Проблема сверхчеловека в философии Ф.Ницше

Ольшанский Д.А., Философский факультет УрГУ

Итак, кто во Христе, тот новая тварь, древнее прошло, теперь всё новое

Второе послание к Коринфянам 5: 12

В том, что Ницше был одинок, возвышался над всякой толпой, бросал вызов всему миру и миром был отвергнут, был весь смысл борений его духа, всё существо его поражающих идей.

Н.А. Бердяев

Фигура Фридриха Ницше оказала существенное влияние на развитие философской мысли Запада в ХХ веке; наследие философа стало весьма актуальным и определило в значительной степени пути русской философии в начале века и оказало существенное влияние на русскую мысль в эмиграции.

Русская мысль во многом продолжала традиции немецкой классики, всегда вступая в диалог с мыслителями Запада, и во многом наследовала их традицию, о чём пишет Н. Бердяев: “Вся наша наиболее оригинальная и творческая мысль сложилась под влиянием германского идеализма и романтизма, Шеллинга и Гегеля” . Этот религиозный диалог разворачивается прежде всего между универсализмом Гегеля и классическим русским номинализмом и персонализмом. Новый уровень этого диалога открывается при рассмотрении темы сверхчеловека в трудах Л.И. Шестова, В.В. Розанова и Н.А. Бердяева.

Идея сверхчеловека, которая нашла воплощение в трудах Ф. Ницше, и во многом продолжила традиции немецкой классической философии, также явилась весьма актуальной для русской мысли: начиная с Ф.М. Достоевского, философии социализма, убившей бога, вплоть до наших дней. Русская мысль, по свидетельству Н. Бердяева, всегда была мыслью религиозной, мыслью о Боге, а значит, мыслью о человеке в Боге и мыслью о Боге в человеке; русская мысль как теософия всегда обращена и рассуждает о проблеме Богочеловека и человекобога. Потому учение Ф. Ницше как никакое другое было близко и русскому бунтарству и русской религиозности и послужило основой для философствования различных русских мыслителей начала века и философов-эмигрантов. “Ницше, по-своему воспринятый, был одним из вдохновителей русского ренессанса начала века, и это, может быть, придало движению аморалистический оттенок.”

В русской философской традиции проблему сверхчеловека впервые ставит Вл. Соловьёв в работах “Идея сверхчеловека” и “Чтения о Богочеловечестве” и “Краткая повесть об Антихристе”. Весьма популярные, сколь и опошленные, по словам Н.А. Бердяева, в России идеи Ницше о сверхчеловеке находят религиозную и национальную трактовку в философской системе Вл. Соловьёва. Автор “Идеи сверхчеловека” критикует позиции Ницше прежде всего по антропологической, а следовательно и религиозной, теме. “Дурная сторона ницшеанства бросается в глаза. Презрение к слабому и большому человечеству, языческий взгляд на силу и красоту, присвоение себе заранее какого-то исключительного сверхчеловеческого значения…” Действительно, с точки зрения ортодоксального христианства, приверженцем которого был В.С. Соловьёв, подобное отношение к проблеме сверхчеловека, сама её постановка в таком ракурсе, кажется “дурной” и противоречащей идеалам христианского гуманизма.

Действительно, волюнтаризм, проповедуемый Ницше находит выражение в весьма категорических, порой эпатирующих, выражениях немецкого философа: на первых же страницах известного “Антихриста” мы читаем: “Слабые и неудачники должны погибнуть: первое положение нашей любви к человеку. И им должно ещё помочь в этом. Что вреднее всякого порока? - Деятельное сострадание ко всем неудачникам и слабым- христианство.” Воля, побеждающая слабости, превосходящая и покоряющая волю к власти, а следовательно, воля к жизни (воля к воле, в трактовке Ж. Деррида), должна превзойти христианский догматизм, подавляющий эту волю. Воля и жизнь, таким образом оказываются для Ницше более значимыми, чем мышление и знание. Философ жизни, он ставит власть, источник и двигатель этой жизни, выше знания и мышления. Таким образом и истина, в трактовке Фр. Ницше, является волей, властью, тем, что существует в качестве жизненной силы.“Сама жизнь ценится мною как инстинкт роста, устойчивости, накопления сил, власти.” Сама воля становится не статичной волей, но растущей, живой волей, вместе с тем, оказывается предметом накопления. Воля всегда является недостаточной, воля всегда существует как воля над волей, в качестве некоего роста. Такова классическая трактовка волюнтаризма Ф. Ницше, данная Ж. Деррида.

Может показаться, что такой сверхчеловек, убивший, превзошедший бога, в действительности достигает этого сверхчеловеческого состояния путём подавления в себе всевозможных слабостей и пороков и путём реализации своей воли, освобождённой от христианских догм. Корректнее будет сказать, что Ницше не отрицает христианства вообще, как и саму веру, но скорее, протестует против догматизма и подавления воли. Это не атеизм, как может показаться на первый взгляд, но бунт (в этом он, несомненно, близок Достоевскому), бунт против “абсурдного огрубления духовных ценностей.” В этом смысле можно согласиться с К.А. Свасьяном, который считает, что Ф. Ницше становится и говорит “с позиций не антихристианства, но первохристианства, т. е. доцерковных, доформальных, доинституциональных позиций.” Фр. Ницше пишет: “Не понимают, что церковь- это не только карикатура христианства, но и организованная война против христианства…” Таким образом Ницше протестует не против христианства как веры, ибо вера также является проявлением воли и религия сама по себе не отрицает дионисийского начала человека, но против христианства как религии, против христианской церкви, против традиции, против мировоззрения, унижающего и порабощающего природу человека.

Во многом он возвращается к раннехристианской идее о том, что тело - есть творение Бога и человек не может пренебрегать божественным творением. Тело является таким же составляющим человека как и душа. Эта идея патристики была отвергнута гностиками (обратившимися к платоновскому пониманию материи и тела) и, в дальнейшем развитии христианской философии (Св. Франциском, Бл. Августином) было создано негативное представление о теле, как темнице души. Фр. Ницше пишет: “Христианство называют религией сострадания. Сострадание противоположно тоническим аффектам, повышающим энергию жизненного чувства; оно действует угнетающим образом. Через сострадание теряется сила.” Христианство всегда стремится подавить телесное, волевое, властное начало человека, отдавая приоритет духовному, покорному, смиренному, что противоречит самой природе человека. Таким образом, человек делается ущербным, а следовательно вопрос о сверхчеловеке в рамках христианства (того христианства, о котором говорит Ницше) идти не может.

Проблема христианства не только в том, что оно подавляет природу человека, но также в том, что оно противоречит самой сути учения Христа, учения для человека, а следовательно, учения живого. “Христос как “свободный ум”: ему нечего делать со всем устойчивым (слово, формула, церковь, закон, догмы): “всё, что устойчиво, убивает…”; он верит только в жизнь и в живое- а это не “есть”, это становится…Он стоит вне всякой метафизики, религии, истории, естествознания, психологии, этики;” Подобное понимание христианства как живого, витального, но вместе с тем вневременного явления, продолжает традицию средневековой теологии Бл. Августина, который в “Исповеди” говорит о том, что мир не есть ставшее и сотворённое Богом, но есть становящееся, творимое Богом вне времени . С одной стороны, Христос есть “свободный ум”, который не выражает себя в формализованных понятиях, языке и знаковых структурах, а следовательно, непостижим, трансцендентален по отношению к человеку, с другой стороны, он живой, наделён волей и властью к жизни, и этим приближен к человеку.

Итак, ставится проблема Богочеловека, на мой взгляд, основная тема русской философии, где пересекаются проблемы религиозные, культурные, национальные и антропологические. Первым предложением книги “Антихрист”: “Обратимся к себе,”- Фр. Ницше ставит проблему человека, причём человека не абстрактного, но персонифицирует безграничную антропологическую тему, акцентируя внимание на самопознании. В этом коренится главное различие в понимании сверхчеловека Вл. Соловьёвым и Фр. Ницше. Если у первого сверхчеловек всегда уникален, “одинок”, “отвержен”, противопоставлен массе, то в мировоззрении В.С. Соловьёва сверхчеловек может существовать только в сверхчеловечестве, через религиозное и национальное единство и соборность. Античеловечность христианства, по мнению Ницше, как раз в том и заключается, что христианство объединяет все уникальные личности под властью абстрактной догмы, усредняя и порабощая тем самым человеческую природу. Он выступает не против религии, но против обобществления, против коллективности. Вспоминается его известный афоризм: “В стадах нет ничего хорошего, даже если они бегут вслед за тобою.”

Как и Ф. Ницше, Вл. Соловьёв считает, что человек является конечным результатом эволюции биологических видов, поэтому бессмысленно говорить о некоем физиологическом совершенствовании человека. Но поскольку “изо всех земных существ” только человек наделён способностью мыслить, то это самосовершенствования, очевидно, должно происходить на духовном уровне. “Человеку естественно хотеть быть лучше и больше, чем он есть в действительности, ему естественно тяготеть к идеалу сверхчеловека.”- пишет Вл. Соловьёв. Таким образом реализуется воля, о которой говорит Ф. Ницше, воля к жизни, воля как постоянный рост воли. “Да и вся история только о том и говорит, как собирательный человек делается лучше и больше самого себя, перерастает свою наличную действительность, отодвигая её в прошедшее, а в настоящее выдвигая то, что ещё недавно было чем-то противоположным действительности- мечтою, субъективным идеалом, утопией.” Это, по сути, и есть реализация воли к жизни, воли к самосовершенствованию. Другое дело, что для Фр. Ницше реализация этой воли является индивидуальной, в трактовке же Вл. Соловьёва реализует эту волю некий “собирательный человек”, что аккумулирует идеи религиозные и этические.

Главным врагом человека В.С. Соловьёв называет смерть. Естественно, что целью сверхчеловека, в такое трактовке, должна стать цель преодоления смерти. “Человек же есть прежде всего и в особенности “смертный”- в смысле побеждаемого, преодолеваемого смертью. А если так, то, значит, “сверхчеловек” должен быть прежде всего и в особенности победителем смерти- освобождённым освободителем человечества от тех существенных условий, которые делают смерть необходимою, и, следовательно, исполнителем тех условий, при которых возможно или вовсе не умирать, или, умерев, воскреснуть для вечной жизни.” Тем не менее, предлагая два пути как “победить” смерть: не умирать вовсе или, умерев, воскреснуть - он не даёт рецептов достижения этого бессмертия: должно ли бессмертие стать результатом реализации воли к жизни, либо, что более вероятно для философской системы В.С. Соловьёва, бессмертие должно быть обретено в соединении с Богом, в переходе от человека к Богочеловеку.

Для русской мысли характерен переход от идеи сверхчеловека, замкнутой лишь на проблеме эгоцентризма и религии, как у Ницше, к более глубокой теме Богочеловека, более глубокой в философском и теологическом смысле. Что же даёт право говорить о преемственности и родстве этих идей - это тема человека, созданная европейским гуманизмом и из которой развивается идея о сверхчеловеке Ницше, и тема человека в русской философии, по словам Н. Бердяева, центральная тема русской мысли. Основное различие подходов состоит в том, что русская мысль, в отличие от западной, делает акцент не на человеческой стороне обсуждаемого явления, а на духовной, божественной, стороне Богочеловека.

