В главном - единство, во второстепенном - свобода, во всем - любовь. "В главном – единство, во второстепенном – свобода, во всем – любовь"

Считается, что самые возвышенные строки о любви в Библии принадлежат апостолу Павлу. «Гимном любви» называют 13 главу из Первого послания апостола Павла к христианам Коринфа. Приведем этот текст, его хочется перечитывать вновь и вновь: «Если я говорю языками человеческими и ангельскими, а любви не имею, то я — медь звенящая или кимвал звучащий. Если имею дар пророчества, и знаю все тайны, и имею всякое познание и всю веру, так что могу и горы переставлять, а не имею люб ви, — то я ничто. И если я раздам все имение мое и отдам тело мое на сожжение, а люб ви не имею, — нет мне в том никакой пользы. Любовь долготерпит, милосердствует, любовь не завидует, любовь не превозносится, не гордится, не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла, не радуется неправде, а сорадуется истине: Все покрывает, всему верит, всего надеется, все переносит. Любовь никогда не перестает, хотя и пророчества прекратятся, и языки умолкнут, и знание упразднится. Ибо мы отчасти знаем и отчасти пророчествуем; Когда же настанет совершенное, тогда то, что отчасти, прекратится. Когда я был младенцем, то по-младенчески говорил, по-младенчески мыслил, по-младенчески рассуждал; а как стал мужем, то оставил младенческое. Теперь мы видим, как бы сквозь тусклое стекло, гадательно, тогда же лицом к лицу; теперь знаю я отчасти, а тогда познаю, подобно как я познан. А теперь пребывают сии три: вера, надежда, любовь, но любовь из них больше».

В этом тексте 16 свойств любви , и каждое достойно отдельного анализа. Подумаем о них с точки зрения психологии, насколько это позволительно в отношении послания святого апостола Павла.

Любовь долготерпит. Значит ли это, что любовь дает особую силу терпения, и все ли терпит любовь? Терпит ли измену, предательство, унижения и прочее? И да, и нет. Любовь, действительно, порой заставляет человека, сверх всякого ожидания, продолжать отношения с любимым даже после его тяжких грехов (это бывает и в браках созависимых, в том числе, в супружествах с алкоголиками. Чего только ни терпят их жены! Но это не значит, что любовь должна терпеть насилие, унижения, оскорбления и ложь! Однако здесь любовь явным образом смешана с зависимостью. Зависимость удушает любовь, если терпение становится терпением-соглашением с грехом).

Долготерпит — значит умеет ждать покаяния и исцеления. Долготерпит — значит «ожидает совершенного», «умеет ждать, когда созреет, когда дорастет», «относится так, как будто уже наступило долгожданное». Не об этом ли писал апостол Павел? Примером такой долготерпящей любви является любовь праотца-патриарха Иакова к своей жене Рахили, которую он полюбил сразу, но брака с ней ждал два раза по семь лет, работая на дядю своего Лавана (см. Быт. 29: 27).

Любовь милосердствует . Милует, сострадает, сочувствует, сожалеет, открывается беде, не осуждает, не обвиняет. Милосердие исходит из самой сути любви — «любви к другому, как к самому себе» (Мк. 12:31). В другом месте (Еф. 5:28-29) апостол Павел замечает: «Так должны мужья любить своих жен, как свои тела: любящий свою жену любит самого себя. Ибо никто никогда не имел ненависти к своей плоти, но питает и греет ее, как и Господь Церковь». Любовь к жене, другой личности, апостол рассматривает как любовь к себе, не разделяя «я» и «ты». При этом подчеркивает, что это подобно отношению к плоти своей, то есть своему телу и его жизни, что любовь своей внутренней силой преодолевает межиндивидуальную пропасть (Ср.: Быт. 2, 24, Мф 19, 5, Мк 10, 71, Кор. 6, 16 — «единая плоть» — не симбиоз, не слияние личностей, но самый тесный, самый интимный союз двух людей — мужчины и женщины).

Таково милосердие, свойственное любящему человеку, он как бы включает любимую (любимого) в «свое тело». Так и милосердие к ближним основано на любви, подобно отношению к своему телу. Ближний включен в сферу моего бытия, моего космоса, потому он и «ближний», то есть как родственник, родня (телесное родство). Возможно, апостол понимает милосердие как уподобление ближних своим родным? Такова милосердная любовь великой княгини Елизаветы Федоровны, «святого доктора» Гааза, матери Терезы Калькуттской и нашей современницы доктора Лизы Глинки, как нам кажется.

Любовь не превозносится . Любовь — сила соединения с другим, которая мысленно и чувственно «переносит» личность к другой личности, подчас забывая себя. Любовь возвышает в глазах любящего другого, не унижая при этом себя, и счастлива этим. Здесь возвышение любимого — не плод соревнования (кто кого больше, умнее, образованнее, правее), а радость за него, желание ему большего. Нередко приходящие на консультацию пары продолжают начатые дома споры о первенстве и правоте. В анализе ситуации обнаруживается, что причиной семейных нестроений является не любовь, а ее недостаток. Когда пара связана глубокой любовью, духа соревновательности нет. А если в какой-то степени и есть, то соперничество быстро покрывается снисходительностью и уступчивостью. Близость дороже самоутверждения. Собственное возвышение над другим разрушает любовь.

Любовь не гордится. С психологической точки зрения гордость — сильная внутренняя установка личности, имеющая компенсаторный и защитный смысл. Гордость возникает от многолетних и страстных усилий самоутверждения за счет отказа от со-бытия, она создает иллюзию защищенности и само достаточности, видя в другом опасного врага, который может разрушить уединенный мир. Любящий же смиренно знает свою меру и свою потребность в другом, свою включенность в событие. А потому любовь не строит крепостных стен между собой и другими, она не может быть изолированной. Любовь не ведет к замкнутости гордыни и потому не гордится.

Любовь не бесчинствует . Любящий не только ласков с любимой, но и предупредителен, заботлив, внимателен. И до тех пор, пока любовь властвует в отношениях, любящий избегает упреков, претензий, ссор, скандалов.

Когда любви не хватает, возникает напряжение и агрессия, которая только и ждет повода для нападения. Любовь примиряет людей, исключает агрессию и насилие.

Любовь не ищет своего . «Искать своего» — значит искать свою выгоду, думать только о себе. Любовь сверхбогата, она преизобилует дарами, а потому не ищет еще чего-то «своего», но готова щедро делиться с любимым и со всем миром! Именно в силу своей полноты любовь жертвенна. Если человек пуст, делиться ему нечем, а жертвенность его будет носить невротический характер (как правило, так проявляет себя зависимость).

Любовь не раздражается . Раздражение — признак накапливающегося напряжения, прежде всего — эмоционального. Раздражение появляется, когда чувство любви не соответствует, не резонирует с деятельностью любви (уважение, внимание, забота, познание, ответственность). Тогда любовь не реализуется, а остается «томлением духа». В любви деятельной раздражение не нуждается в агрессивной разрядке, так как энергии любви (действования) из напряжения переходят в динамику. Томящийся любовью человек, как только откроется ему возможность сделать для любимой что-либо, тотчас веселеет и бросается исполнять. Исполненная любовь умиротворенна.

Любовь не мыслит зла. «Мыслит зло» тот, у кого осуждение отравляет ростки любви, кто находится во власти страха, малодушия, зависти, стыда и обиды. Любовь великодушна, она не знает этих чувств. Она не «мыслит» завистливым осуждением, обидчивым злопамятством. Любящий всегда может «мыслить» добром: в его сердце есть силы, время, подходящие слова, нежность и благожелание. В любви есть близость, а близость дает сопричастность с тем, что происходит с любимым. И если себе зла не желаешь, то и тому, кого любишь как себя, не помыслишь зла (Вспомним евангельские слова: «Возлюби ближнего твоего, как самого себя» (Мф. 22:39). Если любишь другого, как себя, значит и другому зла не помыслишь. Здесь уместно вспомнить и еще одно место в Библии: «Так должны мужья любить своих жен, как свои тела: любящий свою жену любит самого себя (Еф. 5:28). К нашей теме это имеет прямое отношение. Если любишь, то зла любимой не пожелаешь, как и себе).

