Ницше и Горький

Из всего этого можно понять, что вопрос о «ницшеанстве» раннего (и не только раннего) Горького весьма сложен. Легко заметить, что и в более поздних произведениях он не забывал о Ницше. Например, название самого известного цикла горьковской публицистики «Несвоевременные мысли» заставляет вспомнить о «Несвоевременных размышлениях» (в другом переводе — «Несвоевременные мысли») Ницше.

Для культуры начала века вообще характерно свободное использование намеков без обязательной ссылки на конкретные имена. Так, Блок пользовался ницшевским понятием «музыка» («Слушайте музыку Революции!»), никак не отсылая читателя к Ницше, ибо предполагал безусловное знакомство с книгой «Рождение трагедии из духа музыки». Однако в творчестве Горького именно «случайности» сбрасывать со счетов никак нельзя. В это время происходит страшное смешение культурных «знаков» в сознании людей. Огромный поток культурной информации, связанный с расцветом переводов с иностранных языков, производил в умах «самоучек» истинные культурные катастрофы, примеры которых Горький описывает в автобиографических рассказах «Случай из жизни Макара», «О вреде философии» и других.

Восприятие Ницше накладывалось на впечатления от русской жизни. В Архиве Горького хранится любопытное письмо М. С. Саяпина, внука сектанта Ивана Антоновича Саяпина, описанного в очерке Г. И. Успенского «Несколько часов среди сектантов». М. С. Саяпин, внимательно изучавший русских сектантов, находил в их учениях сходство с философией Ницше: «Все здесь ткалось чувством трагедии. Чтобы как-нибудь объяснить себе эти жизненные иероглифы, я стал буквально изучать книгу Ницше „Происхождение трагедии из духа музыки“, читал я все, что могло мне попасться под руки в этом направлении, и, наконец, убеждение окрепло: — Да, дух русской музыки, живущей в славянской душе, творит неписанную трагедию, которую люди разыгрывают самым идеальным образом: не думая о том, что они играют».

Не исключено, что молодой Горький читал Ницше аналогичным образом. Чтобы как-то «объяснить» события русской жизни, он обращался к мировой философии и находил в ней то, что наиболее отвечало его собственным, готовым впечатлениям и мыслям.

Из переписки Горького и его статей можно заметить, что при довольно частых упоминаниях Ницше (около 40) его отзывы о нем были, как правило, либо сдержанными, либо критическими. Чуть не единственным исключением является письмо к A. Л. Волынскому 1897 года, где Горький признается: «…и Ницше, насколько я его знаю, нравится мне, ибо демократ по рождению и чувству я очень хорошо вижу, что демократизм губит жизнь и будет победой не Христа — как думают иные — а брюха».

Но дело в том, что именно это заявление, казалось бы, доказывающее «ницшеанство» Горького, является в строгом смысле не «ницшеанским». Ницше никак не мог желать «победы Христа», поскольку был ярым врагом христианства. И наоборот, он не имел ничего против «брюха», выступая противником разного рода бестелесного духа.

Гораздо точнее Горький отозвался о Ницше в письме к князю Д. П. Мирскому от 8 апреля 1934 года: «Ницше Вы зачислили в декаденты, но — это очень спорно, Ницше проповедовал „здоровье“…» Если вспомнить, что вернувшийся в тому времени в СССР Горький тоже проповедовал «здоровье» как идеал советской молодежи, то это высказывание приобретает особый смысл, говоря о том, что и «советский» Горький продолжал думать о Ницше.

В то же время в цитированном письме к А. Л. Волынскому чувствуется желание молодого Горького подыграть настроению автора книги «Русские критики» и статей об итальянском Возрождении, о которых, собственно, и идет в письме разговор. Это его, Волынского, идеи пересказывает Горький, пользуясь именем Ницше как «языком» своей эпохи. В 1897-1898 годах Горький сотрудничал в «Северном вестнике» Волынского и, конечно, искал с ним общий язык…

В целом ранние отзывы Горького о Ницше можно считать умеренно-положительными. Он высоко ценил бунтарство, протест против буржуазной культуры и весьма низко ставил его социальную проповедь. Но сдержанность, с которой Горький отзывался о Ницше вплоть до конца 1920-х годов, не исключает возможности высокого, но скрываемого интереса к нему.

На отношение Горького к вопросу о Ницше могла повлиять шумная кампания в критике вокруг его первых вещей. В статьях Н. К. Михайловского, А. С. Скабичевского, М. О. Меньшикова, В. Г. Короленко и других «ницшеанство» писателя было подвергнуто резкой критике. В «ницшеанстве» его обвинил и Лев Толстой. Все это не могло не сдерживать Горького. Он не мог чувствовать себя вполне свободно, когда публично высказывался о Ницше.

В 1906 году, впервые оказавшись за границей, Горький получил письменное приглашение сестры уже покойного Ницше, Елизаветы Фёрстер-Ницше.

Милостивый государь!

Мне приходилось слышать от Вандервельде и гр<афа> Кесслера, что Вы уважаете и цените моего брата и хотели бы посетить последнее место жительства покойного.

Позвольте Вам сказать, что и Вы и Ваша супруга для меня исключительно желанные гости, я от души радуюсь принять Вас, о которых слышала восторженные отзывы от своих друзей, в архиве Ницше, и познакомиться с Вами лично.

На днях мне придется уехать, но к 17 мая я вернусь. Прошу принять и передать также Вашей супруге мой искренний привет.

Ваша Е. Фёрстер-Ницше».

Имя крупного бельгийского социал-демократа Эмиля Вандервельде, упоминаемое в этом письме, позволяет оценить всю сложность и запутанность вопроса о «ницшеанстве» Горького. В начале века социализм и «ницшеанство» еще не враждуют, но часто идут рука об руку. Недаром в это время о «ницшеанстве» Горького со знаком плюс писала и марксистская критика, скажем, А. В. Луначарский. Мысль о «браке» Ницше и социализма носилась в воздухе и «заражала» многие сердца. Так, в письме к Пятницкому от 1908 года Горький писал о поэте Рихарде Демеле, творчеством которого увлекался в то время. Он, по его мнению, «лучший поэт немцев», «ученик Ницше и крайний индивидуалист», но главная его заслуга в том, что он, «как и Верхарн, передвинулся от индивидуализма к социализму». Даже в 30-е годы XX века, когда в Германии победил фашизм и «ницшеанство» стало связываться с ним, идея «примирения» все еще играла в иных умах.