Причины этого кроются в самом характере антропологического философствования в России, который, по всей видимости был определён тем, что “Россией не был пережит гуманизм в западноевропейском смысле, у нас не было Ренессанса.” Гуманизм освободил творческие силы человека, освободил его от жёстких средневековых правил и норм поведения, искусство возрождения обратилось к красоте человеческого тела. Однако, такое возвеличивание красоты тела делается в ущерб духовной красоте. Вероятно поэтому Л.П. Карсавин предлагает называть Ренессанс эпохой “вырождения человека.” Вторым недостатком гуманизма является то, что, возвеличив человека, он тем самым, уничтожил абсолютную власть Бога, “тем самым была подорвана глубина и целостность духовной жизни западноевропейского общества.” Таким образом, проблема Богочеловека возникает в русской философии как реакция на Ренессанс, вернее, утверждается на отрицании идеологии гуманизма. “Идея Богочеловека означает преодоление самодостаточности человека в гуманизма и вместе с тем утверждение активности человека, высшего его достоинства, божественного в человеке.”. В контексте философии Н. Бердяева, проблема Богочеловечества может быть поставлена как попытка привить человека христианскую свободу, сделать человека личность, дать ему свободу творчества и развития, взяв всё положительное из гуманизма, вместе с тем, не убивать при этом Бога в человеке, заостряя внимание на религиозном аспекте проблемы.

В этом смысле, проблема человека делается неотделимой от проблемы Бога, что противоречит установке Ф. Ницше, пытавшегося своим “убийством Бога” отделить антропологию от теологии. Бердяев же пишет, что “понять человека можно лишь в его отношении к Богу. Нельзя понять человека из того, что ниже его, понять его можно лишь из того, что выше его.” Таким образом можно проследить религиозную установку русского философа: изначально предполагается нечто более высокое, духовное,- в то время как для Ницше нет более и менее высокого, он не ставит дух выше тела, и тем более, не ставит тело над духом, есть лишь воля, которая может проявляться как в теле, так и в духе.

Однако один из выводов, приводимый В.Ш. Сабировым по поводу проблемы Богочеловека, во многом противоречит этой идее о иерархичности русской религиозной мысли. “Стержень учения о Богочеловечестве составляет мысль о соизмеримости Бога и человека: в человеке есть божественное, в Боге - человеческое, как человек нуждается в Боге, так и Бог - в человеке, ибо Бог есть Любовь.” Ясна попытка доказать, что движения к Богочеловечеству является двунаправленным: не только человек устремлён и нуждается в Боге, но и Бог нуждается в человеке. Однако, эта мысль прямо противоречит классической теологии, где Бог описан как самодостаточный, а следовательно не нуждающийся ни в человеке, ни в мире, в результате чего, Бог не есть в мире, не бытийствует в нём, но лишь присутствует. Что же касается определения “Бог есть любовь”, можно сказать, что оно не вписывается ни в рамки катафатического, ни в рамки апофатиеского богословия: если первое приписывает Богу все возможные положительные предикаты, и назвать Бога одной лишь любовью (и больше ни чем) является явно недостаточном для именования Бога, последнее же, отрицая все возможные предикаты говорит о Боге как о “не-любви” в смысле “сверхлюбви”, таким образом категория любви вообще отрицается как божественная характеристика.

Итак, главная проблема Богочеловека во многом копирует средневековую христианскую тематику и состоит в вопросе может ли человек сам достичь состояния обожения (мнение Оригена) или божетсвенная воля должна снизойти на человека (поздний Бл. Августин). Русская философия пытается найти выход говоря, что это движение идёт с обеих сторон. “Человек не только имеет ту же внутреннюю сущность жизни - всеединство, - которую имеет Бог, но он свободен восхотеть иметь её как Бог, т. е. может от себя восхотеть быть как Бог.” Выход из противоречия находится в соборности: если средневековая философия рассматривала обожение как индивидуальный процесс, то обожение в русской мысли становится соборным явлением. “Человек должен стать богом и обожиться, но он может это сделать лишь через Богочеловека в Богочеловечестве.” В этом смысле, корректнее, на мой взгляд, говоря о русской мысли, ставить проблему не Богочеловека, но проблему Богочеловечества.

Богочеловечество строится на основе внутреннего и соборного принятия Христа, как образа Богочеловека и в этом смысле противопоставляется атеизму. Хотя и атезим, по мнению Н. Бердяева имеет христианские корни: “Русский атеизм родился из сострадания и невозможности перенести зло мира, зло истории и цивилизации… Бог-Творец этого сира, отрицается во имя справедливости и любви. Власть в этом мире злая, управление миром дурное.” В этом смысле идея Богочеловека, также вытекающая из свободы человека, его свободного выбора и стремления к обожению, но, вместе с тем, противопоставлена атеизму.

Говоря о гуманизме Ф.М. Достоевского, Н. Бердяев пишет: “С одной стороны, он до глубины проникнут человечностью, его сострадательность бесконечна и он понимает бунт против Бога, основанный на невозможности выносить страдания мира… Но, с другой стороны, он обличает пути гуманистического самоутверждения и раскрывает его предельные результаты, которые именует человекобожеством.” Таким образом, свобода также является противоречивой: с одной стороны, она есть главное и необходимое условие для Богочеловечества, стремящегося создать человека-творца, с другой стороны, от неё же, свободы, происходит зло мира. При чём проблема теодицеи вовсе не ставится, но, вместо неё, присутствует бунт против Бога, также коренящийся в свободе человека. Бунт против Бога, но не отрицание Его, не атеизм. И этот бунт уже есть первая ступень на пути к Богочеловеку.

Гуманизм Н.А. Бердяева во многом продолжает традиции Фр. Ницше, имея целью освободить человека от давления догм: “В прошлом христианстве не было достаточной активности человека, особенно в православии, и человек часто бывал подавлен.” Освобождения от давления “прошлого” христианства влечёт за собой формирование субъекта, в европейском понимании этого слова, формирование человека-творца, близкого Богу, но, вместе с тем, независимого, могущего сказать “нет”, могущего бунтовать.

Если же этот бунт идёт не от гуманизма, который, по мнению Н. Бердяева, всегда имеет христианские корни, а от человеческой природы, как это происходит у Маркса, то такой путь приводит к ещё большему подавлению человеческой свободы и порабощению творческих сил человека. “Маркс не мог дальше пойти верным путём. Он, в конце концов, увидел человека, как исключительный продукт общества, класса и подчинил целиком человека новому обществу, идеальному социальному коллективу вместо того, чтобы подчинить общество человеку, окончательно освободив человека от категории социального класса.” Таким образом в Богочеловечестве важна не соборность и коллективность, но индивидуализм,

10-09-2015, 21:41

Другие новости

Отсутствие систематической характеристики понятия «Üebermensch», дало повод Евгению Трубецкому назвать ницшевскую концепцию сверхчеловека «сводом всех внутренних противоречий учения Ницше вообще».

«Некогда говорили: «бог», когда смотрели на дальние моря; но теперь учил я вас говорить: «сверхчеловек».

Бог есть предположение, но я хочу, чтобы оно простиралось не дальше, чем ваша созидающая воля.

Могли бы вы сотворить бога? - Так молчите о всяких богах! Но вы, несомненно, могли бы сотворить сверхчеловека.

Быть может, не вы сами, братья мои! Но вы могли бы пересоздать себя в отцов и предков сверхчеловека, - и пусть это будет вашим лучшим творением!».

Российские читатели Ницше искали прототипа сверхчеловека среди греческих героев, на страницах скандинавских саг и германских легенд. Преобладали два подхода к истолкованию образа сверхчеловека: «филологический» и «археологический». «Филологический» исходил из этимологии и словесной формы термина Üebermensch; «Археологический» складывался из исторических сведений об основателе религии зороастризма, герое иранской мифологии - Заратуштре (Зороастр (греч.), Зардушт (среднеиран.)), ставшим прототипом ницшевского пророка Заратустры, главного героя сочинения «Так говорил Заратустра», в уста которого Ницше вложил проповедь сверхчеловека. Заратустра представал провозвестником сверхчеловека, началом не столько порождающим сверхчеловека, сколько помогающим его рождению. Заратустра был призван создать условия, в которых человек преодолевает себя и оказывается преодолен: «Здесь в каждом мгновении преодолевается человек, понятие «сверхчеловека» становится здесь высшей реальностью, - в бесконечной дали лежит здесь все, что до сих пор называлось великим в человеке, лежит ниже его. О халкионическом начале, о легких ногах, о совмещении злобы и легкомыслия и обо всем, что вообще типично для типа Заратустры, никогда еще никто не мечтал как о существенном элементе величия. Заратустра именно в этой шири пространства, в этой доступности противоречиям чувствует себя наивысшим проявлением всего сущего…».Что же касается самого понятия Übermensch, то большинство отечественных исследователей полагало, что этот термин Üebermensch Ницше заимствовал из«Фауста» Гете, но если Гете произнес это слово иронически и вскользь, то Ницше вложил в него самостоятельное содержание.

Вопрос о соотношении автора, героя и прототипа героя знаменитой книги Ницше и по сей день остается одним из самых дискутируемых. Если относительно того, что Заратустра - это сам Ницше, практически никто не сомневается (и по собственному замыслу Ницше сомневаться не должен), то к единодушию относительно степени близости образа древнеиранского пророка и ницшевского героя, а, следовательно, и относительно русской транскрипции имени Zarathustra отечественные ницшеведы так и не пришли. Традиционно, «само собой разумеющимся» образом, мы произносим имя героя Ницше как «Заратустра», однако, если принять его прототипом древнего иранского пророка, то имя героя Ницше должно звучать для русского читателя как «Заратуштра». Современный переводчик Ницше Вадим Бакусев, проведя специальное исследование ««Заратустра» или «Заратуштра»? автор, герой и его прототип в «Also sprach Zarathustra» Ф. Ницше», пришел к выводу, что древнеиранский пророк Заратуштра носил для Ницше символический смысл и был нужен философу, прежде всего, для того, чтобы отменить свое учение о метафизической укорененности морали своим же учением о вечном возвращении: «Вроде бы основатель христианства и мог бы им [героем Ницше - Ю.С.] быть, и не хуже иранского пророка: пусть даже исторически не он был «учредителем» идеи добра и зла, но ведь и религия, которую так хотел победить Ницше и которая в его глазах была основой европейской цивилизации, - отнюдь не зороастризм, а именно христианство. Как было бы славно (с точки зрения Ницше), если бы христианство - конечно, устами автора, - ниспроверг сам его основатель! Я думаю, Иисус и не мог стать альтернативным Заратуштре героем Ницше именно по той причине, что у него нельзя было найти прототипа учения о вечном возвращении. Но в душе Ницше хотел Иисуса - поэтому его явный герой во многом пародирует тайного».

Тот факт, что на рубеже XIX-XX веков проблема сверхчеловека оказалась одной из самых обсуждаемых в России, явился не только следствием бума популярности произведений Ницше, но и был обусловлен творчеством Владимира Соловьева. Религиозный пафос философии Соловьева подготовил отечественных читателей к заинтересованному вниманию и конечному принятию именно «сверхчеловеческого» аспекта ницшеанской мысли.