Любовь не радуется неправде . Ложь, обман, интрига, клевета играют, увы, большую роль в нашей жизни. Эти страсти, питаемые страхом, нередко разгораются в неукрепившейся любви, но любовь изгоняет страх. Поэтому любовь может стать пространством правды, прямоты и простоты, пространством, не допускающим извне неправду мира. Любовь требует близости и доверия, открытости и искренности, а потому не верит в обман, надеясь на лучшее, даже если имеет опыт встречи с вероломством. Здесь уместно вспонить библейский рассказ о Самсоне и Давиде: «Далида, видя, что он открыл ей все сердце свое, послала и звала владельцев Филистимских, сказав им: идите теперь; он открыл мне все сердце свое» (Судьи 16:18). Обычно это воспринимают как историю о предательстве. Но можно посмотреть на нее и с другой стороны: Самсон любил и открывал сердце, а Далида не любила и лгала. Самсон «не радовался», то есть не принимал неправду Далиды. Понимал ли он, что она его обманывает? Видимо, да. Иначе, зачем бы дважды он скрывал от нее подлинный секрет своей силы? Любовь долготерпит: Самсон догадывался, что Далида может его предать вновь, но ее неправде он противопоставил великодушие, обернувшееся, увы, погибелью. Можно расценить его поведение как зависимость страсти; а можно — как великодушие люб ви. Другой пример люб ви, которая «не радуется неправде» (их немало в литературе) — героиня «Преступления и наказания» Соня Мармеладова. Ее любовь к Раскольникову не меркнет, даже когда она узнает, что он — убийца двух беззащитных женщин. Соня не оправдывает, не успокаивает его, но только побуждает к покаянию.

Любовь все покрывает . Любовь своей силой и светом может, как покрывает птица своих птенцов, «покрыть» слабость, низость, недостойное поведение. Любовь — это защита, маскировка таких поступков и слабых сторон личности, которые в такой защите нуждаются. Покрыть — это сделать как бы невидимым, как бы не бывшим. Но это не значит оправдать или выгородить, а также не значит скрыть грех, ошибку или преступление. Покрыть — значит с щедростью лекаря исцелить рану, накормить голодного, согреть замерзающего. Покрыть любовью — значит восполнить недостачу, дефицит милосердия, благочестия, праведности, правды и добра. И делает это любовь добровольно, хотя иногда неосознанно, по своей природе, от избытка милосердия, от щедрости. Там, где добро убывает, где царствует грех, там любовь может восполнить недостающее.

Любовь всему верит . Здесь вновь приходит на память история Самсона — он любил Далиду и продолжал ей верить. Такая вера в любви — риск, потому что она ничем не гарантирована, она может привести к сокрушительным последствиям. И все равно — любовь верит, чтобы недоверием не потерять доверие и близость. Неверие отдаляет и лишает силы — вера в люб ви придает сил, хранит близость и любовь. Однако вера не дает гарантий в отношениях. Здесь человек оказывается как бы на тонком льду, когда еще шаг — и можно провалиться в ложь, слепоту, зависимость. В этом риск! Как же остаться в люб ви, продолжать верить, но не впасть в губительную страсть? Это зависит от зрелости личности. Инфантильная любовь, например, как у детей к родителям, слепа, она не умеет еще различать чувств, мотивов, намерений, не имеет еще опыта. Зрелая любовь верит как бы поверх опыта, допуская обман или измену. Зрелая личность может сказать себе: «Я знаю, он может обмануть меня, но я вновь ему поверю, как если бы он был верен. Я поверю, потому что вижу в нем возможную верность. Я люблю его таким, какой он есть. Допуская грех и ошибку любимого, не перестаю любить и верить в лучшее». Зависимый прячется от правды, любящий же правду видит, понимает и верит в возможное. Вот в чем разница! Самый главный выбор здесь — свободное решение верить, несмотря ни на что. Но без любви принять такое решение крайне трудно.

Любовь всего надеется . Надежда — это скрепа, связь веры и любви. Любовь выбирает лучшее в партнере, его возможную стойкость, верность, ответственность и стремится к этим качествам, то есть надеется. Надеется — значит не просто допускает, а ожидает и готовится к ним. Так, жена, после долгой отлучки мужа, узнав, что уже близко он, скоро приедет, готовится принять его в дом. Она не просто предполагает возможное, не просто ждет, но уже готовится. Надежда — это активное ожидание, это энергия приготовления, исполненности. «Блажен раб, его же обрящет бдяща» (из тропаря утрени Великого понедельника).

Любовь все переносит . Терпению любви нет предела, это известно хорошо. Но «все переносит» не значит «не разумея, ЧТО переносит», не значит покорности и безрассудности. Что терпеть? Предательства, измены, насилие? Ответственность и опыт говорят, что иногда более терпеть нельзя. Если в отношениях терпеливость потакает греху и распаду, любовь разрушается. Тогда она может избрать исцеляющее «нет» — как разрыв, и отказ, и ответственность. Любовь зрелая может все перенести, сил у нее много, но кроме сил, у нее есть ответственность.

Любовь никогда не перестает . Два одинаково ценных для нас смысла можем мы усмотреть в этих словах апостола Павла: с точки зрения времени и с точки зрения деятельности. Первый смысл в том, что любовь — та самая добродетель, которая сохранится не только здесь, на земле, но и за гробом, в жизни небесной. Для любящих это великое счастье — знать и верить, что их любовь имеет непреходящий смысл; что любовь — не «гормоны», не плоть, но дух; что любовь имеет высшую ценность, и любящий прикасается вечности. Владыка Сурожский Антоний любил приводить слова одного французского писателя: «Сказать человеку: „Я тебя люблю“ — то же самое, что сказать ему: „Ты будешь жить вечно, ты никогда не умрешь…“» (Антоний, митр. Сурожский. Таинство любви: Беседа о христианском браке)

Второй смысл — в непрекращающемся действии любви. Она всегда творит, действует неусыпно, непрестанно и не устает. Любовь продолжает действовать и тогда, когда сил нет, и кажется, что выхода не видно. Но выход находится, потому что в действенной любви более всего проявляется подобие человека Творцу, и Господь не оставляет любящих.

Эти «определения», данные апостолом Павлом, помогают отличить любовь от зависимости. Например, «любовь все покрывает и всему верит» — разве может вынести это зависимость? Напротив, ей часто сопутствуют мнительность и недоверие, зависимость нуждается в контролировании другого, потому что она не доверяет. В любви же рождается доверие, и вместе с ним — свобода. Ведь любовь налагает ответственность, взаимные обязательства, которые могут перерасти в несвободу. Очень важно не связать любимого, но «дать свободу», и уважать свободу, данную Богом. Митрополит Антоний, говоря о зависимости, подмечает:

«Не слишком ли часто бывает, что если бы жертва нашей любви осмелилась заговорить, она бы взмолилась: „Пожалуйста, люби меня поменьше, но дай мне чуточку свободы!“» Так из любви и доверия следует свобода — не попустительство и равнодушие, а дистанция, на которую я могу отступить от любимого, уважая и доверяя его личному пространству.

Последние месяцы как-то очень богаты на горячие обсуждения, вернее, к сожалению, не на обсуждения, а на яростные перепалки по горячим вопросам. Такое чувство, что через православное сообщество очередной раз проходит линия фронта. И струится она по, казалось бы, совсем не богословским темам. Ну, что, в самом деле, такого интересного для православного христианина в медиа-проекте «Украинский вопрос на европейский совет» или в детективном реалити-шоу «Роковые яйца голубого лобби»? - Ничего… казалось бы. А что народная мудрость рекомендует делать, когда кажется? Вот и мы, помолясь да перекрестясь, попробуем всмотреться в проблему и разобраться в ней.