В январе 1930 года Горький получил письмо от немецкого поэта Вальтера Гильдебранда. Оно весьма точно отражает начало кризиса этой идеи: «Признаешь водовороты Ницше и в то же время являешься коммунистом, с другой стороны — ты коммунист, на которого Ницше смотрит с презрением. Я почитаю Райнера Мария Рильке, этого большого одинокого человека, ушедшего в себя, и в то же время я чувствую сродство и единомыслие с Вами».

Но отношение Горького к Ницше в это время было уже резко отрицательным. В статьях «О мещанстве» (1929), «О старом и новом человеке» (1932), «О солдатских идеях» (1932), «Беседы с молодыми» (1934), «Пролетарский гуманизм» (1934) и других он, по сути, проклял Ницше как предтечу нацизма. Именно Горький стал главным проводником этого мифа в СССР, что, впрочем, объяснимо, ибо в эти годы значительная часть интеллектуальной Европы (Ромен Роллан, Томас Манн и другие), напуганная фашизмом, отвернулась от своего прежнего «кумира».

Интересно, что именно в это время современники отмечали внешнее сходство Ницше и Горького. Ольга Форш в статье «Портреты Горького» писала: «Он сейчас очень похож на Ницше. И не только пугающими усами, а более прочно. Может, каким-то внутренним родством, наложившим на их облики общую печать». Загадка этого «двойничества», по-видимому, волновала и самого писателя. В повести «О тараканах» Горький заметил: «Юморист Марк Твен принял в гробу сходство с трагиком Фридрихом Ницше, а умерший Ницше напомнил мне Черногорова — скромного машиниста водокачки на станции Кривая Музга».

Вопрос о «ницшеанстве» Горького — часть серьезной темы «Горький и мировая философия». И хотя он, особенно в поздние годы, резко отводил вопрос о своем «ницшеанстве» в сторону, произведения его говорят сами за себя. Прислушаемся к мнению критика Михаила Гельрота, писавшего в 1903 году: «…доживи сам Ницше до наших дней, он к своему „единственному психологу“, у которого еще можно чему-то поучиться (Достоевскому), присоединил бы, с обычным для него страстным увлечением, и г-на Горького».

Невозможно переоценить значение идей Фридриха Ницше для мировой культуры. Философия Ницше оказала огромное влияние на все философские направления, искусство и литературу XX века. Об этом свидетельствуют полемики по "ницшеанскому вопросу" С. Цвейга, К. Ясперса, Т. Манна, А. Хайдеггера, В. Соловьева, Л. Толстого, Д. Мережковского. Отрывки идей философа встречаются у А. Камю, Ф. Югера, Ж.П. Сартра. Влияние философии Ф. Ницше находит отражение даже в музыке. Отношение к творчеству философа остается противоречивым, и споры вокруг его работ не угасают и по сей день.

Фридрих Ницше (1844 - 1900) - немецкий мыслитель, классический филолог, композитор, создатель самобытного философского учения, которое носит подчёркнуто неакадемический характер и отчасти поэтому имеет широкое распространение, выходящее далеко за пределы научно-философского сообщества. Фундаментальная концепция Ф. Ницше включает в себя особые критерии оценки действительности, поставившие под сомнение базисные принципы действующих форм морали, религии, культуры и общественно-политических отношений и впоследствии отразившиеся в философии жизни. Будучи изложенными в афористической манере, большинство сочинений мыслителя не поддаются однозначной интерпретации и вызывают много споров.

Начиная свою деятельность как классический филолог, Ф. Ницше переходит к философии, продолжая традиции, Ф. Шиллера и Ф. Шеллинга. В своей первой работе, эстетическом трактате "Рождение трагедии из духа музыки, или Эллинство и пессимизм" (1872), посвящённому анализу античной трагедии, Ф. Ницше развивает идеи типологии культуры.

В данной работе философ утверждает, что в мире существуют два противоборствующих начала бытия и культуры: дионисийское ("жизненное", оргиастически-буйное и трагическое) и "аполлоновское" (созерцательное, логически-членящее, односторонне-интеллектуальное), синтез которых определяет целостность мира. Ф. Ницше видел идеал в достижении баланса этих противоположных начал. Но, настаивая на необходимости соединения обоих начал, Ницше все же склоняется к приоритету дионисийского как жизнеутверждающего проявления "жизненной силы". Ницшеанскому сверхчеловеку присущи черты дионисийской личности, недаром своего мессию, проповедующего пришествие сверхчеловека и, по сути, являющегося сверхчеловеком, немецкий философ назвал "дионисийским чудовищем, которое зовут Заратустрой". "Дионисизм" понимается Ницше как иррациональное, чувственное, экстатическое начало, тогда как аполлоновское, рациональное начало имеет целью активное, целенаправленное изменение жизни.

В философской деятельности Ницше принято различать три периода:

1) период увлечения идеями Шопенгауэра и Вагнера,

2) период позитивизма и 3) период собственно ницшеанский .

Центральным пунктом философии Ницше является идея Сверхчеловека. В ней концентрируются все нравственные идеалы Ницше. "Так говорил Заратустра" (1883 - 1885), "По ту сторону добра и зла" (1886), "Генеалогия морали" (1887) - сочинения, воплотившие наиболее зрелые и оригинальные идеи философа.

Рождению идеи о Сверхчеловеке способствовала историческая ситуация, царившая в Германии: это политика Бисмарка по объединению Германии, смена вековых традиций и уклада жизни Германии, быстрый рост машинного производства и, как следствие, городов, что способствовало активному развитию "четвертого сословия", этой армии, побеждающей культурные нормы столетий.

Ф. Ницше наблюдал в современном ему обществе вырождение нравственности, и это побудило его к созданию иного, болезненного идеала, к "переоценке" моральных ценностей. Его учение о Сверхчеловеке является критикой современного уклада нравственной жизни.