В ортодоксально-религиозной среде и представителями старшего поколения философов-идеалистов сверхчеловек Ницше был воспринят как воплощение злого начала, как существо, которое стоит вне всякого нравственного порядка, действует на основании собственных инстинктов, в соответствии с основным своим влечением - «жаждой власти», и при этом не щадит ни себя, ни своих ближних. Автор «Богословского вестника» называл ницшевского сверхчеловека «отрицателем и противником как личной нравственности, заключающейся в укрощении влечений низшей природы, так и деятельности, основанной на любви и самоотвержении в интересах своих ближних». Таким образом, в ряде сочинений грядущий Üebermensch Ницше превращался в Niedermensch"a (Сергей Левитский), - который был приравнен к образу воплощенного зла: сатана по иудейским и христианским канонам, Ариман у персов, Шива в индуизме. Среди комплекса идей, как правило, относимых в девяностых годах XIX столетия к «дурным сторонам ницшеанства» (формулировка Владимира Соловьева), были: имморализм (следствие взгляда на добро и зло как относительные категории), презрение к слабому и больному человечеству, «языческий взгляд на красоту», упоение властью.

Ощущение угрозы ценностям «старой» декартово-кантовой парадигмы культуры, знамением которой стало появление на рубеже XIX-XX веков нового идеала - сверхчеловека Ницше, разделяли многие современники. Внимание Льва Толстого к творчеству Ницше было вызвано именно идеей сверхчеловека. Одно из первых упоминаний Толстым имени немецкого философа относится к 1898 году. Рассматривая сверхчеловека как, в сущности, старый идеал Нерона, Стеньки Разина, Чингисхана и Наполеона, писатель видел в нем характерную для своего времени и гневно осуждаемую им попытку замещения принципа нравственности принципом красоты. Отождествляя поклонение красоте с принципом наслаждения, Толстой воспринял философию Ницше как симптом «приближающегося краха той цивилизации, в которой мы живем, такого же, каково было падение египетской, вавилонской греческой, римской цивилизаций».

Легендарный библиотекарь Румянцевского музея философ-космист Николай Федоров посвятил Ницше почти треть своих сочинений. Его литературное наследие содержит детально проработанную позицию категорического отвержения ницшеанского идеала сверхчеловека, которого он не именовал иначе как «сатанинским пороком» или «антихристом». Многогранное творчество Ницше Федоров рассматривал сквозь призму собственного утопического проекта. Высшую цель - «общее дело» всего человечества, русский философ видел в избавлении людей от порабощения слепыми силами природы, победе над смертью и воскрешении предков («отцов»), посредством «регуляции природы» с помощью достижений науки и техники. Главным противником своего плана Федоров считал историческое христианство, с его отвлеченным догматизмом, приводящим к лицемерию и разрыву между действительностью и жизнью, а также с его идеей индивидуального спасения, противоположной делу всеобщего спасения. Творчество Ницше, ратующего, по убеждению Федорова, за истребление всего слабого, для выработки нового типа «сверхчеловека», тоже несло угрозу его учению. Концепция сверхчеловека отождествлялась Федоровым с проповедью эгоизма и нравственной распущенностью: «Эпигонам философии, ницшеанцам, верным девизу «знай только себя!» или, самое большее, «знай только живущих», даже не приходит мысль, что мощь (Macht) людей может быть употреблена на возвращение жизни нашим умершим отцам». Особенно сильное раздражение вызывала у русского утописта та часть учения Ницше, где речь шла о задаче формирования высшей генерации людей. Но в то же самое время Федоров усматривал в самом стремлении к сверхчеловеческому потенциальную добродетель. Абсолютным благом, даже «супраморализмом» (термин самого Николая Федорова) мечта о сверхчеловеке может стать лишь тогда, когда она будет состоять в исполнении «естественного долга» человеческого сообщества: в обращении слепой, неразумной силы природы, стихийно рождающей и умерщвляющей, в управляемую разумом: «Если бы Ницше под добром уразумел бы всеобщее воскрешение, то он понял бы, что оно хотя и не сверхъестественного происхождения, но, тем не менее, имеет ценность безусловную. Жизнь есть добро; смерть есть зло. Возвращение живущими жизни всем умершим для жизни бессмертной есть добро без зла. Сознание того, что всякое следующее поглощает предыдущее, создает для последующего категорический императив возвратить поглощенное». Несмотря на резкое отвержение русским философом взглядов Ницше и принципиальное расхождение их конечных устремлений, важно заметить, что сочинения этих столь несхожих мыслителей пронизывает единый пафос веры в возможность безграничного совершенствования человечества (вплоть до достижения, через реальную трудовую деятельность, бессмертия - у Федорова; и создания нового, более высокого типа человека и человеческой культуры - у Ницше).

Если представители академической науки и религиозные писатели на исходе XIX столетия в ужасе отпрянули от ницшевского сверхчеловека, усмотрев в нем порок сатанинского происхождения, воплощенную идею зла, а, порой, и самого антихриста, то молодое поколение философов-идеалистов, деятелей русского религиозного ренессанса, напротив, приветствовало ницшевский образ не как антропологический тип, а как нравственный идеал, как символ грядущего религиозного обновления культуры, как мистическую индивидуальность, символизирующую собой жизненную и творческую мощь - цель и суть человеческого созидания. Учение Ницше оказалось средством раскрепощения личности, помогавшим человеку стать самим собой в античном смысле этого слова, решить кто он, и каково его место в мире. Более того, идея сверхчеловека Ницше сыграла существенную роль в обращении новой формации идеалистов к религиозным основам культуры. Русские философы-неоидеалисты увидели в философии Ницше «миросозерцание, основанное на вере в абсолютные ценности духа и в необходимость борьбы за них». Общее настроение тех лет точно передал Дмитрий Мережковский: «Сверхчеловек - это последняя точка, самая острая вершина великого горного кряжа европейской философии, с ее вековыми корнями возмутившейся, уединенной и обособленной личности. Дальше некуда идти: обрыв и бездна, падение или полет: путь сверхчеловеческий - религия».

Николай Бердяев, создатель нового, проникнутого экстатическим восторгом творчества, направления в отечественной религиозной философии, видел в сверхчеловеке образ духовного совершенства познания и красоты. Ницшеанство, распространившееся в начале XX века в художественной среде, с его призывами к «эстетическому освобождению», поискам «нового религиозного сознания» и «духовного раскрепощения», приветствовало в сверхчеловеке Ницше символ воспеваемой культуры будущего. Черты образа ницшевского сверхчеловека было принято соотносить с переживаниями художника, вынашивающего в душе и созидающего в словах, звуках или красках произведение искусства. Русские поэты-декаденты Федор Сологуб, Зинаида Гиппиус, Николай Минский видели грядущего сверхчеловека прекрасным, свободным существом, демоническим воплощением языческой красоты. В стихотворениях декадентов часто присутствовали демонические мотивы:

О, мудрый Соблазнитель,

Злой дух, ужели ты -

Непонятый Учитель

Великой красоты?

(«Гризельда», Зинаида Гиппиус)

Писала Зинаида Гиппиус.

Другой ницшеанец, поэт-символист Андрей Белый, ценивший немецкого философа, прежде всего как художника, наиболее полно раскрывшего преимущества «телеологического символизма», в очерке, посвященном творчеству Ницше, утверждал: «Сомнительно видеть в биологической личности сверхчеловека; еще сомнительнее, чтобы это была коллективная личность человечества. Скорее это - принцип, слово, логос или норма развития, разрисованная всеми яркими атрибутами личности. Это - икона Ницше. Учение Ницше о личности - ни теория, ни психология; еще менее это - эстетика или наука. Всего более это - мораль, объяснимая в свете теории ценностей - теории символизма».

Яркие и смелые идеи Ницше дали мощный импульс к появлению многочисленной русскоязычной литературы о сверхчеловеческом начале. «Сверхчеловек» и «сверхчеловечество», «богочеловек» и «богочеловечество», «человекобог», «человек Христа» и «соборное человечество», «совершенный человек», «высший человек», «грядущий человек», «последний человек» и т.д., - перечень героев страниц литературно-философских журналов тех лет богат на символические имена для главной проблемы эпохи Серебряного века - поиска путей к религиозному обновлению личности и культуры. Парадоксально, но во многом именно благодаря увлечению философскими проповедями Соловьева ницшевская идея сверхчеловека сыграла существенную роль в обращении новой формации идеалистов к религиозным основам культуры. Широкий спектр российских концепций сверхчеловека, помимо влияния соловьевской мысли, был обусловлен рядом причин.

Прежде всего, в своеобразии осмысления россиянами этой проблемы выразился дух времени. Каждое культурное движение существует в контексте объективно заданных историей оппозиций. Российская мысль на заре XX века билась над разрешением в принципе неразрешимой антиномии иерархизма, признания иерархического начала в культуре, - и стихийности, понимания культуры как жизни, стихии. Феномен русского религиозного ренессанса вырос из стремления избавиться от двойственности сознания: преодолеть разорванность высокой культуры и повседневности; вернуть отчужденным ценностям духа утраченный за века истории живой смысл; заново пережить и тем самым возродить культуру, давлеющую тяжестью мертвых авторитетов над человеком.

Религиозные персонализм, экзистенциализм и антропологизм традиционно составляли ядро отечественного типа философствования, в центре внимания которого неизменно оставалась проблема смерти и воскресения. Именно эта специфика русской философской мысли нашла свое выражение в рассуждениях о сверхчеловеке писателей Серебряного века.

Наконец, существенно, что оригинальные концепции сверхчеловека, сложившиеся в русском религиозном ренессансе начала XX века, строились зачастую не прямо на ницшевском образе, а раскрывали и варьировали то семантическое значение, которое было заложено в самой форме русского слова. В русском «сверх», в отличие от немецкого über, заключена, прежде всего, качественная оценка: «сверх» – это высшая ступень качества, потому неслучайно в сознании русских интеллектуалов путь к сверхчеловеку мыслился как «возвышение», «улучшение» человеческого типа, независимо от того, будет ли это «возвышение» идти в плоскости биологической или духовной. Понятие «сверхчеловек» трансформировалось в идею совершенствования человека. Для чуткого филолога Ницше слово Übermensch, по значению префикса über – «за пределом», означало, главным образом, нечто находящееся за пределом понятия «человек», «человека преодоленного».

Существенно, что наряду с теми российскими критиками Ницше, которые познакомились с его трудами на языке оригинала (Владимир Соловьев, Вячеслав Иванов, Дмитрий Мережковский), были и те, кто читал произведения философа во французских и русских переводах (нередко и по смыслу, и эмоционально отклонявшихся от первоначального варианта). В связи с этим появилась проблема стандартизации терминологии. Примечательно, что начатая несколько лет назад Институтом философии РАН и издательством «Культурная революция» работа над изданием полного собрания сочинений Ницше, столкнулась с той же проблемой столетней давности - стандартизацией перевода терминов немецкого философа на русский язык. Речь идет не только об отдельных понятиях и образах, но и о смысловых блоках, переводе названий книг Ницше. Подобные сложности и смысловые искажения описаны в работе известной американской исследовательницы творчества Ницше Бернис Розенталь. Например, проблема выбора термина «superman» или «overman» для немецкого Übermensch в англоязычной литературе так и осталась открытой: каждый автор вправе воспользоваться подходящим на его вкус переводом.

Концепция сверхчеловека Ницше и учение о богочеловечестве Соловьева, содержащие в сжатом виде центральные идеи построений философов, занимают существенное место в их наследии.

В чем же заключается суть противоположности подходов Ницше и Соловьева к проблеме сверхчеловека?

Где следует искать исток принципиальной разнородности интуиций двух философов?

Возможен ли синтез их концепций?