Если православные переживают на какие то, пусть, на первый взгляд, совершенно посторонние для веры темы, да так горячо, что невольно вспоминаешь «В предчувствии гражданской войны» Дали, то напрашиваются, как минимум, два вывода: или мы настолько утратили интерес к «единому на потребу», или вопросы, по которым обнаруживается жесткое взаимонеприятие, не такие уж и чуждые нам именно как христианам. На самом деле вариантов может быть больше. Например, такой синтез: проблемы эти не могут не волновать совесть, живущего в миру верующего человека (независимо от церковно-иерархического статуса), но то, как мы их обсуждаем и с каких позиций пытаемся (или думаем, что следует пытаться) решать, свидетельствует о нашем отношении ко Христу и Его Церкви.

Живя в миру, человеку невозможно не откликаться на его реалии. Отказ участвовать, отказ брать на себя ответственность за происходящее вокруг, отказ высказывать личное мнение и обозначать свою позицию по тем или иным вопросам, отказ делать тот или иной выбор (в том числе и отдавая свой голос за того, за кого считаешь нужным) и, опять же, отказ отстаивать свое право на этот выбор (в данном случае неважно, из каких соображений) - все это лишь иллюзорно выражает нейтральную жизненную позицию. На самом деле, отказ от активного участия, от поддержки той или иной стороны - это тоже выбор, тоже поддержка кого-то. Возможно, не сразу бывает понятно, кого или что мы поддерживаем своим самоустранением, и это становится ясно лишь много времени спустя, но пусть даже это выяснится только на Страшном суде, главное, что это обязательно станет ясно. И решающую роль в том, вменится ли тогда душе в вину «нейтралитет», способствовавший распространению и укреплению зла, зависит от истинных мотивов и целей, побудивших воздержаться от поступка.

Сфера личной ответственности человека порой намного выше и шире, чем ему бы этого хотелось. Выше, потому что он богоподобен; чем хотелось бы, потому что он - мало того, что в падении, но еще и вставать не усердствует.

В каждом из нас запечатлен образ Божий как некая общая основа, отражающая Его свойства, каждый призван к богоуподоблению, т. е. к расчищению от греховной скверны и проявлению этой основы, к созиданию на ней своего рода изображения Первообраза. Подобно тому, как живописец пишет портрет красками, так мы портрет Божий в своей душе пишем добродетельной жизнью (см.: «Об устроении человека» свт. Григория Нисского). Или пишем чем-то другим и вовсе не Божии черты - это наш выбор. Ответственность человека обусловлена его свободой воли: свободен - потому и ответственен. Разум и свобода воли - это наиболее существенные черты образа Божия в нас.

Кроме того, примем во внимание, что человек трехсоставен: дух, душа и тело. , описывая трихотомичность человеческого естества в книге «Что есть духовная жизнь и как на нее настроиться?», рассматривает дух, как специфически-человеческое свойство, отнюдь не присущее животным (это «высшая сторона человеческой жизни <…> характеризующая человека и отличающая его от всех других живых тварей наземных»); свойство, побуждающее тянуться к божественному и вечному, святому и непреходящему, взыскуя Царства Божиего. Существенной чертой человеческого духа («сила, от Бога исшедшая, ведает Бога, ищет Бога и в Нем одном находит покой»), которую можно «ослаблять в разных степенях, можно криво истолковывать ее требования, но совсем заглушить ее нельзя» является свобода. «Человек всегда свободен, - пишет свт. Феофан. - Свобода дана ему вместе с самосознанием, и вместе с ним составляет существо духа и норму человечности (выделено нами. - И.П.). Погасите самосознание и свободу, - вы погасите дух, и человек стал не человек».

Если мы принимаем это церковное учение о свободе, то должны принять как данность неизбежность (даже при общей мировоззренческой основе) разнообразия в мыслях, взглядах, чувствах и, естественно, в формах их выражения. Всему, конечно, есть пределы, но или мы принимаем как данность абсолютную ценность человеческой свободы воли выбирать между добром и злом, и не просто как данность, а как богоустановленную священную данность и промыслительную заданность, и тогда допускаем, что кто-то может любить то же, что и мы, но любовь свою выражать иначе, и вообще понимать ее иначе, нежели мы, - или мы всех строим по своим меркам, но тогда уж давайте признаем, что вышеизложенное церковное понимание нам чуждо, а стало быть, мы… чужды Божиему замыслу о человеке и о взаимоотношениях Бога с венцом Своего творения, из чего следует весьма неутешительный вывод об ущербности нашей воцерковленности. Вот, так. И чем более высокое положение в Церкви мы при этом занимаем, тем хуже для нас. Есть, о чем задуматься.

«…Слышу, - пишет апостол Павел коринфянам, - что, когда вы собираетесь в церковь, между вами бывают разделения, чему отчасти и верю. Ибо надлежит быть и разномыслиям между вами, дабы открылись между вами искусные» (1 Кор. 11; 18–19). Есть в этих словах несколько нюансов, на которые стоит обратить внимание. Во-первых, это выражение «собираться в церковь». Наверное, правильно было бы писать слово «церковь» с прописной буквы, иначе может сложиться впечатление, что речь о приготовлении к тому, чтобы пойти в храм или о самом схождении прихожан в нем (в смысле «собираетесь в церкви»). Так вот, нюанс в том, что речь не столько о месте, в которое направляется каждый верующий для участия в богослужении, или в котором собирается вместе церковная община, а о самой общине, которая, собираясь в этом месте, являет собой Церковь. Иными словами: вы в Таинстве Евхаристии собираетесь (συνερχομένων <синэрхомэнон> - от συνέρχομαι <синэрхомэ> - сходиться вместе) в Церковь, являете собой Церковь - Тело Христово, единство священное, созванное Богом (Церковь -ἐκκλησίᾳ <экклисия> от ἐκκαλέω <эккалео> - призывать, созывать), и при этом среди вас - разномыслия (αἱρέσεις <эресис> от αἵρεσις <эресис> - выбор чего-либо, избранный образ жизни, направление, школа, секта, учение; αἱρέω <эрео> - брать, выбирать, завладевать, предпочитать, постигать) и разделения (σχίσματα <схизмата> от σχίσμα <схизма> - разделение, раскол, раздор), распри (сл.)…

Апостол очень тонко, деликатно укоряет коринфян, показывая неуместность происходящего в их среде, чуждость распрей природе церковного единства, но при этом отмечает, что разномыслиям надлежит быть. Не в том смысле надлежит, что плюрализм - это наше всё, а в том, что это - во-первых, неизбежно, в силу того, что люди - разные, во-вторых, в попущении разномыслий есть своя благая цель - выявление искусных. Что важно отметить: под «искусными» Апостол понимает не лучших эрудитов или ловких полемистов, а верных, подлинных учеников Христовых, истинных христиан (искусные - δόκιμοι <докими> от - δόκῐμος <докимос> - испытанный, неподдельный, славный, знатный, приятный, лучший). Т. е. тут может не происходить никакого спора и состязания, но обстоятельства так сложатся, что каждый себя покажет.

Чего далеко за примером ходить? Вот, недавнее - пример такого неожиданного явления «искусного» христианина: вместе с монахиней Людмилой, положившей свою жизнь ради спасения ближних, был застрелен Владимир Запорожец - бездомный, часто стоявший на паперти храма, где он и в данном случае находился, когда началась стрельба. Монахиня Людмила могла скрыться и спасти свою жизнь. Ее никто бы не осудил, она это понимала. Тем не менее, предпочла остаться. Не потому, что жить надоело. Потому, что так - по совести, по воспитанной во Христе совести. Не могла она спасать себя, пока не сделала все, чтобы спасти других.