Желая освободить жизнь от подавляющего гнета разума, Ницше провозгласил "переоценку всех ценностей", переход "по ту сторону добра и зла". "Смерть бога", "богоутрата", переживаемая человечеством, должна облегчить этот путь. Нет никого, кому мы обязаны отдавать отчет в своей жизни, кроме нас самих. Человечество вольно делать с собой все, что хочет. Жизнь есть только эксперимент познающего, а не его обязанность. На основании этой философии Ницше создал свой миф о Сверхчеловеке - сильной личности, свободной от морали, смирения, открыто тянущейся ко злу как единственной силе созидания, смотрящей в лицо смерти с веселым трагизмом, движимой вперед "волей к власти" .

Сверхчеловек - это человек огромной жизненной силы, мощных инстинктов, в нем еще не угасло и не подавлено дионисийское начало. Каждый обычный человек должен смотреть на себя исключительно как на неудавшееся произведение природы и стараться сделаться философом, художником или святым. Те же, кто не стремится к этому, кто не подвергает свою жизнь риску, обладают лишь одним качеством - злостной завистью ко всем тем, кто осмелился, кто состоялся, ко всему яркому, талантливому, красивому, умному. Мелкие, серые и безликие индивиды - продукт христианской морали и социалистической пропаганды. Основа современной морали - христианская религии сострадания, которая привела к тому, что современное человечество страдает уменьшением жизненной силы. Человек, согласно Ницше, есть единство двух начал: твари и творца. Все, что есть в человеке как твари, вся грязь, глина, бессмыслица, хаос, должно быть обожжено, закалено, сформировано. Человека нельзя любить за то, что он человек, ведь просто человек - это животное. Достойно любви в человеке то, что он преодолевает в себе человека. Те люди, что не смогли пройти этот путь, несостоявшиеся, обречены сбиться в стадо, суть которого состоит в трех инстинктивных силах:

1) инстинкт стада против сильных и независимых: 2) инстинкт страждущих и неудачников против счастливых;

3) инстинкт посредственности против исключений. Инстинкт стада видит высшее в середине и в среднем. Все должны быть равными, все должны быть одинаковыми, поэтому всякое исключение, стоящее над этим стадом, воспринимается его членами как угроза, как что-то враждебное и вредное. В стаде нет одиноких, особенных, самостоятельных - в стаде каждый должен быть прозрачен и понятен для остальных. Стадо - это восстание некрасивых, неудавшихся душ против красивых, гордых, сильных; стадо всегда выступает против властолюбия, против привилегий, против сектантов, свободомыслящих, скептиков, против философии.

Учение о Сверхчеловеке Ф. Ницше формулирует в сочинении "Так говорил Заратустра", где в речах, влагаемых в уста Заратустры, проповедника и бродячего философа, Ницше раскрывает сущность этого понятия, а в образе самого Заратустры пробует дать конкретный пример личности Сверхчеловека. Заратустра - человек, идущий по пути становления Сверхчеловека. Устами Заратустры Ницше выделяет три превращения духа в человеке: "как дух становится верблюдом, львом верблюд и, наконец, ребенком становится лев". Прежде всего, на пути достижения свободы духа необходимо познать тяжесть, трудности, для преодоления своей слабости. "Не значит ли это: унизиться, чтобы заставить страдать свое высокомерие?. Все самое трудное берет на себя выносливый дух, подобно навьюченному верблюду. спешит и он в свою пустыню" .

Так, "взяв на себя все самое трудное", адепт пути обретает одиночество. Последним "драконом", "господином" и "богом", которого он обязан победить, является моральный императив "ты должен". В битве с ним он становится львом: "дух льва говорит "я хочу". Таким образом, он завоевывает себе право переоценки существующих ценностей и создания новых. "Завоевать себе свободу и священное "Нет" даже перед долгом - для этого, братья мои, надо стать львом" . Но само по себе это право и эта сила сказать "нет" любой из предустановленных истин не является еще способностью к созданию новых ценностей. Поэтому лев должен стать ребенком: "Дитя есть невинность и забвение, новое начинание, игра, самокатящееся колесо, начальное движение, святое слово утверждения". Стать ребенком - значит стать новым, отринув все прежние установления, вновь обрести вкус к "игре созидания" . Играть с миром и с собой, как ребенок - то есть, возвращаясь к прежней терминологии Ницше, возродить в себе дионисийское начало. "Да, для игры созидания, братья мои, нужно святое слово утверждения: своей воли хочет теперь дух, свой мир находит потерявший мир". Таков путь к Сверхчеловеку.

Сверхчеловек, по Ф. Ницше, - идеальный человек, интеллектуальный гений, не лишенной физической силы. Он обладает огромной мощью и мужеством принимать мир, преподносящий ему одни лишь страдания с радостью и без жалоб, ведь Сверхчеловек осознает красоту и ценность жизни во всех ее проявлениях и чувствует счастье в каждое мгновение жизни. Также Сверхчеловек это личность, уверенная в себе, нашедшая свое место в жизни. Это исключительный, сильный человек с огромной волей, способный противостоять мировой воле как разрушительному началу.

Психологически ницшеанский тип обладает чертами самоактуализировавшейся личности, достигшей душевного равновесия, уверенной в себе, ощущающей себя полноценным субъектом бытия. Он легко, смеясь и танцуя, идет по жизни: "Чист взор его, и на устах его нет отвращения. Не потому ли и идет он, точно танцует?". Сверхчеловек Ницше - уникальная, сильная личность с огромной волей, способной противостоять мировой воле как хаотическому разрушительному началу. И, как всякая уникальная личность, он возвышается над толпой слабых людей, обреченных жить в плену моральных правил и религиозных догм.

"Сверхчеловек - смысл земли". "Что такое обезьяна в отношении человека? Посмешище или мучительный позор. И тем же должен быть человек для Сверхчеловека: посмешищем или мучительным позором". "Поистине, человек - это грязный поток. Надо быть морем, чтобы принять в себя грязный поток и не сделаться нечистым. Сверхчеловек - это море, где может потонуть ваше великое презрение". Самое высокое, что может пережить человек, учит Ницше - это "час великого презрения". Презрения к самому себе, к своим слабостям и порокам, к своей несправедливости, к "жалкому довольству собою", называемому добродетелью. "Но где же та молния, что лизнет вас своим языком? Где то безумие, что надо привить вам? Смотрите, я учу вас о Сверхчеловеке: он - эта молния, он это безумие!" .