С темой сверхчеловека в творчестве и Соловьева, и Ницше была неразрывно связана проблема жизни и бессмертия. Соловьев (вслед за Николаем Федоровым) видел главную задачу философии в подготовке человечества к реализации его конечной цели - победе над смертью. Ницше, напротив, категорически отрицал саму идею личного спасения, считая ее великой ложью христианства: «... из Евангелия вышло самое презренное из всех неисполнимых обещаний, - бесстыдное учение о личном бессмертии». Ницше попытался решить проблему принципиально иначе: «Теперь я расскажу историю Заратустры. Основная концепция этого произведения, мысль о вечном возвращении, эта высшая форма утверждения, которая вообще может быть достигнута…». В своем учении о вечном возвращении Ницше заглянул по ту сторону смерти, поставив проблему смысла существования перед человеческим родом, осознавшим свою вечность в кольце рождений и смертей. Соловьев видел цель человечества в преодолении смерти, Ницше - в преодолении вечности.

Особое переживание проблемы смерти и бессмертия - результат личного опыта, как для Ницше, так и для Соловьева. Оба философа на протяжении своих недолгих жизней не единожды оказывались перед лицом собственной гибели в результате тяжелых болезней. Оба несли груз неразделенной любви. Одним из самых сильных потрясений для каждого из них стала кончина отца (единственная выпавшая на их долю, но оставившая глубокий след в душе, потеря близкого человека). Несмотря на то, что Ницше пережил трагедию утраты в детстве, а Соловьев, будучи уже сложившимся молодым человеком, эти трагические события существенно определили систему ценностей философских учений каждого из них. Существенно, однако, что потрясения, вызванные жизненными кризисами и тяжелым экзистенциальным опытом, привели Ницше и Соловьева к диаметрально противоположным выводам.

Соловьев проникся страстной верой в реальность личного воскресения и необходимость сознательных усилий всего человечества для его скорейшего приближения. Мысли об умерших доминировали в его творчестве в последнее десятилетие жизни.

Лишь только тень живых, мелькнувши, исчезает,

Тень мертвых уж близка,

И радость горькая им снова отвечает

И сладкая тоска.

Что ж он пророчит мне, настойчивый и властный

Призыв родных теней?

Расцвет ли новых сил, торжественный и ясный,

Конец ли смертных дней?

Но чтоб ни значил он, привет ваш замогильный,

С ним сердце бьется в лад,

Оно за вами, к вам, и по дороге пыльной

Мне не идти назад.

(Владимир Соловьев)

Кончина отца и собственная борьба со смертью в 1883 году, дали Соловьеву мощный импульс к новому пробуждению мысли, к осознанию того, что в жизни есть глубокое неблагополучие, которое нельзя обойти, но нужно преодолеть.

Ницше, напротив, открыл в себе страшное знание о неизбежности вечного возвращения боли и мучений жизни, от которых нет спасения ни в Боге, ни в человеческих идеалах. Главной проблемой позднего творчества Ницше становится переживание бесконечности, вечности: «Все идет, все возвращается, вечно вращается колесо бытия. Все умирает, все вновь расцветает, вечно бежит год бытия.

Все погибает, все вновь складывается, вечно строится тот же дом бытия. Все разлучается, все снова друг друга приветствует, вечно остается верным себе кольцо бытия.

В каждый миг начинается бытие; вокруг каждого Здесь шаром катится Там. Центр повсюду. Кривая - путь вечности». Не случайным является то обстоятельство, что в своем зрелом творчестве Ницше пришел к мистическому учению о вечном повторении одного и того же в мире - очевидно, что болезнь стала для него важнейшим экзистенциальным источником знания: «Несколько раз спасенный от смерти у самого ее порога и преследуемый страшными страданиями - так я живу изо дня в день; каждый день имеет свою историю болезни».

По сути оба мыслителя подошли к одному выводу с разных сторон: богочеловеку Соловьева, на пути к воскресению, необходимо достичь совершенства; сверхчеловек Ницше обречен на вечное возвращение, поэтому должен стремиться к совершенству. Богочеловеческий идеал Соловьева, равно как и идеал сверхчеловека Ницше, основывался на признании безусловной ценности человеческой индивидуальности, необходимости возвышения и облагораживания личности, достижении возможно полного совершенства человеческого типа и человеческой культуры.

Подобно тому, как все жизненные силы, по Ницше, должны быть сконцентрированы на процессе восходящего формирования собственной личности (увеличении жизненной, творческой силы в индивидууме), усилия людей, по Соловьеву, должны быть направлены на восхождение к богочеловечеству, ради воскрешения всего смертного человечества.

Поскольку для Соловьева очевидно, что бессмертие несовместимо с повседневной пустотой жизни в нынешней ее форме, то воскресение может быть доступно лишь преображенному человечеству, достигшему абсолютной жизни в единстве Истины, Добра и Красоты. «…Для пустой и безнравственной невольной и бессознательной жизни - для такой жизни смерть не только неизбежна, но и крайне желательна: можно ли без ужасающей тоски даже представить себе бесконечно продолжающееся существование какой-нибудь светской дамы, или какого-нибудь спортсмена, или карточного игрока? Несовместимость бессмертия с таким существованием ясна с первого взгляда».В бессмертии нуждается лишь абсолютное, самодавлеющее содержание человеческой индивидуальности.

Учение Ницше о сверхчеловеке сформировалось под влиянием идеи вечного возвращения, из принятия истины о бесконечности повторения всего данного ныне и бывшего прежде. Ницше вынес из внутреннего мистического опыта и положил в основание бытия закон кольца, вечно приводящего все существующее в то положение, в каком оно было когда-то и в каком оно будет при следующем обороте колеса бесконечности. Сама жизнь мира заключается ни в чем ином, как постоянном вечном возвращении всех вещей к тому состоянию, в котором они находились ранее.

«О, Заратустра, мы знаем, чему ты учишь: что все вещи вечно возвращаются, и мы сами вместе с ними, и что мы уже существовали бесконечное число раз и все вещи вместе с нами.

Ты учишь, что существует великий год становления, чудовищно великий год; он должен, подобно песочным часам, вечно сызнова переворачиваться, чтобы снова течь и истекать, -

Так что все эти годы похожи сами на себя, в большом и малом, - так что и мы сами в каждый великий год похожи на себя, в большом и малом.

И если бы ты захотел умереть теперь, о Заратустра, - мы знаем, как стал бы ты тогда говорить к самому себе; но звери твои просят тебя не умирать еще…

«Теперь я умираю и исчезаю, - сказал бы ты, и через мгновение я буду ничем. Души так же смертны как и тела.

Но связь причинности, в которую вплетен я, опять возвратится, она вновь создаст меня! Я сам принадлежу к причинам вечного возвращения.

Я снова возвращусь, с этим солнцем, с этой землею, с этим орлом, с этой змеей, - не к новой жизни, или к лучшей жизни, или к жизни, похожей на прежнюю -

Я буду вечно возвращаться к той же самой жизни, в большом и малом, чтобы снова учить о вечном возвращении всех вещей, -

Чтобы повторять слово о великом полдне земли и человека, чтобы опять возвещать людям о сверхчеловеке.

Я сказал свое слово, я разбиваюсь о свое слово: так хочет мой вечный жребий, - как провозвестник, погибаю я!»

Час настал, когда умирающий благословляет себя самого…»

Образ круга - вечных изменений среди вечного повторения - является символом, таинственным знаком над входной дверью к учению Ницше о сверхчеловеке.

Человек, по Ницше, лишен возможности навсегда избавиться от жизни. Реальность вечного возвращения отнимает у него силу уничтожить себя самого. Без этого ресурса свободы, жизнь начинает казаться невыносимой. Когда смерть доступна, послушна и надежна, жизнь возможна, поскольку именно ее доступность дает воздух, свободу и радость существованию. Доверившись своей интуиции, утверждающей отсутствие смерти как безвозвратного уничтожения, Ницше построил практическую этику для реальности по ту сторону смерти, для мира, где перестают работать привычные ориентиры «добро» и «зло». Философ сделал попытку разработать новые ценности и законы морали, призванные помочь людям справится с жизнью в ситуации, когда человек остался один на один с безысходностью бесконечного переживания уже случившегося однажды, когда существование замкнуто на себе и нет силы ни божественной, ни человеческой, во власти которой было бы разорвать это кольцо бесконечности. Этика Ницше - это этика индивидуального спасения сильных личностей, способных к самосовершенствованию. Эти же правила работают и в мире творчества, где человеку легче справиться с вечностью, где он волен создавать бесконечное число раз себя самого и новые ценности. Его моральное учение не для мира, где властвует смерть и надежда на воскресение. Мартин Бубер проницательно заметил, что для Ницше проблема человека является предельной проблемой, «проблемой существа, которое из недр природы попало на самый ее предел, на опасный край естественного бытия, где начинается головокружительная бездна под названием Ничто».

Радостная, оптимистичная вера в воскресение, жизнь вечную, обратилась у Ницше адом вечного возвращения, из которого нет исхода. А концепция сверхчеловека стала ариадновой нитью для человечества в лабиринтах вечного возвращения, где человек обречен на бесконечное переживание одного и того же, не имея шанса вырваться из круга, раз и навсегда остановить череду повторяющихся событий. Замкнутость круга невозможно преодолеть, но можно найти смысл и в этом безутешном бесконечном хаосе. Этот смысл - выработка новых правил жизни во вновь открытой реальности: совершенствование человеческого типа: постоянное развертывание внутренней мощи, усложнение и углубление содержания духовной жизни, поднимающие личность все выше и выше к идеалу сверхчеловека. Каждый сам перед собой отвечает за свою жизнь, поэтому задача в том, чтобы стать настоящим кормчим своей жизни, не дать ей уподобиться бессмысленной случайности. Ницше призывает учеников стать своими собственными экспериментаторами и своими собственными творцами, цель которых: выработать из себя цельную законченную индивидуальность, дать стиль своему характеру, дать художественное проявление своей личности, посредством познания и любви, созерцания и поступков. Великое дело - стать самим собою и в себе самом найти себе удовлетворение, ведь, по убеждению Ницше, кто в себе самом не находит довольства, тот всегда готов отомстить за это другим.

Для научившегося жить по новым правилам в мире вечного возвращения сверхчеловека, реальность оборачивается бесконечной радостью: «О, как не стремиться мне страстно к Вечности и брачному кольцу колец - к кольцу возвращения!» - говорит Заратустра, и каждая строфа его «Песни о Да и Аминь» - заканчивается припевом: «Ибо я люблю тебя, Вечность!».

В ницшевском идеале сверхчеловека очевиден переход от индивидуализма к универсалистским тенденциям. В мире вечного возвращения стремление к сверхчеловеку эквивалентно утраченной вере в бога. Однако сам Ницше не отождествляет веру в сверхчеловека с религиозной верой. «Могли бы вы сотворить бога? - Так молчите о всяких богах! Но вы, несомненно, могли бы сотворить сверхчеловека

Быть может, не вы сами, братья мои! Но вы могли бы пересоздать себя в отцов и предков сверхчеловека, - и пусть это будет вашим лучшим творением!

Бог есть предположение, но я хочу, чтобы оно было ограничено тем, что можно помыслить». Человек в состоянии создать лишь имманентный себе идеал гения, человекобога, - и дальше этого подняться не может.