Но от церковно- или священнослужителей, тем более от монахов мы подсознательно ждем подвига, поэтому ее поступок внушает уважение, но не удивляет. Иное дело - «подвиг бомжа», который, мало того, что услышав выстрелы, бросился в церковь, но, уже будучи раненым в ноги, пытался отвлечь на себя внимание убийцы, вероятно, все еще надеясь его вразумить… Это не просто неожиданность.

И не надо думать, что этот инцидент не имеет отношения к цитированному выше отрывку из апостольского послания. Разумеется, тут возможно весьма широкое толкование, но поводом к сказанному как раз послужила порочная практика разделений в том числе и по имущественному и социальному признакам среди коринфских христиан, кучковавшихся на агапах «своими» компаниями, в которых и уплетали то, что с собою принесли, вместо того, чтобы разделять принесенную пищу с неимущими братьями, с «посторонними», с «людьми иного круга». Свт. Феофан Затворник поясняет, что «беспорядок» состоял «в том, что когда надлежало всем вместе вкушать вечерю любви, они разделялись на купы, или семьями, или приятствами, а бедных оставляли самим себе, тогда как цель учреждения сей вечери была, чтобы и бедные в сии дни общего причащения Святых Таин имели утешение от достаточных». И не только в том грех, что кто-то оказывался обделен пищей, но в самом разделении на людей разного сорта, разной степени близости по родственному, социальному или иному признаку - в лицеприятном пренебрежении братством во Христе ради земного эгоизма, порочная сущность которого принципиально не изменяется от расширения круга лиц, включаемых в его поле.

Относительно «разномыслий» свт. Иоанн Златоуст уверен, что речь не о догматических расхождениях во мнениях, но именно о вышеупомянутых «распрях» в коринфской общине. Он и Амвросиаст обращают внимание на то, что слова Христовы о «надлежащих быть разномыслиях» не следует понимать как их угодность Богу или желаемость Апостолом, но как предсказание. Однако Амвросиаст, в отличие от свт. Иоанна, в «разномыслиях» видит не просто расслоения и разделения, вследствие дурных нравов, но проявления поврежденности умов «по лукавому вмешательству диавола». А прп. Викентий Лиринский - тот и вовсе понимает разномыслия именно как ереси в общепринятом смысле этого слова, говоря, что «авторов ересей Бог не искореняет немедленно для того, чтобы обнаружились искусные, то есть, чтобы сделалось явным, до какой степени каждый стал твердым, преданным и стойким приверженцем кафолической веры». Однако преданность вере проявляется в образе жизни, поэтому, как бы расширяя мнение, высказанное свт. Иоанном Златоустом, Севериан Габальский утверждает, что «разномыслиями апостол называет не разномыслия в учениях, но те, что в нравах и характерах».

Тут мы позволим себе высказать собственное мнение, отметив, что разномыслия в нравах и характерах, порождающие разделения - это все же не стихийные социо-культурно детерминированные размежевания, но именно разномыслия, т. е. разные понимания, разные взгляды, представления по вопросам хоть и не догматическим, но имеющим к вере самое непосредственное отношение, потому что именно в этих распрях, именно «таким способом верующие утверждаются, а неверующие открываются» (сщмч. Киприан Карфагенский). Это разномыслия христианского нравоучения, органически произрастающего из вероучения.

А значит, когда мы говорим о заблуждениях этического порядка, иногда бывает уместно называть таковые «ересями», недооценивать пагубность которых, под предлогом «недогматического характера», безответственно и губительно. Так же, как и ереси догматического порядка, заблуждения этические внедряются в массовое сознание и вызывают своеобразные поветрия, искажая нравственные представления, калеча нравственные чувства, уродуя нравственное восприятие реальности (да-да, реальность воспринимается еще и нравственно, а не только формально-информативно, не только психо-эмоционально). В результате деформации нравственного сознания и повреждения нравственных чувств, то, что должно возмущать до глубины души, пробуждать праведный гнев, каким-то чудовищно-лукавым образом начинает восприниматься как нечто приемлемое в силу своей распространенности, многолетней укорененности, неизбежности, непреодолимости, или, не приведи Господи, молчаливого (а то и не только) если не одобрения, то акцептирования кем-то из священноначалия, а сравнительно мелкие нарушения или проступки, являющиеся, скажем так, побочным продуктом справедливого возмущения тем, что противоречит сущности Евангелия, а потому неприемлемо в Церкви, возмущения, порождаемого желанием немощной, но неравнодушной души очистить с Божией помощью церковную жизнь от всего ей чуждого и богопротивного - эти промахи (да промахи, но в направлении святой цели) вдруг вызывают раздражение, недовольство, отчуждение, неприязнь, которые влекут за собой требование и осуществление, или, как минимум, одобрение расправы над нарушителем правил, продиктованных сложившимся обычаем, точнее, порочной практикой.

И тут, как это обычно бывает при эпидемиях, неожиданно обнаруживаются те, которых «ничто не берет»: люди с каким-то диким, первозданным нравственным иммунитетом, отторгающим и истребляющим лукавый помысл, как бы пристойно ни был он упакован в фантики житейской мудрости «православного люда». Причем, что интересно, этими «искусниками» оказываются неожиданно отнюдь не безгрешные агнцы.

От каждого человека лично зависит, окажется ли он одним из «искусных», или проявит чуждость Христу. Позволю себе высказать мнение, что один из способов разобраться в разномыслиях и укрепиться в истине - это честная дискуссия и, как один из ее результатов, расстановка приоритетов.

Многим знакомо крылатое выражение: «В главном - единство, во второстепенном - свобода, во всем - любовь». Его приписывают, как правило, блж. Августину (есть мнение, что на самом деле принадлежит оно протестантскому богослову XVII в. Руперту Мелдению), иногда (согласно проф. А. И. Осипову) - прп. Викентию Лиринскому. Этот принцип - мерило принципиальности и толерантности. Стоит, кстати, отметить, что «в главном» - не совсем точный перевод «in necessariis».

«Главное» все же не исключает относительности своего статуса. Ну, мало ли, что среди чего - главное. Тогда как necessitas переводится не только как необходимость, нужность, обязательность, но и как обязательная сила, нерушимость, незыблемость, неприкосновенность. Т. е. речь не просто о главном, а о том, что обладает абсолютной и самодостаточной значимостью, что по своей природе неизменно и разнообразие возможно лишь в интерпретациях адекватных как содержанию понятия, так и его восприятию конкретной аудиторией; о неизменяемом не из-за каких-то внешних запретов, а в силу своей вечной и непреложной сущности. Этим necessitas является Божественное Откровение, сохраняемое в формах Священного Писания и Священного Предания, критерии которого прекрасно описаны в Commonitorium-е прп. Викентия Лиринского, утверждавшего, что если мы последуем трем принципам - всеобщности, древности, согласию (universitas, antiquitas, consensio), то сможем сохранить то, чему «верили повсюду, всегда, все». Quod ubique, quod semper, quod ab omnibus creditum est - эта формула прп. Викентия есть «строго-церковный, руководящий принцип и вместе православно-богословский научный критерий» догматического Предания (свящ. Иоанн Филевский). Причем критерий не для какой-нибудь отдельной части Предания, но для всего объема и содержания религиозно-догматического, истинно православного учения.

Так вот, для начала надо определиться с областью непреложного, незыблемого, а потому неприкосновенного: какие ценности, какие явления и понятия относятся к этой категории? Все остальное - область свободы, область взаимоуважительной и, не побоюсь этого дискредитированного слова, толерантной дискуссии.