Излюбленными образами в осмыслении судьбы человека у Ф. Ницше были: могучая сила солнца, грозовая туча с молнией и громом, бушующее море, полет орла, чистый воздух горных высот и свободный ветер: "Будьте подобны ветру, когда он вырывается из своих горных ущелий. Благословен этот добрый, неукротимый дух, который является врагом всем репейникам, всем поблеклым листьям и сорным травам" . Между тем кругом себя философ видел застой, рутину, пошлость, видел людей слабых, безвольных, душа которых сузилась от пошлой ограниченности, от погружения в мелкие бытовые интересы. В такой среде все высокие идеи вырождаются в низменные стремления, благородные движения души размениваются на мелкие чувства. "Здесь великие мысли заживо варятся до того, что становятся мелкими. Здесь истлевают все великие чувства: здесь могут трещать лишь сухие чувствования!. Здесь вся кровь течет по жилам лениво, равнодушно". Самая наука здесь опошляется. Современные мудрецы подслуживаются толпе. "Их мудрости присущ запах, как будто она вышла из болота". Это - хорошие часовые механизмы, мельницы. "Они всегда тянут, как ослы, народную телегу!"

Ницшеанская идея Сверхчеловека, вот уже на протяжении столетия, остается наиболее актуальной и дискуссионной проблемой в отечественной ницшеане. Концепция сверхчеловека стала для российских мыслителей итогом и смыслом философии Ницше, важной составляющей метафизики человеческого существования. От человекобога к Богочеловеку - таков русский путь Сверхчеловека Ницше.

Наследие немецкого философа оставило глубокий след в истории русской мысли. "Знакомство" русских читателей с философией Ф. Ницше произошло в 90-х гг. XIX веке, через такие периодические издания как "Вопросы философии и психологии", "Вестник иностранной литературы", "Наблюдатель", "Северный вестник" и других. Позднее, в начале XX века к ним присоединились художественно-эстетические журналы - "Мир искусства", "Золотое руно", "Весы". Очень скоро Ницше занял одно из ведущих мест в публицистической полемике. Его философия имела как восторженных почитателей, так и открытых гонителей из числа русских мыслителей. Водоразделом в освоении философии "великого безумца" стал 1898 год, когда был переведен на русский язык "Заратустра" . Это время и можно назвать началом отсчета серьезных дискуссий вокруг идей философа. В 1892 году выходит в свет очерк В. Преображенского "Фридрих Ницше: критика морали альтруизма". Преображенский, будучи решительным противником как буржуазного строя жизни и мысли, при котором творческая воля скована незыблемым укладом традиционного образа жизни, так и социалистических тенденций с их идеалом общего, регламентированного благополучия, обратился к учению Ницше, видя в нем реальный путь преодоления мещанской косности и социалистической нивелировки жизни. Он, вслед за Ницше, критиковал моральные заповеди современного общества, в котором, по его мнению, господствовала порожденная христианством этика альтруизма, ставящая во главу угла утилитарный принцип полезности и счастья как отсутствия страдания и, вследствие этого, ведущая к обезличиванию, устранению индивидуального начала в человеке. Единственный путь выхода из регрессивного движения к культурному краху современной эпохи Преображенский, как и его учитель, видел в переоценке нынешних идеалов, провозглашении новых "скрижалей ценностей", возвышении и облагораживании человека. Главную заслугу философа исследователь видел в том, что тот впервые в науке о нравственности поднял саму проблему морали, возвысившись для этого над всеми исторически преходящими нравственными оценками и воззрениями, перейдя по ту сторону Добра и Зла. Преображенский подчеркивал, что Ницше по-новому взглянул на нравственность, увидев в ней относительную ценность. "Нравственность имеет только относительную ценность, а не абсолютную ценность. Относительная ценность нравственности измеряется упадком или взлетом жизни" . Это время можно назвать первым, ознакомительным периодом творчества Ницше в России.

Однако периодом наибольшей популярности Ницше в России являются 1900-е годы. Это второй этап (вольной интерпретации) Ницше. Именно в эти годы было издано первое в русском переводе Собрание сочинений Ф. Ницше в 8-и томах под ред.А. Введенского. Вместе с переводами выходят в свет и огромное количество статей и монографий о Ницше таких величайших русских мыслителей как: Вл. Соловьев, Н. Бердяев, Н. Лосский, Д. Мережсковский, А. Лосев. Публиковалось значительное число художественных произведений (М. Арцыбашев, А. Вербицкая, М. Горький, В. Крыжановская, Д. Мережковский), в которых главными героями были ницшеанцы.

С именем Ницше связывают творчество М. Горького. Его называли "самородком-ницшеанцем" и "бессознательным ницшеанцем". Уже в начале творческого пути, с появлением в русской периодике статей, посвященных творчеству Ницше, Горький активно начинает использовать "ницшеанские" формулы для обозначения процессов "внутреннего освобождения", революции духа", происходившей среди его героев.

Горький был ницшеанским "перводвигателем": в одиночку ему удалось сменить смиренное настроение своего времени на воинственную бодрость. Кажется, что герои Горького во всеуслышание объявляют читателям: "Довольно чеховщины, довольно слез, стенаний и грусти, да здравствует жизнь, свобода, смелость, гордое "да" бытию!" .

