из самых мрачных страниц прошлого нашего военно-морского флота, но на этот раз уже на основе документов, которые до самого последнего времени оставались под грифом «секретно». Видимо, наконец-то пришло время

ЭСТЕТИКА УМОЛЧАНИЯ

Из книги Япония Лики времени. Менталитет и традиции в современном интерьере. автора Прасол Александр Федорович

ЭСТЕТИКА УМОЛЧАНИЯ В японском языке есть пословица, почти в точности совпадающая с русской: тиммоку ва кин, юбэн ва гин («красноречие - серебро, молчание - золото»). Она означает, что скрытый смысл слов или невысказанное чувство ближе к истине и потому более изящны. На

Рейхсляйтер как фигура умолчания

Из книги Призрак рейхсляйтера Бормана автора Иванов Владимир Г

Рейхсляйтер как фигура умолчания Извлеченный из могилы полуистлевший гроб оказался легким, как картонная коробка. И не удивительно, когда его вскрыли, гроб оказался пустым. Останков Генриха Мюллера, шефа гестапо фашистской Германии, погибшего, по официальной версии (ох

Умолчания - провокация мистики

Из книги Да здравствует «Застой»! автора Буровский Андрей Михайлович

Умолчания - провокация мистики Интерес ко всему таинственному - в натуре человека.Полное отрицание экстрасенсорных воздействий и вообще всего, что не укладывается в материалистическую картину мира, провоцировало чуть ли не болезненный интерес ко всякой чертовщине и к

Неуместные умолчания

Из книги Литературная Газета 6433 (№ 40 2013) автора Литературная Газета

Неуместные умолчания Наглядная агитация, подтовленная в предвыборном штабе А. Навального Фото: РИА "Новости" Так как в этой статье речь идёт прежде всего об идеологических расколах современной России, должен для начала заявить о собственных воззрениях. Я смотрел и

Фигуры умолчания

Из книги Ислам и политика [Сборник статей] автора Игнатенко Александр

Фигуры умолчания В первую очередь речь идет о замораживании их банковских счетов и блокировании всех финансовых операций. На пресс-конференции в Вашингтоне советник саудовского наследного принца Абдаллы Адиль аль-Джубейр заявил, что эти филиалы оказывали «денежную,