Отсутствие свободы в спорном, дискуссионном, допускающем не только разные трактовки и точки зрения, но и предусматривающем различную информированность, не говоря уже о зависимости установления истины от доказательной базы и риторических способностей конкретных личностей - это не только не способствует защите базовых ценностей, но гарантирует замутнение содержания того священного и непреложного, ради которого, казалось бы, предпринимаются избыточно-охранительные меры.

Но самое главное, без чего нет смысла даже заикаться о христианских убеждениях и соответствующем образе жизни - любовь. Без нее главное становится набором мертвых формул, а второстепенное - почвой для разделений и объединений лишь ради «дружбы против». Без нее не только богословский спор, но вообще любая дискуссия оборачивается показательной расправой над инакомыслящими и ответным нарастанием протеста и, как результат - неизбежное прогрессирование разномыслий и разделений, оставляющее все меньше надежд на достижение консенсуса и торжество истины.

Вот обратите внимание, как в сознании многих из нас избирательно-фрагментарно резонируют слова Христовы о кончине мира. На чем, например, в 24 гл. Евангелия от Матфея, акцентируется наше внимание? На том, что «восстанут лжехристы и лжепророки, и дадут великие знамения и чудеса, чтобы прельстить, если возможно, и избранных» (24); на войнах, междоусобицах, эпидемиях, природных катаклизмах; на новых гонениях - осели эти признаки в сите нашего внимания, и вот, мы уже напрягаемся, тревожно озираемся и подозрительно вглядываемся в братьев и сестер во Христе, в пастырей и архипастырей, усиливаясь понять, кто же из них - слуга антихристов, а то и сам… (ой!!!..) Подобные настроения закономерны при такой фильтрации слова Божия, когда предостережение «по причине умножения беззакония, во многих охладеет любовь» (12), оседает где-то на периферии, почти не попадая в поле нашего зрения.

Казалось бы, чему тут удивляться: об охлаждении любви Господь предостерегает, но ведь не подчеркивает же, а как бы между прочим упоминает, так чего ж нам на этом акцентировать внимание? Да потому акцентировать, что Евангелие надо воспринимать в контексте, а не путем выхватывания фрагментов с целью составления из них удобной концепции. А контекст слова Божия определяется тем, что «Бог есть любовь» (1 Ин. 4; 16); Его слово - это слово любви, даже когда оно обжигает обличением, сотрясает страхом геенны, описывает грядущие тяжкие испытания, прохождение которых «до конца» (Мф. 24; 13) является непременным условием спасения - все это слово любви, потому что Господь, предостерегая, спасает. Любовь всегда - конечная цель, определяющая направление и весь строй жизни христианина. Вот, откуда «во всем - любовь».

Давайте вспомним, что заповеди Десятословия были начертаны на двух скрижалях. На одной - заповеди, определяющие отношение человека к Богу, на другой - к ближнему. Когда Спасителя спросили о наибольшей заповеди в Законе, Он, отталкиваясь от уже известных текстов: «…Люби Господа, Бога твоего, всем сердцем твоим, и всею душею твоею и всеми силами твоими» (Втор. 6; 4–5) и «…люби ближнего твоего, как самого себя» (Лев. 19; 18), выражая суть обеих скрижалей - любовь к Богу, себе и ближнему, ответил: «Возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим и всею душею твоею и всем разумением твоим (в Мк. 12; 30 еще сказано „и всею крепостию твоею“ - И.П.): сия есть первая и наибольшая заповедь; вторая же подобная ей: возлюби ближнего твоего, как самого себя; на сих двух заповедях утверждаются закон и пророки» (Мф. 22; 37–40).

Важный нюанс: слово «утверждаются» не совсем удачный перевод греческого глагола κρέμαται <крематэ>, означающего «висит», от κρεμάννυμι <креманними> - «вешать», «быть повешенным», «висеть», «зависеть» (в церковно-славянском переводе сказано «висят», а в греческом тексте глагол употреблен в единственном числе). Как отмечается в Толковой Библии Лопухина, Закон и Пророки «не утверждаются, а зависят от двух главных заповедей, суть вывод из них», они как бы поддерживаются этими двумя заповедями, но не снизу, а сверху; они «словно бы „подвешены“ на приведенных двух заповедях» (Д. Щедровицкий).

Мы не случайно в тексте заповеди выделили слово «весь». Господь уже в Ветхом Завете, и еще настойчивей, открывая полноту Закона в Новом, заповедует нам руководствоваться любовью к Нему не постольку-поскольку, а всецело подчиняя ей всего себя. Казалось бы, ну и что? - мы Его всецело и любим: соблюдаем богослужебный устав, молимся, постимся, ревнуем о чистоте веры и защищаем Его Церковь от врагов, воюя с ними на их же территории (на выставках, в театрах, на иных общественных площадках)… Так что с любовью к Богу всецелой, ради которой никого и ничего не жалко, у нас все в порядке. Такого типа рассуждение происходит из-за симптоматичной дезинтеграции религиозного сознания, упускающего из внимания, что Господь ответил искушавшему Его законнику на вопрос не о многих заповедях, а об одной наибольшей.

Двуединая заповедь триединой любви к Богу, себе и ближнему - это канон (стержень), который обеспечивает единство Ветхого и Нового Завета, это мерило церковности, которое всегда должно служить христианину ориентиром в жизни; это ответ Спасителя, открывающего нам, в чем проявляется богоугодная любовь, которая «есть исполнение закона» (Рим. 13; 10): «Если любите Меня, соблюдите Мои заповеди» (Ин. 14; 15).

Иногда приходится сталкиваться с лукавой интерпретацией наибольшей заповеди: якобы Спаситель самой формой последовательного соединения заповедей о любви к Богу и ближнему, указывает на поэтапность во времени (сначала Бога научиться любить, а потом уж ближнего). Не могу не воспроизвести, в качестве примера, поучение одного семинариста: «Любить ближнего? Да, но сначала надо Бога полюбить. В заповеди что сказано? - сначала Господа всем существом, потом ближнего. Как Закхей: сначала он увидел Иисуса и полюбил Его, принял Его у себя в доме, а тогда уже и ближних возлюбил так, что готов был пол имения отдать нищим. Поэтому сначала Бога надо научиться любить и только тогда, когда мы в этой любви утвердимся, тогда только в нас откроется любовь к ближнему. А любовь к Богу проявляется в молитве и посте, в ревностном участии в богослужении…».

У мы находим прекрасное опровержение этой лукавой попытки увернуться из-под «благого ига» Христовых заповедей. Размышляя в «Аскетических опытах» о любви к Богу, он пишет, что «Господь отметил верными и точными признаками любящего и нелюбящего. Он сказал: „Кто любит Меня, тот соблюдет слово Мое… Нелюбящий Меня не соблюдает слов Моих“ (Ин. 14; 23 - 24). <…> Постоянным уклонением от зла и исполнением евангельских добродетелей - в чем заключается все евангельское нравоучение - достигаем любви Божией». Как мы видим, свт. Игнатий не рассматривает никакой поэтапности, но уклонение от зла и исполнение заповедей происходит одновременно, не дожидаясь достижения какого-то этапа, гарантирующего устойчивость против греха (что невозможно, не зря же Отцы советуют до конца жизни быть готовым к искушениям и никогда не считать себя неспособным к падению).

А вот из другой его книги, «Приношение современному монашеству», о том же: «Любовью к ближнему мы входим в любовь к Богу. Любовь к Богу христианина есть любовь ко Христу, а любовь к ближнему есть любовь ко Христу в ближнем… <…> Невозможно возлюбить Бога, по учению Богослова (св. ап. и ев. Иоанна. - И.П.), не возлюбив прежде (курсив мой. - И.П.) брата. Любовь же к брату заключается в исполнении относительно его заповедей Господа». В качестве обоснования сказанного, свт. Игнатий далее цитирует авторитетных Отцов: прпп. Антония Великого, Иоанна Колова, Марка Подвижника. И далее пишет: «Любви к ближнему предшествует и сопутствует смирение пред ним».