С идеями Ницше Горький познакомился на рубеже 80-90-х гг. XIX в. Вопрос о "ницшеанстве" раннего (и не только раннего) Горького весьма сложен. Из переписки Горького и его статей можно заметить, что при довольно частых упоминаниях Ницше (около сорока раз) его отзывы о нем были, как правило, либо сдержанными, либо критическими. Чуть ли не единственным исключением является письмо к А.Л. Волынскому от 1897 года, где М. Горький признается: "…и Ницше, насколько я его знаю, нравится мне, ибо, демократ по рождению и чувству, я очень хорошо вижу, что демократизм губит жизнь и будет победой не Христа - как думают иные, - а брюха". В это время в его философии Горького привлекало прежде всего отрицание действительности, резкий вызов современности, протест против верований и идеалов. Горький стал сторонником ницшеанской концепции "переоценки ценностей". "Я пришел в этот мир, чтобы не соглашаться . Можно заметить, что и в более поздних произведениях Горький не забывал о Ницше. Например, название самого известного цикла горьковской публицистики "Несвоевременные мысли" заставляет вспомнить о "Несвоевременных размышлениях" (в другом переводе - "Несвоевременные мысли") Ницше. Можно считать стихийными ницшеанцами таких его героев, как цыгане Зобар и Радда ("Макар Чудра",1892), эгоистичный Ларра, сын женщины и орла, и не щадящий себя ради других Данко ("Старуха Изергиль", 1895) - красивых, сильных, гордых, свободолюбивых и своевольных.

Рассказ М. Горького "Макар Чудра" начинается с размышлений старого цыгана о жизни: "Смешные они, те твои люди. Сбились в кучу и давят друг друга, а места на земле вон сколько. И все работают. Зачем? Кому? Никто не знает. Видишь, как человек пашет, и думаешь: вот он по капле с потом силы свои источит на землю, а потом ляжет в нее и сгниет в ней. Ничего по нем не останется, ничего он не видит с своего поля и умирает, как родился, - дураком." .

Эти мысли почти буквально совпадают с идеями Ницше в работе "Несвоевременные размышления": "Все мучается из-за того, чтобы жалко прожить жалкую жизнь; эта ужасная потребность ведет к изнурительному труду, и вот на него соблазненный "волею" человек (или, вернее, человеческий интеллект) при случае смотрит с восхищением как на нечто полное достоинства. Но для того, чтобы труд мог требовать себе почетных титулов, необходимо, прежде всего, чтобы само существование, для которого он является мучительным средством, имело бы больше ценности и достоинства, чем это до сих пор было раскрыто в серьезных философиях и религиях".

1. Непринятие мещанства, традиционных ценностей «мещанского» общества в творчестве Ницше и Горького.

2. Полемика с христианской моралью, сострадательным гуманизмом.

3. Сходства и различия в позитивных программах Ницше и Горького /демократизм Горького и антидемократизм Ницше; гимн разуму и культ инстинктов/.

Литература:

1. М. Горький. Старуха Изергиль. Макар Чудра. Хан и его сын. Челкаш. Тоска. Мой спутник. Мальва. О чиже, который лгал, и о дятле, любителе истины. Заметки о мещанстве.

2. Ф. Ницше. Так говорил Заратустра. - М., 1990; Антихристианин // Сумерки богов. - М., 1989.

3. М. Горький: Pro et contra. - СПб., 1997. Разделы 3,4.

4. Михайловский Н. Еще о Максиме Горьком и его героях// Статьи о русской литературе 19-н.20 в. - Л.,1989.

5. Колобаева Л. Горький и Ницше // Вопросы литературы. - 1990. - № 10.

6. Бабаян Э. Ранний Горький: У идейных истоков творчества. - М., 1973.

7. Злобин В. К проблемам горьковской концепции человека // Вопросы горьковедения: Межвуз. сб-к. - Горький, 1985.

8. Одуев С. Тропами Заратустры. - М., 1971.

Тема 6. Повесть М. Горького «Исповедь» как произведение богостроительного этапа в творчестве писателя

1. Что такое богостроительство и богоискательство?

2. Полемика повести с официальной религией.

3. Традиции русской литературы; жанровое своеобразие повести.

4. Воплощение в композиции и образном строе произведения идеи бога-народа.

5. Полемика с Ф. Достоевским: «Исповедь» и «Братья Карамазовы».

Литература:

1. Русская философия. Словарь / Под ред. М. Маслина. - М., 1995.

2. М. Горький: Pro et contra. - СПб., 1997. Раздел 4.

3. Цвик И. Религия и декаденство в России. - Кишинев, 1985.

4. Ленин В. Письмо М. Горькому// Полн. собр. соч. - Т. 48. - С. 230-233.

5. Збандуто П. Г. В. Плеханов – критик А. М. Горького // Труды Одесского университета. 1962. - Т. 152. Серия филологических наук. Вып. 13. - С. 5-14.

6. Никитин Е. «Исповедь» Горького: новое прочтение. - М. 2000.

Тема 7. Личность в дореволюционном творчестве В. Маяковского

1. Образ лирического героя. Пафос протеста. Бунт против общества, государства, бога, традиционных ценностей

2. Этические проблемы: жалость и безжалостность, сострадание и жестокость, одиночество, отчуждение, характер любовной драмы. Общечеловеческие мотивы.

3. Проблема сверхчеловека. Взаимодействие с ницшеанством.

Литература:

1. Маяковский В. Лирика 1913-1916 гг. Владимир Маяковский. Облако в штанах. (По любому изданию).

2. Ницше Ф. Так говорил Заратустра. - М. 1990.

3. Альфонсов В. Слово нам нужно для жизни: В поэтическом мире Маяковского. - Л., 1983.

4. Катанян В. Маяковский: Хроника жизни и деятельности. - М., 1985.

5. Петросов К. Творчество В. В. Маяковского (о русской поэтической традиции и новаторстве). -М., 1985.

6. Сарычев В. Маяковский: Нравственные искания. - Воронеж, 1984.

7. Чуковский К. Ахматова и Маяковский // Вопросы литературы. -1989. -№ 1.

8. Эткинд Е. Рык. О поэтике Маяковского; Там, внутри// Его же. Там, внутри. О русской поэзии ХХ века. - СПб., 1997.

Вопросы к зачету

1. Конец XIX - н. XX вв. как культурно-историческая эпоха. Ее основные черты и факторы формирования.

2. Философия, история и теория русского символизма.

3. Теория и история акмеизма.

4. Теория и история русского футуризма. Широкое и узкое понимание футуризма.

5. Русский неореализм 1910-х гг. (имена и произведения по выбору).

6. Неоклассицистические тенденции в русской поэзии 1910-х и 1920-х гг.

7. Феномен промежуточного метода в литературе к. XIX - н. XX в.