Именно отсутствие Бога в построениях Ницше и презрение к христианству как «лжи о «воскресшем» Иисусе» полностью обесценивает, более того, превращает во зло его концепцию сверхчеловека для религиозного мыслителя Соловьева. Отрицание существования надприродного абсолюта, с одновременным провозглашением на его месте человека, наделенного атрибутами бога, - представляет собой, для Соловьева, не что иное, как сатанизм. Ницшеанский же сверхчеловек оборачивается воплощением антихриста. В «Краткой повести об антихристе» философ доводит антиабсолютизм Ницше до конца, показывая, что идеал Ницше - простое обезбоженное человеческое «я». Соловьевский антихрист необыкновенно умен, велик, прекрасен, благороден и всемогущ и, благодаря своим достоинствам, видит себя полноправным преемником Христа, в силах которого облагодетельствовать человечество. Однако, как любой человек, он смертен, и не в силах оградить от смерти других. Следовательно, для Соловьева, сверхчеловек-антихрист с очевидностью принадлежит стану зла: лжепророкам, лжечудотворцам, лжеблагодетелям человечества.

Предмет будущих основных согласий и расхождений в полемике Соловьева с Ницше становится ясен уже из ранних произведений русского мыслителя: «Софии» (1875-76) и «Чтений о Богочеловечестве»(1878-81). Этика богочеловечества Соловьева - это этика скорейшего врастания человечества в Царство Божие, прихода к воскресению и бессмертию. Царство Божие сходит сверху, богочеловечество восходит навстречу. Здесь этика представляет собой не механизм индивидуального спасения, а способ ускоренной реализации исторического проекта. У Соловьева нет и быть не может сверхчеловека как представителя особой породы людей. У него любой человек причастен Божеству, а потому является бого(сверх)человеком. Человечество смертно, но подлежит непременному воскрешению из мертвых в полном объеме, без исключений - будь то грешник, или праведник.

Одно из названий соловьевского бого(сверх)человечества - София. Под мистическим именем Софии Соловьев понимает идеальное, совершенное человечество, вечно заключающееся в цельном божественном существе - Христе. «Каждое человеческое существо коренится и участвует в универсальном или абсолютном человеке. Все человеческие элементы образуют цельный, универсальный и индивидуальный организм - организм всечеловеческий - Софию, каждый из элементов которого - вечная необходимая составная часть вечного богочеловечества. Когда мы говорим о вечности человечества, то разумеем вечность каждой отдельной особи, составляющей человечество. Без этой вечности само человечество было бы призрачно. Признание того, что каждый человек своею глубочайшей сущностью коренится в вечном божественном мире, дает истинность человеческой свободе и человеческому бессмертию».

У Соловьева речь идет о воскресении не абстрактной личности, но тела, конкретного человеческого существа: «личность человеческая, не отвлеченное понятие, а действительное, живое лицо, каждый отдельный человек - имеет безусловное, божественное значение». Подобно Ницше, Соловьев провозглашает человека свободным от всякого внутреннего ограничения, способным переступать за любую конечную предельность. Эта безусловная способность каждой личности и составляет залог бесконечного развития человечества. Неудовлетворимость конечным содержанием, частично ограниченною действительностью переходит в требование полноты жизни и бессмертия.

В сочинениях и Ницше, и Соловьева очевидно различимы два варианта подхода к вопросу о сверхчеловеке. В своих более ранних построениях оба философа, рассуждающие подобно естествоиспытателям, ориентированны на появление «высшего» (у Ницше) и «преображенного» (у Соловьева) нового сверхчеловеческого типа. Соловьев (утверждая, что лишь полная победа над смертью сделает человека сверхчеловеком), усматривал путь к бессмертию в эволюции живых форм: «Закон тождества Диониса и Гадеса - родовой жизни и индивидуальной смерти, - или, что то же самое, закон противоборства между родом и особью, всего сильнее действует на низших ступенях органического мира, а с развитием высших форм все более ослабляется; а если это так, то, с появлением безусловно-высшей органической формы, облекающей индивидуальное существо самосознательное и самодеятельное, отделяющее себя от природы, относящееся к ней как к объекту, следовательно, способное к внутренней свободе от родовых требований, - с появлением этого существа не должен ли наступить конец этой тирании рода над особью? Если природа в биологическом процессе стремится все более и более ограничивать закон смерти, то не должен ли человек в историческом процессесовершенно отменить этот закон?».Восхождение к конечному преодолению смерти предполагает изменение внешней и внутренней формы человеческой организации, появление нового андрогинного типа. В работе «Смысл любви»Соловьев доказывает необходимость восстановления целостности (интеграции) человеческой формы как обязательного этапа на пути обретения вечной жизни или царствия Божьего. «В эмпирической действительности человека как такового вовсе нет - он существует лишь в определенной односторонности и ограниченности, как мужская и женская индивидуальность... Но истинный человек в полноте своей идеальной личности, очевидно, не может быть только мужчиной или только женщиной, а должен быть высшим единством обоих».

Ближайшую задачу восхождения к богочеловечеству на этом этапе философ видел в создании истинного целостного человека, являющего собой свободное единство мужского и женского начала.

Первый вариант концепции сверхчеловека у Ницше (представляющий собой начальные наброски и подходы к проблеме) создан еще до откровения о вечном возвращении и потому соответствует по духу эсхатологической логике Соловьева. Ницше практически повторяет структуру раннего соловьевского учения о восхождении собирательного человечества к богочеловечеству. По мысли Ницше, современное человечество, занимающее сегодня высшую ступень в иерархии мирового развития, со временем уступит место еще более совершенному виду, который уже не будет принадлежать к роду homo sapiens, а образует особый биологический вид homo supersapiens (в теории Соловьева это особый целостный андрогинный тип). Наброски этой концепции сверхчеловека угадываются еще в сочинении «Шопенгауэр как воспитатель». Свое полное раскрытие эволюционистическая версия сверхчеловека получает в «Заратустре»:«Вверх идет наш путь, от рода к сверхроду!» И далее: «Все существа до сих пор создавали что-нибудь выше себя - а вы хотите быть отливом этой великой волны и скорее вернуться к зверю, чем превзойти человека?

Что такое обезьяна для человека? Посмешище или мучительный позор. И тем же самым должен быть человек для сверхчеловека: посмешищем или мучительным позором.

Вы совершили путь от червя к человеку, но многое в вас еще от червя. Некогда были вы обезьяною, и даже теперь еще человек больше обезьяна, чем иная из обезьян.

Даже мудрейший среди вас есть только разлад и двойственность между растением и призраком. Но разве я призываю вас стать призраком или растением?

Смотрите, я учу вас о сверхчеловеке!»

В своих поздних версиях восхождения к сверхчеловечеству (Ницше) и богочеловечеству (Соловьев) оба мыслителя оставляют мысль о необходимости трансформации человеческого существа, и склоняются к идее, что совершенствование человечества может идти без фундаментальных изменений внешнего типа.

В очерке «Идея сверхчеловека»Соловьев подчеркивает, что суть восхождения к богочеловечеству состоит в продолжении улучшения морального и физического функционирования внутри нынешней формы человеческого рода. «Не создается историей и не требуется никакой новой, сверхчеловеческой формы организма, потому что форма человеческая может беспредельно совершенствоваться и внутренне и наружно, оставаясь при этом тою же: она способна по своему первообразу, или типу, вместить и связать в себе все, стать орудием и носителем всего, к чему только можно стремиться, - способна быть формою совершенного всеединства или божества». Стремление стать сверхчеловеком относится не к тем или иным формам человеческого существа, а лишь к способу функционирования этих форм. Каждый человек, по Соловьеву, - уже богочеловек. Философ не устает повторять, что божественная природа в каждой человеческой душе заставляет нас хотеть бесконечного совершенства. Людям по природе своей естественно тяготеть к идеалу сверхчеловека - хотеть быть лучше и больше, чем они есть в действительности. Но как невозможно для божества духовно-телесно переродить человека без участия самого человека, - это был бы путь не человеческий, точно так же невозможно, чтобы человек из самого себя создал себе сверхчеловечность. Человек может стать божественным лишь силой Бога.

В поздних сочинениях Ницше разрабатывает центральную для своей философии, версию сверхчеловека. Пограничной чертой между двумя концепциями сверхчеловека у Ницше является интуиция вечного возвращения. Вторая версия основывается на положении о том, что человек не может перейти в иное сущностное состояние, он - неизменный биологический венец природного мира. Уже в «Утренней заре»Ницше подчеркивал, что совершенствование возможно только в пределах существующего вида. В сочинении «Антихрист»Ницше еще более категоричен: «Моя проблема не в том, как завершает собою человечество последовательный ряд сменяющихся существ (человек - это конец)... ». Если в «Заратустре» Ницше утверждал, что никогда еще не было сверхчеловека, то в «Антихристе», напротив, речь идет о том, что люди сверхчеловеческого типа уже были: «Этот более ценный, более достойный жизни, будущности тип [сверхчеловеческий - Ю.С.] уже существовал нередко, но лишь как счастливая случайность, как исключение...»

Ницше выражает сожаление, что такой тип был доселе счастливой случайностью и никогда не являлся «продуктом намеренного созидания».

Итак, по второй концепции, которую можно назвать культурно-исторической, сверхчеловек только homo sapiens perfectus, - совершеннейший человеческий тип.

Однако будем ли мы рассматривать сверхчеловека как особый биологический вид, или же, как наиболее совершенный тип человека, - в любом случае, по Ницше, на пути к достижению совершенства, необходима трехкратная трансформация сущности человеческого существа в сверхчеловеческое начало. В речи «О трех превращениях»Заратустра указывает три стадии или метаморфозы человеческого духа, соответствующие трем этапам восходящего формирования человека в идеальный тип сверхчеловека.

На начальной ступени человеческий дух символизирует верблюд, навьюченный грузом из многочисленных выхолощенных заповедей, утративших смысл традиций и мертвых авторитетов. На второй стадии - превращения верблюда во льва - человек освобождается от пут, связывающих его на пути к сверхчеловеку, и завоевывает себе свободу для созидания «новых ценностей». С этого момента начинается превращение человека в сверхчеловека. Описание этого этапа можно найти уже на начальных страницах книги «Человеческое, слишком человеческое». В человеке пробуждается недовольство собой, стремление стать господином своих добродетелей. Заратустра называет это состояние «часом великого презрения»: «В чем то высшее, что можете вы пережить? Это час великого презрения. Час, когда ваше счастье становится для вас отвратительным, как ваши разум и добродетель.

Час, когда вы говорите: «Что мне мое счастье! Оно бедность, и грязь, и жалкое довольство собою. А ведь ему следовало бы оправдывать само существование!

Час, когда вы говорите: Что мне мой разум! Жаждет ли он знания, как лев своей пищи? Он - бедность и грязь, и жалкое довольство собою!»

Час, когда вы говорите: «Что мне моя добродетель! Она еще не заставила меня безумствовать. Как устал я от добра моего и от зла моего! Все это бедность и грязь, и жалкое довольство собою!..»

Час, когда вы говорите: Что мне мое сострадание! Разве оно - не крест, к которому пригвождается тот, кто любит людей? Но мое сострадание не есть распятие». И далее: «Я люблю великих ненавистников, ибо они великие почитатели и стрелы тоски по другому берегу…».