Выражаясь словами почившего «старца в миру» прот. Владимира Залипского, любовь к Богу познается через любовь к ближнему, а любовь к ближнему - через смирение. Именно так, потому что, как только мы попытаемся возлюбить своего ближнего богоугодной любовью, свободной от пристрастий и корысти, он создаст нам все условия для упражнения в добродетели смирения, которая формируется через преодоление обид.

Этого и боится, гнездящийся в нас, дух фарисейства: его закваска, норовящая пропитать наши мысли, проникнуть в любое наше чувство и дело, противится смирению и основанной на нем любви.

Именно отсутствие или нехватка любви «во всем» - и в заботе о непреложном, и в спорах об относительном - причина того, что мы не различаем граней этих областей, путаемся в них и в итоге дискредитируем отстаиваемые нами ценности и убеждения. В этом же причина поляризации мнений и позиций даже между оппонентами, исповедующими общие базовые ценности, как это, например, происходит среди православных, спорящих о насущных вопросах церковной и светской жизни.

Как-то очень уж легко мы иной раз определяем друг друга в категорию «неправославных», а то и вовсе «нехристиан», клеймим «врагами Церкви», «еретиками», «раскольниками», «сектантами», «русофобами», «антисемитами», «предателями», «безбожниками», «сионистами», «обновленцами», «фарисеями», «стукачами» и т. п. Я не к тому, что эти слова всегда неуместны и в принципе недопустимы к использованию, но как-то уж очень запросто мы беремся рассовывать своих братьев и сестер во Христе по ячейкам, не утруждая себя всесторонним рассмотрением проблемы и не допуская мысли, что кто-то может искренне заблуждаться, в том числе и мы сами. Дескать, вот, те, кто видят ситуацию и пути ее решения так же, как я - это православные христиане, верные чада Православной Церкви, а те, кто видят все несколько иначе - «это, дорогие товарищи, такие товарищи, которые нам вовсе не товарищи», но агенты Госдепа (ЦРУ, МИ-6, Моссада, КГБ, ФСБ, ЛГБТ, МФПС)!

При таком подходе любые разномыслия воспринимаются не иначе как ереси, причем в самом привычном («ругательно-репрессивном») смысле. Это путь тупиковый, саморазрушительный. Какой выход? Во-первых, надо определиться с мотивацией оппонентов. Не всякие разномыслия улаживаются дискуссионным путем. Для этого должна быть общая ценностная основа. То самое «главное», в котором необходимо единство. А это не только догматика. Это еще и общие, обусловленные духом Евангелия, основные мотивы и цели.

Когда у разномыслий нет общей идейной основы, а лишь корысть, властолюбие или еще какие причины бороться за, как это ни дико звучит, влияние в Церкви, за чьи-то личные или корпоративные интересы (и неважно, за интересы какой именно корпорации), ни о каком «единстве в главном» речи быть не может. Ну, а с кем нет единства в главном, тем вряд ли стоит давать свободу во второстепенном, потому что они ее используют во зло. Отсюда необходимость жесткого пресечения раскольнической, сектантской иди еще какой подрывной деятельности, не отождествляя, однако, с этим любые тенденции верующих к объединению в неформальные или официальные сообщества.

Наоборот, преждевременные попытки решить проблему заявленных разномыслий с позиции силы, как показывает история, могут спровоцировать перерождение оппозиции в раскол или ересь. Самый масштабный пример в истории - Реформация, которой могло бы и не произойти, если бы вовремя и честно прошел диспут по тем самым 95 тезисам, которые, согласно обычаю приколотил к дверям собора в Виттенберге тогда еще смиренный послушник и недостойный молитвенник Папы Римского, августинский монах и ревностный католический священник Мартин Лютер. Если бы назревшая к тому времени проблема стала бы анализироваться с привлечением лучших умов, искренне желавших блага Римско-Католической Церкви, никакой Реформации не было бы. Реформы были бы, а Реформации - нет. Максимум, были бы богословские кружки вольнодумцев, как и до того, на худой конец, возникло бы несколько мелких сект, но не было бы такого масштабного раскола, дробление которого - процесс бесконечный.

Да и с нашим старообрядческим расколом вышло примерно то же самое: вместо честной дискуссии - канонически оформленное политическое решение и отработка заказа на местах. Результат известен: треть России ушла в раскол. А сколько менее масштабных сект и расколов сформировалось только потому, что церковным и государственным «верхам» недосуг было просвещением народа заниматься и формировать культуру дискуссии? Демагоги-то в этой культуре не нуждаются. Наоборот, затягивая людей в раскол или ересь, харизматичные лидеры как раз пользуются неспособностью и нерасположенностью думать и рассуждать людей, чье сознание сформировано в авторитарном, а не соборном понимании иерархического начала (что любопытно, эту склонность к всеоглупляющему авторитаризму демонстрируют зачастую те, кто позиционируют себя как либералы и превозносят свободу слова и мнений, но спорят с пеной у рта, не слушая оппонента и озвучивая зачастую примитивнейшие стереотипы мышления не первой свежести).

Что касается наших православных реалий, то разномыслия последних нескольких лет выявляют два направления: 1) системно-институциональная солидарность православно-церковного сообщества и 2) солидарность православно-церковного сообщества, исходя из приоритета личной моральной ответственности каждого за всех и за все происходящее. В обоих случаях общий признак, а значит, и общая основа не только для взаимопонимания в рамках конструктивной дискуссии, но и для взаимной поддержки - благо Церкви как единства во Христе, в частности, на уровнях поместном, епархиальном и приходском: то самое «главное». А вот «второстепенное» - в чем усматривать наилучшие формы осуществления этого блага в конкретных исторических и политических реалиях и как их воплощать в жизнь - это уже должно быть предметом откровенной дискуссии, с гарантией диспутантам иммунитета от репрессий.

Я понимаю, что высказываю сейчас нечто похожее на прожектерский бред, настолько мы далеки от осуществимости вышесказанного, но иного пути у нас нет, если нам не безразлично благо Церкви, напрямую зависящее от устранения соблазнов и свидетельства Истины. Если спрашивать в первую очередь с себя за осуществление принципа «во всем - любовь», это может оказаться не так уж невозможно. Более того, лишь в таком случае можно обнаружить и признать «искусного» (см. выше) среди оппонентов и, как минимум, перестать видеть в нем врага истины, да еще и попытаться понять его, в том числе причины его заблуждения, увидеть, не коренится ли оно в каких-то объективных поводах к соблазну.

Конечно, принцип «во всем - любовь» не провозглашает примиренчества со злом, подыгрывания лукавству, рядящемуся в ризы миротворчества. Там, где речь идет об апологии греха и выгораживании злодеев, любовь к Богу побуждает вступаться за попираемые заповеди, любовь к себе - хранить совесть от растлевающих ее сделок, а любовь к ближнему - заботиться о его спасении. На то, как следует осуществлять эти побуждения любви, могут быть разные взгляды, и дискуссионность этой темы вовсе не предполагает, что лишь какая-то одна из сторон права. Но они могут каждая по-своему работать в едином направлении, признавая вариативность служения Истине: «несистемные», с большим уважением относясь к нелегкому кресту добросовестных церковных управленцев, действия или бездействие которых зачастую обусловлены более глубоким знанием реалий и пониманием возможных пагубных последствий, если потянуть за ту или иную соблазнительно торчащую ниточку; а «системные», проявляя ангельское терпение в отношении своих «несистемных» братьев, удерживаясь от соблазна записывать их в «церковные диссиденты», сдерживая досаду на них за «раскачивание лодки», «вынесении сора из избы» и прочие способы убеждения руководства в наличии проблемы, актуальности и необходимости срочно ее решать.