8. Новокрестьянская поэзия 1910-х гг.

9. Пролетарская поэзия в 1910-е гг.

10. Поэзия символистов «старшего» поколения: поэтические сборники К. Бальмонта (творческая эволюция, темы, мотивы, способы создания художественной образности и т. д.).

11. Д. Мережковский как символист «старшего» поколения. Трилогия «Христос и Антихрист» в его творчестве. Своеобразие ее проблематики, жанра, поэтики. История и миф о Петре I и Петербурге в третьей части трилогии.

12. Поэзия Ф. Сологуба (творческая эволюция, темы, мотивы, способы создания художественной образности и т. д.). Идейно-художественное своеобразие и характер символики романа Ф. Сологуба «Мелкий бес».

13. В. Брюсов как теоретик и организатор символизма. Его основные поэтические сборники (темы, мотивы, способы создания художественного образа и т.д.).

14. «Огненный ангел» В. Брюсова в контексте прозы «старшего» символизма.

15. «Психологический символизм» И. Анненского.

16. А. Блок как младосимволист. Лирики Блока как художественное целое: состав, темы, мотивы, эволюция лирического героя.

17. Драматургия русского символизма. Театр А. Блока.

18. Поэма А. Блока «Двенадцать»: основные принципы построения художественного мира в поэме, соотношение идеала и действительности, принципы художественного обобщения. Полемика о поэме в современном литературоведении.

19. Поэзия А. Белого. Основные поэтические сборники.

20. Идейно-художественное своеобразие романа А. Белого «Петербург». История создания, миф о Петербурге и способы его воплощения в тексте, характер символики.

21. Творческий путь Н. Гумилева. Анализ основных поэтических сборников.

22. Дореволюционное творчество А. Ахматовой: мировосприятие, образ героини, своеобразие психологизма.

24. Творческий путь С. Есенина. Основные поэтические сборники. Темы, мотивы, образы лирики. Лики лирического героя.

25. Творческие искания М. Горького до 1917 г. Горький и Ницше.

26. Тема борьбы с мещанством в творчестве М. Горького.

27. Социально-философская драма «На дне». Своеобразие конфликта.

28. Значение романа М. Горького «Мать» и повести «Исповедь» для творческой эволюции писателя и общественной и литературной борьбы.

29. Основные этапы творческой эволюции В. Вересаева.

30. Концепция человека в творчестве А.Куприна (по повестям “Молох”, “Поединок”, рас. “Гранатовый браслет”, эмигрантской прозе).

31. Проза И. Бунина 1890-1900-х гг. Темы, художественное своеобразие.

32. “Деревенская эпопея” И. Бунина.

33. Идейно-художественное своеобразие рассказов И. Бунина “Братья” и “Господин из Сан-Франциско”.

34. Эмигрантское творчество И. Бунина. Роман “Жизнь Арсеньева” как опыт феноменологического романа.

35. Художественная философия Л. Андреева в рассказах 1890-х гг.(«Баргамот и Гараська», «Бездна», «Мысль» и др.). Идейно-художественное своеобразие произведений Л. Андреева «Жизнь Василия Фивейского» и «Красный смех».

36. Тема революции и ее воплощение в «Рассказе о семи повешенных» и «Тьме» Л. Андреева.

37. Драматургия Л. Андреева. Пьеса «Жизнь Человека» и др.

Темы для обязательных письменных самостоятельных работ:

Похожая информация.

Ницшеанские мотивы раннего творчества А.М. Горького.

Русская литература XX века развивается в контексте мирового литературного процесса. На рубеже веков Россия вступила в период войн и революций. Все это повлияло и на искусство.

Итак, вековые устои рухнули. Кругом социальные потрясения. Царя можно свергнуть, «Бог умер!», «Материя исчезла», всеобщее обмещанивание затопило культуру. Апокалипсис! В чем человечеству искать выход?

Выход мыслителям Серебряного века виделся в философии Артура Шопенгауэра и особенно Фридриха Ницше.

На раннее, так называемое романтическое, творчество М. Горького огромное влияние оказала философия Ф. Ницше. М. Горький бредил Ницше. Философ стал кумиром для молодого писателя. Об этом свидетельствуют дневниковые записи и воспоминания современников. Даже свои знаменитые усы М. Горький отрастил такие, как у Ф. Ницше.

Романтический герой горьковских рассказов (он же ницшеанский Übermensch) оказывается включенным в средунеразвитых, злых, жестоких людей, в мир тусклых красок, и так же, как ницшеанский герой, он призван разрушить сонное прозябание мира.

Во всех ранних горьковских рассказах противопоставлен сверхчеловек и обыватель:

Übermensch - Обыватель

Сокол - Уж

Буревестник - Птицы

Лойко Зобар, Радда - цыгане

Ларра, Данко - племя

М. Горький призывает изжить в себе пугливого мещанина, выйти навстречу буре, стать сверхчеловеком. Этот горьковский призыв синонимичен чеховскому стремлению «выдавить из себя раба». Горький призывает к Абсолютной свободе.

Например, мы несвободны. Нас связывает страх. Перед родителями учеников, администрацией, страх осуждения, боязнь завтрашнего голода. М. Горький призывает все это преодолеть – стать выше, стать свободным, подобно Буревестнику.

Однако, как русский писатель, М. Горький рассуждает, что достигнуть уровня сверхчеловека – еще не предел. Сверхчеловек должен послужить народу. Только тогда его существование может быть оправдано. И в его произведениях появляются отрицательный и положительный сверхчеловек.

Эгоист – Альтруист

Ларра - Данко

В «Старухе Изергиль» источником конфликта становится не противоборство «добра» и «зла», а столкновение двух позитивных ценностей – свободы и любви к людям.

Особенно последовательно идея ницшеанского сверхчеловека отражена в драме «На дне». Обратим внимание на символичность заглавия. Дно – символ духовного подполья, чеховского невыдавленного раба, символ несвободы, причастности к племени людишек.

Именно так, ведь в пьесе четко различаются два типа людей: Человек и людишки. У Луки спрашивают: «Что ты за человек?», а он отвечает: «Есть люди, а есть и человеки». Обратим внимание, что все обитатели ночлежки имеют клички: Клещ, Барон, Пепел, Актер. Имя воспринимается, как самоидентификация человека в мире, потеря имени – потеря себя, своей сущности.