В четвертой части «Так говорил Заратустра» Ницше выводит на сцену целый ряд типов людей великого презрения, «высших людей». В пещеру Заратустры приходят два короля, сбежавшие от «добрых нравов» и «хорошего общества», пессимист - прорицатель и провозвестник великого утомления, «честный мыслитель», посвятивший всю свою жизнь изучению одного только мозга пиявки, «чародей» - вечный актер, правдивый только в своей тоске по идеалу, «добровольный нищий», который чувствует отвращение к избытку цивилизации, «последний папа», «самый отвратительный человек». Всех этих людей объединяет неудовлетворенность теми идеалами, которые правят в их повседневной жизни.

Великое презрение, отказ от тех учений, которые мешают свободному развитию личности, проповедуя «равенство людей», и отрешение от пессимизма, - представляют собой последние шаги на пути восхождения к сверхчеловеку. Пессимизм Ницше трактует широко, имея в виду как метафизическую доктрину (утверждающую, что небытие лучше бытия), так и этическое учение (рассматривающее тело как начало злое и греховное по своей природе): «Я не следую вашим путем, вы, презирающие тело! Для меня вы не мосты, ведущие к сверхчеловеку!».

Высшие люди, порвавшие связь с идеалами современного им общества, еще не свободны от «духа тяжести» - меланхолии, гнетущей человека и убивающей в нем жажду жизни: «С тех пор, как существуют люди, человек слишком мало радовался; лишь это, братья мои, наш первородный грех!

И когда мы научимся больше радоваться, тогда мы тем лучше разучимся причинять другим боль и выдумывать ее».

Пессимизм или мировая скорбь предстает у Ницше в образе «огненного пса», которому противопоставлен другой пес, который «говорит действительно из сердца земли.

Он дышит золотом и золотым дождем: так хочет сердце его…

Смех выпархивает из него, как пестрое облако... Но золото и смех - их берет он из сердца земли, ибо... сердце земли из золота». Золото, смех и танцы, -символы бодрого, радостного состояния духа, неугнетенного настроения человека, который преодолел в себе дух тяжести.

Существенно, что тема оптимизма, бодрости духа занимает серьезное место в поздних размышлениях Соловьева. В знаменитой притче афонского странника Варсонофия из жизни древних отшельников в «Трех разговорах»он прямо говорит: «Грех один только и есть смертный - уныние, потому что из него рождается отчаяние, а отчаяние - это уже, собственно, и не грех, а сама смерть духовная».

Заключительная метаморфоза духа - превращение льва в ребенка, -представляет собой этап рождения сверхчеловеческого типа. Младенчество символизирует утверждение жизни: «Дитя есть невинность и забвение, новое начинание, игра, вечновращающееся колесо, первое движение, святое Да, для игры созидания, братья мои, нужно святое Да…». Вступающий на путь сверхчеловека принимает жизнь и благословляет ее, и, в этом смысле, является искупителем земной действительности: «И вот мое благословение: над каждою вещью быть ее собственным небом, ее круглым куполом, ее лазурным колоколом и вечной уверенностью - и блажен, кто так благословляет!

Ибо все вещи крещены у родника вечности и по ту сторону добра и зла; а добро и зло суть только промельки теней, влажная скорбь и тянущееся облака».

Принятие и оправдание жизни - отправной пункт «пути созидающего». Ницше утверждает, что моральные нормы должны быть выводимы из внутренней природы человека. Подобно Соловьеву он основывает постулируемые им истины на личном опыте человека, опыте религиозном, мистическом, телесном.

Участие Соловьева в обсуждении ницшевских идей сыграло огромную роль в становлении русской ницшеаны. Он был первым отечественным мыслителем, взглянувшим на творчество Ницше с религиозной точки зрения: «если и не было перед нами действительного «сверхчеловека», то во всяком случае есть сверхчеловеческий путь, которым шли, идут и будут идти многие на благо всех, и, конечно, важнейший наш жизненный интерес - в том, чтобы побольше людей на этот путь вступали, прямее и дальше по нему проходили, потому что на конце его - полная и решительная победа над смертью».

Однако, несмотря на очевидные параллели и созвучия по многим проблемам, главным образом, в трактовке темы сверхчеловека, вопрос о том, читал ли Соловьев Ницше, или был знаком с его идеями лишь из вторых рук, до сих пор остается спорным. Так Сергей Соловьев, племянник мыслителя, замечает в своей авторитетной творческой биографии Соловьева: «Философу, выросшему на Канте и Гегеле, было трудно понять все значение Ницше, едва ли он даже прочел его внимательно и пробовал ограничиться в полемике с ним шуткой и иронией».

В обширной и хорошо сохранившейся переписке Соловьева 1890-х годов нет упоминаний о работе над текстами Ницше, а в его статьях отсутствуют специальные ссылки на произведения немецкого философа. Также следует признать, что зачастую суждения Соловьева касаются не столько взглядов самого Ницше, сколько идей, которые в то время было принято связывать с его именем (см., например, предисловие к «Оправданию добра»). Тем не менее, вероятно, что Соловьев все-таки был знаком с творчеством Ницше из первоисточников. Соловьев весьма серьезно относился к идеям немецкого философа и вряд ли мог оставить без внимания его работы. Примечательно также, что статья о Константине Леонтьеве, напечатанная, вскоре после смерти мыслителя, в первом номере журнала «Русское Обозрение» за 1892 год, то есть незадолго до публикации первой русскоязычной работы о философии Ницше Василия Преображенского, содержит, ставшее позже модным, сопоставление взглядов Леонтьева и Ницше. Соловьев утверждал, что в своем презрении к чистой этике и культе самоутверждения силы и красоты Леонтьев предвосхитил Ницше.

В эволюции восприятия Соловьевым Ницше можно выделить несколько моментов. Примечательно, что поначалу Соловьев относится к творчеству Ницше вполне нейтрально. Первые высказывания о его философии (см. статьи «К. Леонтьев»(1892) и «Первый шаг к положительной эстетике» (1894)) не содержат ни особого интереса к рассуждениям Ницше, в которых Соловьев (в отличие от первых русских ницшеанцев Василия Преображенского и Николая Михайловского) решительно отказывается видеть своеобразие и глубину; ни резкой критики идей немецкого мыслителя (как было принято в то время в академической среде). Соловьев далек и от позиции идеалистов старшего поколения (Льва Лопатина, Николая Грота) воспринявших ницшеанство как выражение морального упадка западной культуры. Философия Ницше для него - не более, чем незначительное вторичное явление, вряд ли имеющее какое-либо влияние на будущее человеческой культуры и развитие морали, ибо «воскрешение мертвых идей не страшно для живых». Внимание Соловьева в начале 1890-х сфокусировано по ту сторону ницшеанства: «Эти идеи [ницшеанство - Ю.С.] в которые некогда верили и которыми жили подданные египетских фараонов и царей ассирийских [...] были встречены в нашей Европе как что-то оригинальное и свежее и в этом качестве имели grand succes de surprise. He доказывает ли это, что мы успели не только пережить, а даже забыть то, чем жили наши предки, так что их миросозерцание получило для нас уже прелесть новизны?».

Работа «Оправдание добра» - апогей славы Соловьева, которую имеет смысл читать как развернутый и обстоятельный ответ Ницше (несмотря на то, что имя немецкого философа упоминается в ней мимоходом и исключительно лишь в предисловиях к книге), уже содержит критику идей немецкого философа. Тем не менее, Соловьев не преминул заметить, что ницшеанство заключает в самом себе семена собственного разрушения и, следовательно, не представляет из себя никакой серьезной опасности и не требует какого-либо особого опровержения или серьезного внимания. Соловьев выступает против эстетизации жизни у Ницше, критикует ницшевский отрыв «красоты» и «власти» от религиозного контекста, настаивая на том, что истинная реализация ценностей Истины, Добра и Красоты возможна лишь как синтез этих трех сущностей в рамках религии, что именно христианство призвано сохранить красоту от уничтожения.

Переключение внимания Соловьева на ницшевскую идею сверхчеловека открыло новый этап в его отношении к Ницше. Тема сверхчеловека становится для Соловьева центральным объектом критики в творчестве немецкого мыслителя. В ницшевском сверхчеловеке - прообразе антихриста - религиозный философ видел величайшую опасность, грозящую христианской культуре. Соловьев в своих работах противопоставляет идеалу Ницше истинного Богочеловека - Иисуса Христа, победившего смерть телесным воскрешением.

В марте 1897, одновременно с завершением первого варианта «Оправдания добра», Соловьев публикует в газете «Русь» маленькую заметку «Словесность или истина?». В этом очерке, который, по признанию самого автора, дополняет и разъясняет главные мысли «Трех разговоров»,Соловьев впервые заявляет, что видит свою цель в борьбе с ницшеанской концепцией сверхчеловека как ключевым моментом философии немецкого мыслителя. К этому времени Соловьев начинает говорить открыто, что рост влияния идей Ницше в России представляет опасность для христианской мысли.

В последние годы жизни отношение Соловьева к Ницше приобрело новый оттенок. Оставаясь крайне настороженным, оно становиться глубоко заинтересованным и, одновременно, более рациональным. В статье «Идея сверхчеловека»,указывая на три модных направления европейской мысли конца XIX века: «экономический материализм» (Карл Маркс), «отвлеченный морализм» (Лев Толстой) и «демонизм сверхчеловека» (Фридрих Ницше), Соловьев отдает приоритет значимости учению Ницше, подчеркивая, что секрет его популярности в том, что оно несет в себе ответ на духовные запросы современных мыслящих людей. Сама по себе идея сверхчеловека актуальна и необходима, она верно отражает реальность: человеческое должно быть превзойдено. Однако для Соловьева абсолютно очевидно, что истинный сверхчеловеческий принцип уже был явлен в истории в лице Богочеловека Христа – «подлинного сверхчеловека», «действительного победителя смерти» и «первенца из мертвых».

Соловьев признает, что в концепции Ницше, несомненно, присутствует истина, но эта истина искажена. Для Соловьева важно показать, в чем именно заключается ошибка Ницше. Острие его критики направлено на «дурные стороны» ницшеанства: презрение к слабому и больному человечеству; языческий взгляд на силу и красоту; утверждение, что сверхчеловечество - удел немногих избранных натур. Истинная же цель сверхчеловечества, по мысли Соловьева, - победа над смертью, а путь к реализации этой задачи лежит через нравственный подвиг, подавление эгоизма и гордости.

Рассматривая ницшеанскую концепцию «ложного сверхчеловечества» сквозь призму собственного учения о богочеловечестве, Соловьев увлеченно искал предшественников Ницше в интеллектуальной истории. В лекции о Лермонтове, прочитанной в 1899 году, он назвал поэта предшественником Ницше - соблазненным демоном зла, жестокости, гордости и сладострастия. В этой речи Соловьев выстроил прежнюю антиницшеанскую аргументацию, указав что главная ошибка Лермонтова-Ницше заключается в презрении к человечеству, тогда как каждый человек на земле - потенциальный бого(сверх)человек.

В очерке 1898 года «Жизненная драма Платона», своеобразным предтечей Ницше, воплотившим идею сверхчеловека не в теории, а в своей личной судьбе, и доказавшим тем самым необходимость прихода «настоящего сверхчеловека» - Богочеловека, назван Сократ. Гибель Сократа, исчерпавшего своей благородной смертью нравственную силу чисто человеческой мудрости, стала для Соловьева свидетельством о невозможности для человека исполнить свое назначение, то есть стать действительным сверхчеловеком, одною лишь силой ума и нравственной воли. «После Сократа, и словом, и примером научающего достойной человека смерти, дальше и выше мог идти только тот, кто имеет силу воскресения для вечной жизни».