Кстати, о беспокойных «занозах». У Александра Галича есть стихотворный философский этюд, названный им эпически-скромно: «Пейзаж», и посвященный нехитрой механической конструкции, показывающей, когда уровень нечистот в выгребной яме доходит до своего предела и пора вызывать ассенизаторов. Кому-то надо быть таким вот измерительным прибором, кому-то ассенизатором - лишь бы мотивом была чистоплотность, а целью - здоровье.

Самая важная сегодня задача - миссия среди молодежи

Глубоко убежден, что миссия среди молодежи - может быть, самая важная задача, которая сегодня стоит перед Церковью… Все усилия, которые мы предприняли для реализации молодежной церковной миссии, будут бессмысленны, если мы не добьемся самого главного - если мы не повлияем реально на умы и сердца современной молодежи, с тем чтобы молодые люди оказались способными продолжать наши труды на ниве Христовой.

Вообще конфликт отцов и детей - это неизбежный конфликт. Но в Церкви он преодолевается не столько какими-то воспитательными мерами или созданием воспитательных структур, сколько силой благодати Божией. Мы это чувствуем во время совершения Божественной литургии, когда в храме стоят вместе и молодые, и люди среднего возраста, и пожилые. Именно литургическая община являет нам свидетельство о том, что вне зависимости от возраста люди наделены Богом данным достоинством и равны пред лицом Божиим. Мы как поколение отцов должны научиться, прежде всего, любить поколение детей, а любовь, как мы знаем, не превозносится и не гордится (1 Кор. 13: 4-5). Поэтому свойственный части нашего духовенства пренебрежительный, менторский пафос в общении с молодежью больше отталкивает, чем привлекает. Не скрывается ли за таким отношением к молодежи просто нежелание по-настоящему трудиться?..

В мире глобальных коммуникаций мы, люди старшего поколения, призваны постоянно утверждать свой авторитет - в первую очередь не словами, а реальными делами. Конечно, очень большую роль при этом играет искреннее милосердие - не милосердие чиновников или организаций, а милосердие каждого человека, потому что живой пример милосердия воспитывает как ничто другое. Если папа с мамой работают в общественной организации, которая занимается делами милосердия, - это одно. А если папа и мама лично помогают людям, если дети являются свидетелями этой солидарности родителей с несчастными, то на детей оказывается огромное положительное воспитательное воздействие.

Нельзя терять достоинство сана, пытаясь завоевать доверие молодых

Глубоко убежден: священникам нельзя терять достоинство сана, пытаясь завоевать доверие молодых

Нужно также помнить, что у духовенства и вообще церковных людей, которые работают среди молодежи, есть опасность уйти в некоторую крайность. Глубоко убежден, что священникам нельзя терять достоинство сана, пытаясь завоевать доверие молодых. Если священник будет проповедовать сугубо на молодежном сленге, не брезговать вульгаризмами, отпускать шутки на грани приличий, он ничего не добьется. Он добьется сиюминутных симпатий, но он не сможет явить христианский образ жизни и христианский образ мыслей. Можно блистать, прибегая к современной молодежной терминологии, - это будет вызывать интерес, улыбку: мол, свой парень, - но это абсолютно не означает, что миссия будет успешной. А можно говорить на привычном для себя языке и быть очень убедительным.

Мне приходилось встречаться с молодежью - и неофитами, и теми, кто оказался на грани религиозности и неверия. И вот что я почувствовал: молодые люди, вступая в контакт со священником, не хотят быть шокированы, эпатированы - им хочется увидеть что-то светлое, доброе, такое, чего им, может быть, в семье не хватило. Ведь детская душа, душа молодого человека всегда открыта любви и свету, и когда священник приносит этот свет, эту любовь, искренне срастворяя себя с окружающими, когда он протягивает им руку помощи, - тогда он и становится настоящим пастырем…

Поэтому мне кажется, что у пастыря не должно быть никакой развязности ни в интернет-общении, ни при непосредственных контактах. Мы должны быть самими собой и не говорить на жаргоне с теми, кто этот жаргон использует.

За технологиями должна стоять любовь к людям

Несколько слов о современной цивилизации. Церковь живет в этой цивилизации. Разные члены Церкви по-разному относятся ко всему тому, что нас окружает, но без открытости миру, с совершенно новыми средствами связи, коммуникациями и технологиями, трудно будет понять, что происходит с человеком. Поэтому с эллинами нужно быть как эллины, с молодыми людьми - как их друзья, неравнодушные к их интересам. А это возможно, когда пастырь понимает, что вокруг него происходит, что происходит с людьми, что происходит с молодежью.

Проповедь в социальных сетях, видеоблоги, спорт, новые виды образовательных практик: квесты, ролевые игры, интерактивное обучение - всё это может и должно осваиваться церковными миссионерами. Но за всеми технологиями должна стоять любовь, христианское отношение к людям, а не просто галочки в отчетности. Если за галочками не стоит ничего такого, что происходит от человеческого сердца, разума, ревности, то галочки никакой пользы не принесут. Формы молодежной работы мертвы без живой веры и любви к людям.

Из слова на заседании Высшего Церковного Совета
25 июля 2017 года

Единство и свобода

Мы знаем, что разделения существуют везде, в любом человеческом сообществе… Но когда мы говорим о сохранении единства, мы должны понимать, о чем идет речь. Нельзя сохранять единство в вопросах второстепенных, потому что тогда человек потеряет всякую свободу, он будет вынужден делать то, чего делать не хочет. У каждого есть свой взгляд на жизнь, свои привычки, свой уровень культуры. Мы очень отличаемся друг от друга, и требовать единства во всем невозможно. Именно поэтому в послеапостольское время, в глубочайшей древности, святой Викентий Леринский дал прекрасную формулировку, которая помогает каждому понять, что означает хранить единство. Он сказал так: в главном и основном - единство, во второстепенном - свобода и во всем - любовь. Вот если мы научимся из всего того, что окружает нас, выделять главное - для каждого из нас, для сохранения нашей национальной жизни, для сохранения свободы и независимости нашего Отечества, для сохранения нашей веры - и если, вычленив это главное, мы будем едины, то во всем остальном мы обретем свободу, без которой человек превращается в раба.

Если мы точно знаем, что от нас требует Бог, мы всегда умом и сердцем поймем, в чем мы все должны быть едины

Сочетание единства и свободы реализуется, в первую очередь, через нашу веру. Можно запутаться в философских понятиях, в разного рода политических учениях, но если мы точно знаем, что от нас требует Бог, то мы всегда умом и сердцем поймем, в чем мы все должны быть едины, и никакая пропаганда, никакие иные взгляды, навязываемые прямо или прикровенно, не сумеют поколебать подлинного единства нашего народа. Но мы должны также помнить недавний опыт нашей страны, когда власть пыталась обеспечить единство в вопросах второстепенных и подстригать всех под одну гребенку. Сегодня мы имеем возможность быть свободными и одновременно сохранять единство в самом главном.

Свобода и любовь

Ну и, наконец, «во всем остальном - любовь», потому что в равенстве тоже могут быть конфликты. Равенство может порождать здоровую или нездоровую соревновательность, что мы сегодня и видим и в бизнесе, и в политической жизни… Но если мы свободу наполняем любовью, то есть христианским образом жизни, то свобода всегда остается свободой. Человеческие изъяны и наши слабости покрываются любовью, потому что Сам Бог есть любовь.

Из слова после Литургии
в Никольском Морском соборе в Кронштадте,
30 июля 2017 года

В 9.15 в голубой митрополичьей мантии он вошел в московский храм Христа Спасителя. Два федеральных телеканала вели прямую трансляцию. Одно это уже дает понять, насколько великим было событие в жизни страны. По сути в истории России открылась новая страница, а в церковном календаре появились два новых праздника: 1 февраля - день интронизации нового Патриарха и 24 мая - день его тезоименитства (день святых Кирилла и Мефодия - учителей словенских).