Население ночлежки – безымянные рабы, людишки, давно сформировано. У них нет гостей. Весь мир – ночлежка. Население всегда одно. Пространство жизни ночлежников замкнуто. Попробуем символически проанализировать ремарку к третьему акту драмы. ««Пустырь» - засоренное разным хламом и заросшее бурьяном дворовое место. В глубине его – высокий кирпичный брандмауер. Он закрывает небо. Около него – куст бузины. Направо – темная бревенчатая стена какой-то надворной постройки – сарая или конюшни. А налево – серая, покрытая остатками штукатурки стена того дома, в котором помещается ночлежка Костылевых. Она стоит наискось, так что ее задний угол выходит почти на середину пустыря. Между ею и красной стеной – узкий проход. В серой стене два окна: одно – в уровень с землей, другое – аршина на два выше и ближе к брандмауеру. У этой стены лежат розвальни кверху полозьями и обрубок бревна, длиною аршина в четыре. Направо у стены – куча старых досок, брусьев».

А снаружи – мир Сокола и Буревестника – духовная Свобода.

Заметим, что хозяева жизни – такие же рабы. Они живут лишь метром или двумя выше. Но мир Свободы им также недоступен!

И вдруг – о чудо! Снаружи! В ночлежку – впервые! – попадает человек. Имя его – Лука. .

Лука не насилует волю человека. Если ты сознательно выбрал дно и рабство, твой выбор будет уважаться. Так на вопрос Пепла о Боге Лука не отвечает: не навязывает свое мнение. В подобных вопросах человек должен сам решить, есть Бог или нет. Ведь мир – не более, чем твое представление о нем (об этом – труд А. Шопенгауэра «Мир как воля и представление»).

Этот поданныеческий синтез ницшеанства и социальной идеи нашел ϲʙᴏе наиболее яркое воплощение в облике и в творчестве “пролетарского писателя”, певца “сильных людей” из народа, А.М. Горького. О “ницшеанстве” Горького имеется обширная литература (см. работы И. Игнатова, М. Гельрота и др.) Многие из них опубликованы в известной серии “Русский путь” в томе “Максим Горький: pro et contra” (СПб., 1997), в томе, кᴏᴛᴏᴩый с большим основанием можно было назвать просто “Максим Горький: contra”. В нашу задачу не входит литературно-критический анализ ϶ᴛᴏй большой проблемы, представляющей самостоятельную тему исследования. Но есть ряд ее аспектов, кᴏᴛᴏᴩые непосредственно касаются целей настоящего рассмотрения и открывают неожиданные его ракурсы и источники. Речь идет о концепте “новой религии”, кᴏᴛᴏᴩый соединил атеистический пафос двух учений.

Важно заметить, что одна из наиболее хлестких характеристик ницшеанских мотивов Горького принадлежит Д.С. Мережковскому. Как и многое в творчестве ϶ᴛᴏго самобытного писателя, она не отличается бесспорностью и едва ли претендует на “момент истины”, но она задает тему, точнее, контекст культурологической заданности проблемы. В ϲʙᴏей нашумевшей статье о Грядущем Хаме, в кᴏᴛᴏᴩой, как известно, досталось всем, он находит особую болевую точку, выражающую неумолимую тенденцию новейшей культурной эволюции России – выход на историческую арену простого народа, отраженность ϶ᴛᴏго факта в новейших устремлениях интеллигентского духа и связанную с данным противоречивость внешних и внутренних идейных веяний. Мережковскому не откажешь в сочности выражений: “Тянулась, тянулась канитель марксистская, а потом босяцкая. Сначала мы думали, что босяки то уж, по крайней мере, – самобытное явление. Но когда пригляделись и прислушались, то оказалось, что точно, как русские марксисты повторяли немца Маркса, и русские босяки повторяли немца Ницше. Важно заметить, что одну половину Ницше взяли босяки, другую – наши декаденты – оргиасты (намек на только что выпущенную ивановскую “Религию Диониса” – В.Ж.) <…> Важно заметить, что одного немца пополам разрезали и хватило на два русских “новых слова”” .

Из ϶ᴛᴏго по крайней мере ясно, что речь идет не просто о личностях, но о явлениях в культурно-историческом процессе России конца XIX – начала XX веков. О том, что ϶ᴛᴏ действительно так, имеется множество прямых и косвенных свидетельств. К примеру, некто Владимир Вельский, без всякой симпатии к марксизму мог писать в “Русском труде” (1898, № 27): “Остается признать исключительно тот факт, что огромное большинство нашего юношества обоего пола суть марксисты. Быть не марксистом считается теперь у молодежи вернейшим признаком отсталости, ограниченности, обскурантизма. Русское юношество увлечено и совращено в марксизм…” При этом уже следующее десятилетие (девятисотые годы) прошло под знаком ницшеанства и все данные слова с полным успехом можно было применить именно к нему. Значит ли ϶ᴛᴏ что один кумир (Маркс) был отвергнут и заменен другим (Ницше)? Даже если ϶ᴛᴏ и происходило на уровне самосознаний, но в общем и целом происходил процесс наложения одного на другого. Важно заметить, что один кадр, кадр одного поколения, заснял две яркие вспышки, “две картинки”, образовавшие уникальную композицию. Происходил невольный синтез мировоззрений со всей исключительной русской спецификой, предполагавшей безусловное возвышение и обожествление ϲʙᴏих кумиров.