Заключительный «синтетический» период творчества Соловьева, верхней границей которого принято считать «Оправдание добра», а нижней – «Три разговора»,прошел под знаком «борьбы с Ницше». Соловьев был обеспокоен быстрым ростом популярности ницшеанской идеи сверхчеловека среди молодого поколения отечественных интеллектуалов - именно той части аудитории, которую он рассматривал как потенциально близкую и подготовленную для восприятия его собственных взглядов. Несмотря на то, что следы внутренней полемики с Ницше и ницшеанским культом сверхчеловека и сверхчеловеческой красоты, можно обнаружить практически во всех поздних произведениях Соловьева, он не оставил сколь-нибудь серьезного исследования творчества Ницше с исторической или метафизической точек зрения и, в отличии от большинства своих современников, никогда не пытался опровергать учение Ницше как философскую проблему.

В большинстве случаев Соловьев писал о взглядах немецкого философа исключительно как об эстетизме, не представляющем действительного интереса, называл Ницше «сверхфилологом», красивыми и громкими фразами стремящимся заставить читателя поверить не в действительного богочеловека Иисуса Христа, а в «мифического Üebermensch и его пророка Заратустру, в результате чего... вместо всех сил небесных, земных и преисподних, перед этим именем трепещут лишь и преклоняют колена психопатические декаденты и декадентки Германии и России». Соловьев не опубликовал ни одной своей работы о Ницше в философских журналах. Даже предисловие к «Оправданию добра»увидело свет в популярном литературном приложении «Книжки недели». И все же за высказываниями Соловьева о том, что сверхчеловек отнюдь не некое высшее существо, а «вновь учреждаемая кафедра на филологическом факультете», а сами идеи Ницше не больше чем «словесные упражнения, прекрасные по литературной форме, но лишенные всякого действительного содержания», неминуемо вставал вопрос: «Быть может, словесные упражнения базельского филолога были только бессильными выражениями действительного предчувствия?».

Вспоминая о своем последнем разговоре с Соловьевым (за несколько месяцев до его кончины), Андрей Белый записал: «Я заговорил с Владимиром Сергеевичем о Ницше, об отношении сверхчеловека и идее богочеловечества. Он сказал немного о Ницше, но была в его словах глубокая серьезность. Он говорил, что идеи Ницше - это единственное, с чем надо теперь считаться как с глубокой опасностью, грозящей религиозной культуре. Как я не расходился с ним во взглядах на Ницше, меня глубоко примирило серьезное отношение его к Ницше. Я понял, что называя Ницше «сверхфилологом», Владимир Сергеевич был только Тактиком, игнорирующим опасность, грозящую его чаяниям».

В «Идее сверхчеловека»Соловьев открыто объявил о своей готовности к серьезной полемике с ницшевской концепцией сверхчеловека: «ныне благодаря Ницше передовые люди заявляют себя так, что с ними логически возможен и требуется серьезный разговор - притом о делах сверхчеловеческих». Однако этот разговор так и не состоялся. Ему помешал сначала скорый разрыв Соловьева с кружком «Мира искусства», а потом подвела черту смерть философа.

Несмотря на очевидные несовпадения оценок и разные духовные пристрастия, чуждый мистический опыт и несхожесть интеллектуальных стилей Фридриха Ницше и Владимира Соловьева, этих мыслителей объединяют «созвучия и переклички» независимо друг от друга сформировавшихся философских идей. В исследовании «Мыслители России и философия Запада» Н.В.Мотрошилова в качестве таких точек пересечения выделяет прежде всего «убежденность обоих философов в том, что западная философия переживает глубокий кризис, обусловленный, прежде всего культом науки и научности, сведением человека к познающему субъекту («теоретическому человеку», по терминологии Ницше)» и критику ими позитивизма как одного из ярких проявлений этого кризиса. А также «поиск новых парадигм на пути философствования, опирающегося на принципы «жизни», «жизненности» и предполагающего мыслительное движение от осмысления процесса, потока жизни как космического, самодвижущегося целого к проявлению специфики человека как особого сосредоточения жизни».

Для деятелей русского религиозного ренессанса учителями и главными творческими ориентирами в заново открываемом и лично переживаемом культурном наследии, стали два современника - Фридрих Ницше и Владимир Соловьев. Именно Ницше и Соловьеву мы обязаны стремительным взлетом и крахом русской культуры начала XX столетия. Молодые мыслители рубежа веков попытались в реальной жизни соединить учения двух философов. Стремясь возродить православие и приблизить Богочеловеческий идеал Соловьева, они опирались на ценностную систему Ницше. Пытаясь совместить высокую культуру и повседневность, религиозную систему Соловьева с идеалами богооставленного мира вечного возвращения по ту строну добра и зла у Ницше, они надорвались, так и не сумев преодолеть двойственность сознания и жизни. Две половинки не состыковались в целое. Ведь они из разных миров, граница между которыми - преодоленная смерть. Отсюда изломанные личные судьбы, отсюда трагический исход духовного движения религиозного ренессанса в России. Философские системы Соловьева и Ницше - крылья Икара - Русского Серебряного века, который, устремившись ввысь, в силу своей огромной творческой мощи, поднялся над повседневностью, однако, не удержался (очевидно, что и не мог удержаться) от срыва в хаос революции, сектантства, юродства и дьявольщины.

Если на Западе главную роль в интерпретации философии Ницше играли такие понятия как «воля к власти», «нигилизм» и «переоценка ценностей», то в России первостепенное внимание было уделено идее сверхчеловека, получившей религиозно-метафизическую окраску. Понятие «сверхчеловек» оказалось «ключом» к пониманию творчества Ницше. Размышления Владимира Соловьева о сверхчеловеке стали своеобразным «открытием темы», «итогом и залогом» последующего отечественного ницшеведения.

Несмотря на то, что формально подавляющее число публикаций, посвященных Ницше, носило полемический характер по отношению к идеям немецкого философа, работы по проблеме сверхчеловека составили самостоятельный пласт в интеллектуальной истории России того времени. Нередко образ, созданный Ницше, служил лишь маской, под которой скрывались оригинальные черты своеобразной концепции того или иного автора.

Начиная с 1899-1901 годов стремительно разрасталась полемика вокруг понятия «Üebermensch». Автор исследования ««Сверхчеловек» Ницше» Сергей Знаменский выделил две концепции сверхчеловека, наиболее часто рассматриваемые в отечественной литературе тех лет: биологическую теорию «homo supersapiens», исходящую из дарвиновского учения об эволюции; и культурно-историческую, по которой сверхчеловек - «homo sapiens perfectus» - совершеннейший человеческий тип. Религиозно-метафизические, антропологические, культурологические трактовки «сверхчеловеческого» на рубеже XIX-XX столетий соседствовали как с естественнонаучными и морально-этическими «сверхчеловеческими проектами», так и с социально-историческими интерпретациями. Если же обратиться к современным исследованиям данного вопроса, то наиболее плодотворной представляется классификация, предложенная Марией Кореневой: «сверхчеловек понимался как воплощение «биологического индивидуума», и в этом смысле Ницше представлялся прямым преемником идей Феогнида; антропологическая интерпретация: сверхчеловек отождествлялся с человекобогом, был знаком религиозного обновления личности; и метафизическое понимание идеи сверхчеловека, который трактовался как принцип, слово, художественный образ».

Столь широкий разброс отечественных интерпретаций был обусловлен, прежде всего, мировоззренческими различиями самих критиков. Однако немаловажным обстоятельством стало и то, что Ницше, никогда не выходивший за рамки поэтической символики и знаковой образности, не оставил четкого описания того, что реально представляет собой сверхчеловек.

«Я учу вас о сверхчеловеке. Человек есть нечто, что должно превзойти. Что сделали вы, чтобы превзойти его?

Все существа до сих пор создавали что-нибудь выше себя - а вы хотите быть отливом этой великой волны и скорее вернуться к зверю, чем превзойти человека?

Что такое обезьяна для человека? Посмешище или мучительный позор. И тем же самым должен быть человек для сверхчеловека: посмешищем или мучительным позором…

Смотрите, я учу вас о сверхчеловеке!

Сверхчеловек есть смысл земли. Пусть же воля ваша говорит: «Да будет сверхчеловек смыслом земли!»

Я заклинаю вас, мои братья, оставайтесь верны земле и не верьте тем, кто говорит вам о надземных надеждах! Это отравители, все равно, знают они это или нет.

Они презирают жизнь, умирающие и сами себя отравившие, от которых устала земля; пусть погибнут они!».

Отсутствие систематической характеристики понятия «Üebermensch», дало повод Евгению Трубецкому назвать ницшевскую концепцию сверхчеловека «сводом всех вну

В работе «Веселая наука» Ницше провозглашает: «Бог умер, мы убили его». В этих условиях место Бога должен занять сверхчеловек, которому ещё предстоит родиться, поскольку с точки зрения Ницше, современный человек – это канат, протянутый между обезьяной и сверхчеловеком.

С точки зрения Ницше, сверхчеловек – это развитый до совершенства хищный зверь со всеми свойственными ему инстинктами.

Познание для Ницше – это интерпретации, истолкования, тесно связанные с внутренней жизнью человека, он справедливо отмечает, что один и тот же текст допускает многочисленные интерпретации, так как мысль – это знак со множеством смыслов. Чтобы понять вещь, нужно человеческое перевести в природное, поэтому одним из самых важных средств познания и выступает перевод человеческого в природное.

По мнению Ницше, человек – это «болезнь Земли», он мимолетен, он «в своей основе есть нечто ошибочное». Но нужно создать подлинного, нового человека – «сверхчеловека», который давал бы цель, был бы победителем «бытия и ничто» и являлся бы честным, в первую очередь перед самим собой.

Главная проблема человека, его сущности и природы – это проблема его духа.

Главная цель стремлений человека – это не польза, не удовольствия, не истина, не христианский Бог, а жизнь. Жизнь является космичной и биологичной: она воля к власти как принцип мирового бытия и «вечного возвращения». Воля к жизни обязана проявить себя не в жалкой борьбе за существование, а в битве за власть и превосходство, за становление нового человека.

Ницшевский сверхчеловек – это смысл бытия, соль земли. По его мнению, место умершего Бога займет сверхчеловек. Ницше считает, что идея сверхчеловека как цели, которую надо достичь, возвращает человеку утраченный смысл существования. Сверхчеловек может получиться лишь из поколения аристократов, господ по своей природе, в ком воля к власти не задавлена враждебной ей культурой, из тех, кто способен, объединившись с себе подобными, противостоять большинству, которое не желает ничего знать о подлинном предназначении современных людей.

35. Философия З.Фрейда: новый подход к решению проблемы бессознательного. Разработка метода психоанализа.

То новое, что вносит в философию и психологию Фрейд связано с принципиально иным, чем до него понимали под проблемами бессознательного.

До Фрейда под бессознательным понималось такое содержание человеческой психики, которое будучи актуально осознанным, затем ясно становилось достоянием сознания.

По Фрейду бессознательное образуется следующим образом: когда желания людей входят в противоречия с их нравственными и иными нормами, то сознания вытесняет эти желания в область бессознательного, а затем оказывает сопротивление осознанию этих желаний, т.е. их проникновению в сознание. Но будучи вытесненными, эти желания оказывают влияния на психологию человека, порождая нервные и психические расстройства.