Перед началом богослужения избранного и нареченного Патриарха Кирилла облачили в обычные архиерейские одежды. Процесс для нового Предстоятеля привычный - в марте исполнится 33 года его епископской хиротонии. Но на этот раз на него был возложен Великий параман (четырехугольник из ткани с изображением креста, который по обычаю возлагается на Патриарха прежде подризника). Позже в своей речи после интронизации Святейший Патриарх Кирилл сказал: "Не случайно на плечи Патриарха возлагается Великий параман - символ отречения от всего, что не есть патриаршее служение, символ готовности быть верным Богу до конца, через предание себя в послушание Его воле по образу Того, Кто "смирил себя, быв послушным даже до смерти, и смерти крестной".

Началась литургия. Телевизионная трансляция дала возможность увидеть кульминационный момент интронизации. В алтаре рядом с нареченным Патриархом стали два старейших митрополита - постоянные члены Священного Синода - Блаженнейший митрополит Киевский и всея Украины Владимир и митрополит Санкт-Петербургский и Ладожский Владимир. Обратившись к востоку, они трижды поклонились вместе с Патриархом, затем, взяв его под руки, возвели на патриаршее Горнее место. Они обратились к западу, и Блаженнейший митрополит Владимир возгласил: "Божественная благодать, немощная врачующи, оскудевающая восполняющи и промышление всегда творящи о святых своих православных церквах, посажает на Престоле святых Первосвятителей Российских Петра, Алексия, Ионы, Макария, Филиппа, Ермогена и Тихона, отца нашего Кирилла, Святейшего Патриарха великаго града Москвы и всея Руси..." Затем со словами: "Во имя Отца. Аксиос (Достоин. - греч.). Аминь. И Сына. Аксиос. Аминь. И Святаго Духа. Аксиос. Аминь" старейшие митрополиты трижды посаждали нареченного Патриарха на Патриарший трон. Как рассказали "Известиям" в пресс-службе Московской Патриархии, он стоял еще в первом, разрушенном при коммунистах храме Христа Спасителя. На этот трон в 1917 году садился святитель Тихон, избранный Предстоятелем, первым после восстановления Патриаршества, упраздненного Петром Великим.

В богослужении принимали участие 4 хора (Троице-Сергиевой лавры, Сретенского монастыря, храма Христа Спасителя и Свято-Никольского храма при Третьяковской галерее).

Затем Патриарха Кирилла облачили в патриаршие богослужебные одежды темно-зеленого цвета с золотым шитьем, возложили на него крест и две панагии (панагия - икона Божией Матери). Две панагии имеет право носить только Патриарх. Справа от Царских врат встал диакон с предносимым патриаршим крестом. Собственно, с этого момента митрополит Кирилл стал Святейшим Патриархом Московским и всея Руси.

Перед причастием было оглашено Послание Поместного Собора всем верным чадам Русской православной церкви. Собор одобрил решения Архиерейских соборов с 1990 года, высоко оценил труды почившего Патриарха Алексия II и призвал укреплять единство под омофором нового Предстоятеля Святейшего Патриарха Московского и всея Руси Кирилла. Первой из его рук получила причастие супруга президента России Светлана Медведева. В числе причастников был и другой известный стране человек - кинорежиссер Никита Михалков. На интронизации присутствовали президент России Дмитрий Медведев, премьер Владимир Путин, мэр Москвы Юрий Лужков, вдова первого президента России Наина Ельцина, президент Молдавии Владимир Воронин.

После завершения литургии митрополит Минский и Слуцкий Филарет и митрополит Крутицкий и Коломенский Ювеналий возложили на Патриарха Кирилла зеленую патриаршию мантию. А митрополит Санкт-Петербургский и Ладожский Владимир вручил патриарший куколь. Надев его на голову, Патриарх предстал в привычном каждому россиянину Первосвятительском виде. В руки Святейшему Патриарху был передан посох митрополита Петра - одна из святынь Церкви. Посох постоянно хранится в Оружейной палате.

Затем Его Святейшество обратился с речью к собравшимся. "Сознавая свое недостоинство, с большим внутренним трепетом восхожу я ныне на Горнее патриаршее место, смиренно поручая себя молитвенному предстательству пред престолом Божиим моим святым предшественникам святителям Киевским и Московским", - сказал он. Отметив, что Патриарх - хранитель церковного единства и блюститель чистоты веры, Его Святейшество подчеркнул: "Патриарх должен заботиться о том, чтобы каждая личность во всей ее неповторимости находила свое место в церковном организме и в то же время чтобы разномыслия не нарушали духа любви и не ослабляли общих усилий по созиданию дома Божия. "В главном - единство, во второстепенном - свобода, во всем - любовь" - эти слова святого Викентия Леринского должны оставаться руководящим принципом церковной жизни".

Предметом особой заботы станет молодежь, пообещал Предстоятель: "Мы должны идти навстречу молодым людям - как бы это ни было трудно для нас, людей среднего и старшего поколения, - помогая им обрести веру в Бога и смысл жизни, а вместе с этим и осознание того, что есть подлинное человеческое счастье". С государством Патриарх Кирилл намерен строить отношения "в рамках доброжелательного диалога и сотрудничества на конституционной основе". Президент Медведев поздравил Первосвятителя, назвав его вступление на престол "огромным событием", и выразил надежду на дальнейшее сотрудничество между Церковью и государством.

http://www.izvestia.ru/obshestvo/article3124922/

религиозного индифферентизма .

история

Лозунг принадлежит, как полагают, католическому архиепископу Сплита Марко Антонио де Доминису (1560 - 1624). Похожую фразу находят у лютеранского теолога Петера Мейдерлина. Предполагают, что широкое распространение формула либеральной толерантности получила благодаря пуританскому теологу Ричарду Бакстеру. Лозунг является девизом протестантской секты «моравских братьев» и американских пресвитериан, и также встречается в энциклике Иоанна XXIII «Ad Petri Cathedram» (29 июня ).

Выражение атрибутируется как «принцип святоотеческого богословия» , «принцип, который хорошо известен нам из патристики» .

варианты

В варианте «В главном единство. Во второстепенном - терпение. А во всем любовь» - девиз сайта Князь-Владимирского собора Санкт-Петербурга .

цитаты

Это наша добрая воля, чтобы видеть братьев по вере в тех, кто по-иному, чем мы, исповедует Христа Спасителя и Слово Божие, запечатленное в Библии. Мы должны относится к ним с доброжелательством и терпением, памятуя слова блаженного Августина: „В главном - единство, в спорном - свобода, во всем - любовь“. Твердо держась Предания своей Церкви, мы не должны презирать и унижать других, ибо все разделения имеют земное, человеческое происхождение, а в глазах Божиих - все мы Его дети, искупленные кровью Христовой :195 .

«Ислам - Христианство: конфронтация или диалог?» Под таким названием 15 декабря 1989 года по инициативе о. Александра Меня состоялся вечер, диспут, а точнее всего - дружеская встреча - представителей двух мировых религий.
На сцене, за столом, протоиерей Александр Мень, гость из Дагестана - мулла Магумаев Магомет Расул и профессор В. В. Иванов, директор Библиотеки иностранной литературы, где все и происходило.
Над сценой, высоко - плакат со словами св. Блаженного Августина: «В главном - единство, в спорном - свобода, во всем - любовь» .

Пятый смысл экуменического движения – в осознании формулы блаженного Августина: „В главном – единство, во второстепенном – многообразие, и во всем – любовь“. В экуменических диалогах мы учимся отличать второстепенное от главного .

Папы Римские и патриарх Константинопольский начали «диалог любви». Какова была его цель? Реализовать на деле старую максиму св. Августина: «В главном - единство, во второстепенном - свобода, во всем - любовь». Именно сейчас богословская комиссия католиков и православных ищет пути возврата к тем отношениям папы и вселенских соборов, которые существовали в первом тысячелетии .