На мой взгляд, трудно не усмотреть ницшеанских мотивов, например, в апологии марксизма, предлагаемой П.И. Астровым в статье 1906 года с характерным названием “Правда марксизма”: “Борьба с нищетою будет по϶ᴛᴏму борьбою за права человеческого духа. – Борьбою за права духа будет борьба с накоплением материальных избытков в руках немногих и с позиции ϶ᴛᴏго меньшинства. Дух гаснет от пресыщения” . Как видно, отныне критерием борьбы с нищетой одних и пресыщением других выступает не требование социальной справедливости, а требование развития человеческого духа, его естественных прав и ϲʙᴏбод. Это и есть формула русского синтеза “двух немцев”, кᴏᴛᴏᴩой Мережковский не усмотрел исключительно в силу сфокусированности его взгляда на его формально обособленных составляющих. Впрочем, сам Мережковский дал ключ к разрешению ϶ᴛᴏй антиномии: ““Человек есть Бог” – один член символа веры; “человечество есть Бог” – другой. Я есть Бог для человечества; человечество есть Бог для меня; крайний мистический индивидуализм (Ницше, Штирнер, Л. Андреев) и крайний мистический социализм (Фейербах, Луначарский, Горький) – между данными двумя крайностями существует антиномия, неразрешимая в той плоскости, на кᴏᴛᴏᴩой движется социал-демократия, как религия” . И не важно, что именно в “϶ᴛᴏй плоскости” и разрешилась в истории русской революции эта антиномия. Не стоит забывать, что важно, что эта антиномия была подмечена и выведена, и даже поставлена задача по ее разрешению. Любопытно, что идеолог (пророк и апостол) босячества – М. Горький, тот самый, кᴏᴛᴏᴩый из одной половины “разорванного” Ницше изобрел одно русское “новое слово”, на ϶ᴛᴏт раз, по версии Мережковского, оказался в прямо противоположном лагере – не с Ницше, а против Ницше. За данным видимым противоречием скрывается не только “клокочущая” натура Мережковского, но и действительная противоречивость явленного в творчестве М. Горького русского синтеза “двух вулканов”.

Впрочем, там, где Мережковский заряжается отрицательной энергией в отношении Горького, другие, напротив, извлекают большой плюс. Причем для ϶ᴛᴏго им совсем не обязательно быть социалистами или атеистами. Характерный пример – публицистика иеромонаха Михаила. Анализируя эпатирующие составляющие учения Ницше, он отдает должное мужеству и силе духа немецкого пророка современности. “По϶ᴛᴏму, может быть, в его устах и проклятия, богохульство, имели некᴏᴛᴏᴩое величие хотя бы того светоносного ангела, кᴏᴛᴏᴩый восстал против Бога и был низвергнут силой Его” . Но то, что прощается Ницше, не прощается его последователям и ученикам – в них нет необходимого величия: “Никакого света не могут внести данные новые бедные духом и словом лжепророки. Стоит заметить, что они только больше загрязнили жизнь даже с языческой позиции теперешних выродившихся искателей ощущений и эстетов. <…>

Нужно было рассеять, – продолжает о. Михаил, – эту серенькую тьму грязной морали. И вот будет новый пророк, кᴏᴛᴏᴩого по странному недоразумению называют проповедником разнузданности, учеником Ницше, но кᴏᴛᴏᴩый, я думаю, много сделал для того, ɥᴛᴏбы развенчать новую противочеловеческую мораль. Это – Горький” .

И ϶ᴛᴏт новый проповедник Горький говорит о культе жизни, о том, что надо делать жизнь богаче. Но ϶ᴛᴏ уже другой – высокоморальный путь. “И ϶ᴛᴏт его путь не похож на тот путь, кᴏᴛᴏᴩый указал и великий язычник, и его прихвостни” . Горький, по мнению о. Михаила, дал бой ограниченной, эгоистической, “самоедской” сущности “нового языческого идеала сильных людей, одиноко живущих на вершине”. Более того, “Горький призывает нас к радости и долгу единения с другими и службе другим” . Наконец, Горький зовет к Богу, зовет в путь к Богу. Вот только один упрек, впрочем, естественный в устах священнослужителя, посылается истинному пророку современности: “той стороны, где живет Бог, Горький, кажется, не знает” . В ϶ᴛᴏй позиции о. Михаила как нельзя лучше просматривается алгоритм преемственности в социальной составляющей православия и советизма. Отсюда понятно так же почему “новое христианство” Мережковского представляется о. Михаилу уже и вовсе не соразмерным подлинному христианскому духу, кᴏᴛᴏᴩый ни при каких обстоятельствах не примирится с навязчивым тождеством, предлагаемым нецшианствующими лжепророками, – Христос=Дионис=Ницше=Раскольников, с их требованием “опуститься в глубины греха и стать (на дне его) в ϲʙᴏем сознании ϲʙᴏбодным”, с их формулой – “Бог тот, кто смело сочтет себя Богом”, объясняющей рождение Христа из самосознания Иисуса .

В случае если православно ориентированный профессор С.Н. Булгаков во все том же 1906 году представлял философию Ницше как “беспомощную умственную и нравственную неврастению”, то реализующий установки на пролетарскую революцию В.И. Ленин дает более сдержанную характеристику творчеству Ницше, как глубокому “психологическому пониманию империализма” .

По сути тот же подход характерен и для Горького, бравшего у Ницше не концепт, а глубину постижения новой “религиозной ситуации”, требующей решительного прорыва из патриархальности в современность. У Горького, как известно, было ϲʙᴏе решение ϶ᴛᴏй проблемы – его воззвание к религии Человека, кᴏᴛᴏᴩый прекрасен по ϲʙᴏей природе и требует веры в нее. За данным требованием веры стоит новое понимание религии, не сосредоточенной и не локализованной в пространствах храма, но представляющей весь мир или, по крайней мере, “мир культуры” как ХРАМ. Кстати, эта всечеловечность и всекультурность религии, в широком ее понимании, – сквозная тема во всем пространстве Серебряного века (см., например, статью П. Струве и С. Франка “Очерки философии культуры” в “Стоит сказать - полярной звезде” 1905, № 2, 3, а также С. Франка “Религия и культура” – в “Стоит сказать - полярной звезде”, 1906, № 12) Это понимание религии само по себе спорит с традиционной религиозностью. В ϶ᴛᴏй тотальной тенденции Серебряного века ницшеанство и марксизм образуют единый фронт, так как выполняют одну функцию. Горький находит в ϲʙᴏем творчестве ту, быть может, единственную точку их пересечения, кᴏᴛᴏᴩая способна устроить (на компромиссной основе) даже исконную православную ментальность. Таков утверждающий смысл символизирующей публицистики иеромонаха Михаила.