Для того чтобы справиться с психическими болезнями, нужно было разработать метод, который бы позволил преодолеть сопротивление сознания, и сделать вытесненные желания – осознанными. Для этого Фрейд, разрабатывает собственный метод психоанализа, основанный на свободных ассоциациях.

Фрейд утверждает, что ничего случайного в странных и неожиданных реакциях человека нет, поскольку в них всегда проявляется бессознательное.

Королевской дорогой в бессознательное Фрейд считал толкование сновидений. Сложность расшифровки вытесненных желаний в сновидениях состоит в том, что во первых то событие, с которым связано вытесненное желание часто находится не в центре, а не периферии сновидения. Вытесненные желания часто снятся также в символической форме.

Фрейд продолжает линию биологизации человека, что ярко проявляется в его пансексуализме. Панс-зм Фрейда проявляется в следующем:

1) Фрейд вводит понятие детской сексуальности;

2) Комплекс кастрации;

3) Эдипов комплекс, в соответствии с которым ребенок –мальчик обречен на то, чтобы испытывать инцестное влечение к матери и враждебное отношение к отцу, как к сопернику.

До Первой Мировой войны Фрейд считал, что поведением человека всецело управляет * влечение - эрос, после П.М. войны он приходит к выводу, что поведением человека также управляет инстинкт агрессии, влечение к смерти – танатос. Причем Фрейд различает аутоагрессию и агрессию, направленную на других людей, при этом он утверждает: «Мы разрушаем других, чтобы не разрушать себя», т.е. если агрессия не будет выплескиваться на окружающих, то она трансформируется в аутоагрессию и разрушает самого человека.

Эрос и танатос связаны между собой, таким образом, что там, где убывает эрос, разрастается танатос.

Сургутский государственный педагогический институт

Реферат по философии

Тема: «Проблема сверхчеловека в творчестве Ф. Ницше»

Выполнила:

Проверил:

Сургут 2004

современной философии…………………………………………………….7

1.1. Сущность возникновения антропоцентризма, как философского

течения………………………………………………………………………..7

1.2. Философия жизни Ф. Ницше………………………………………..10

2. Учение о сверхчеловеке в творчестве Ф. Ницше……………………………..13

2.1. Взгляды Ф. Ницше на проблему сверхчеловека в современной

философии………………………………………………………………..…13

2.2. Современный философский взгляд на учение о сверхчеловеке

Ф. Ницше как перспективное отражение общества……….......................21
Заключение ……………………………………………………………………….24

Список литературы ……………………………………………………………...27

Из введения

…Анализируя учение Ф. Ницше можно утверждать, что иллюзорность счастья и неотвратимость страдания в бессмысленной жизни не удовлетворяли Фридриха Ницше, который предлагает «сознательную волю к власти» как сущность естественного потока жизни. Его философия обращена к немногим избранным, поэтому она лишена обычной демагогии, рассчитанной на обработку масс. Циничность необходима ему для того, чтобы дискредитировать старые истины рационального сознания, осмеять моральные нормы и критерии и подняться над предрассудками своего класса и интеллигенции. В истории нет ни цели, ни прогресса, а есть вечная борьба: сильных и слабых. Ницше - за дионисийское начало в человеке, его мощь, силу, способность к выживанию. Культура - синтез аполлоновского и дионисийского; преобладание первого дает формализованную культуру, которая становится менее жизненной, при главенстве второго - культуру захлестывают спонтанные страсти и необузданное варварство.

В дальнейшем Ницше проводит идею, что люди еще не вырвались из животного состояния, о чем свидетельствуют их соперничество, войны, конкуренция, бестолковые устремления. Это позволяло ему говорить о господстве нигилизма в Европе и необходимости переоценки всех ценностей. Нигилизм - следствие смерти Бога европейской истории, христианского Бога, и падение идеалов, принципов, норм и целей закономерно. Но в этом случае господство над сущим переходит к человеку, отрезвленному нигилизмом, отвергшему иллюзии относительно будущего счастья, победы добра и справедливости. Человек должен научиться жить в бессмысленном мире иллюзий, постоянно увеличивая свою силу и власть над миром.
В человеке важно то, что он мост, а не цель, в человеке можно любить только то, что он переход и гибель, - так учил мудрец Заратустра.

Цель работы: изучить учение о сверхчеловеке в творчестве Ф. Ницше.

Задачи:

1. Изучить философию жизни Ф. Ницше и сущность человека в современной философии 80-90-х гг. XIX века;

2. Проанализировать учение о сверхчеловеке в творчестве Ф. Ницше;

3. Аргументировать свой взгляд на учение о сверхчеловеке применительно к современному обществу.

Сравнивая учение Ф. Ницше о сверхчеловеке с нашей современностью, составной частью современного человека является новый гуманизм, который в условиях глобальной кризисной ситуации выступает как главное условие становления всей системы общественных отношений общества.

Поэтому, именно гуманизм как идеологический стержень современной философии имеет своим содержанием весь спектр проблем, отражающих положение человека и его права в современном обществе. Он ориентирован на развитие в человеке духовного начала, реализацию всего потенциала творческих возможностей, высокого интеллекта, нравственности и ответственности, т. е. всего того, что является императивом выживания человечества в условиях всеобщего кризисного состояния общественной системы. Гуманистический социальный и духовный идеал сегодняшнего дня - общество социальной справедливости - социальная демократия.

Список литературы

1. 
   Алексеев П.В., Пантин А.В. Философия: Учебник. М., 1996.
2. 
   Бердяев Н.А. О назначении человека. М., 1993.
3. 
   Введение в философию / Под ред. А.Л. Субботина. – М.: «Добросвет», 1998.
4. 
   Волков Ю. Г., Поликарпов В. С. Многомерный мир современного человека. М., 1998.
5. 
   Гуревич П. Гуманизм как проблема и как ересь // Свободная мысль. 1995. № 5.
6. 
   Ильенков Э. Ф. Философия и культура. М., 1991.
7. 
   Коган Л.А. О будущем философии // Вопр. философии. 1996. № 7.
8. 
   Киселев Г. С. «Кризис нашего времени» как проблема человека // Вопр. философии. 1999. № 1.
9. 
   Марсель Г. Люди против гуманности; Пер. с фр. // Филос. науки. 1994. № 1-3.
10. 
    Малышевский А.Ф. Введение в философию: Учеб. Пособие. – М.: Просвещение, 1995.
11. 
    Международная конференция «Философия естествознания XX века: итоги и перспективы» // Вопр. философии. 1997. .№ 10.
12. 
    Ницше Ф. Сочинения в Т: 1-3., 1987.
13. 
    Ницше Фридрих Юнгер. / Перевод Михайловского.- М., 2001.
14. 
    Основы философии: Учеб. пособие для вузов / Под ред. Е.В. Попова. –М.: Гуманит «ВЛАДОС», 1997.
15. 
    Пригожий И., Стешерс И. Порядок из хаоса: диалог человека с природой. М., 1986.
16. 
    Пуляев В. Т. О гуманизме, будущем России и социально-гуманитарном знании // Социально-политический журнал. 1998. № 3.
17. 
    Радугин А.А. Философия: Курс лекций. – 2-е изд. – М.: Центр, 2003.
18. 
    Степин В.С. Российская философия сегодня: проблемы настоящего и оценки прошлого // Вопр. философии. 1997. № 5.
19. 
    Человек-Философия-Гуманизм: Тезисы докладов и выступлений Первого Российского философского конгресса (4-7 июня 1997г.): В 7т. СПб., 1997.
20. 
    Философия: Учеб. пособие / Под ред. В.П. Ратникова. – М.:ЮНИТИ-ДАНА, 2002.
21. 
    Философский словарь / Под ред. И.Т. Фролова. – М.: Политиздат, 1986.
22. 
    Фишер. К. История новой философии. - Т. 1-9.- М., 1999.
23. 
    Фролов И. Новый гуманизм // Свободная мысль. 1997. №4.

Фридрих Ницше
(1844-1900)
Фридрих Вильгельм Ницше -
немецкий мыслитель,
классический филолог,
композитор, создатель
самобытного философского
учения, которое носит
подчёркнуто неакадемический
характер и отчасти поэтому имеет
широкое распространение,
выходящее далеко за пределы
научно-философского
сообщества.

Идеи

Концепция воли к власти как основа
жизни, всего общественного и
культурного процесса
Переоценка всех ценностей
Идея вечного возвращения
Идея сверхчеловека

Основные положения гуманизма

Человек должен
руководствоваться разумом,
сдерживая порывы и аффекты
Законы морали имеют
человеческое, а не
божественное начало, поэтому
должны быть разумны и точны
Вера в прогресс разума
основана на любви к человеку
Требование равенства как
требование здравого смысла
Критика церкви, феодализма,
деспотизма и частной
собственности как залог
успешного гуманного
переустройства мира
Оптимизм
Основные положения гуманизма

Критика просветительских идей

Дискредитация сознания как основы
ориентации человека в мире
Отрицание равенства
Любовь к человечеству – лицедейство
Отстаивает идею не о любви к человеку, а о
любви к жизни
Гуманизм навязывает правила морали,
которым человек не способен следовать по
своей природе
Обвинение просветителей в
трансформации религиозного мистицизма,
в замене христианства религией разума
при сохранении самой сути учения – любви
к человеку
Критика просветительских идей

Сверхчеловек

«Человек есть нечто, что должно
превзойти. Сверхчеловек – смысл
земли. Он – это море, где можно
потонуть ваше великое презрение.
Человек – это канат между
животным и сверхчеловеком, канат над пропастью. В человеке
важно то, что он мост, а не цель: в
человеке можно любить только то,
что он переход и гибель».
Так говорил Заратустра

Признаки сверхчеловека

Сверхчеловек – чистое Сознание, он не
связан никакими рамками и
ограничениями
Отсутствие нравственных, религиозных,
этнических, политических и других идеалов
Воля к власти как воля к жизни
Не имеет определенной конечной цели в
жизни, т.к. понимает бесконечность
существования
Реализация всех заложенных в нем
способностей

Проблема сверхчеловека

Нынешний человек слаб, малодушен,
никчемен. Пытаясь замаскировать свое
ничтожество, он говорит о морали, равенстве
и сострадании. Потому необходимо
появление нового типа человека –
сверхчеловека, который способен занять
место бога и встать над всеми ярлыками и
концептами, созданными обычными людьми.
Сверхчеловек – творец, могущественная воля
которого направляет вектор исторического
развития.

«Где недостает воли к власти, там
упадок. Всем высшим ценностям
человечества недостает этой воли. Под
самыми святыми именами господствуют
ценности упадка, нигилистические
ценности».
«Духовное просвещение – вернейшее
средство сделать людей неустойчивыми,
слабыми волей,
Ищущими сообщества и поддержки, - короче, средство
развить в человеке стадное животное… Самообман толпы по
этому вопросу, что, например, имеет место во всей
демократии – в высшей степени ценен: к измельчанию
человека и к приданию ему большей гибкости в подчинении
всякому управлению стремятся, видя в том «прогресс»!»
Воля к власти

Список источников

«Так говорил Заратустра. Книга для всех и
ни для кого», Ф.Ницше
«Воля к власти», Ф.Ницше
«Антихрист», Ф.Ницше
Ницше Фридрих: культурологическая
концепция // Пархоменко, Радугин.
Культурология в вопросах и ответах. М.,
2001.
Ф.Ницше: критика рационального
гуманизма // А.Д.Кампос