Жозеф де местр. расуждения о франции. Краткая биография

Жозеф де Местр

Рассуждения о Франции

http://liberte.newmail.ru

«Местр Ж. де. Рассуждения о Франции»: "Российская политическая энциклопедия" (РОССПЭН). 216 с.; М.; 1997

Аннотация

Книга французского консервативного мыслителя и роялистского государственного деятеля графа де Местра (1754–1821) представляет собой одну из первых в мировой литературе попыток критического философско-политического осмысления революции 1789 года, ее истоков и причин, роли вождей и масс, характера и последствий. И поныне сохраняют актуальность мысли автора о значении революций в человеческой истории вообще, о жгучих проблемах, встающих после «термидоризации». На русском языке это считающееся классическим произведение печатается впервые за двести лет после его «подпольного» появления в 1797 году. Труд де Местра всегда был слишком неудобным для отечественных правящих элит: сначала своей приверженностью католицизму, затем - прославлением монархии, контрреволюционностью, идеализмом, но прежде всего - своей интеллектуальной открытостью и честностью. В издание включены статьи о творчестве де Местра русского философа В.С.Соловьева и французского историка Ж.-Л. Дарселя.

Жозеф де Местр. РАСУЖДЕНИЯ О ФРАНЦИИ.

ОТ ИЗДАТЕЛЕЙ.

Впервые публикуя на русском языке работу Жозефа де Местра «Рассуждения о Франции» , издатели встретились с громадными трудностями этого предприятия, не всегда преодоленными ими. Дело не только в том, что «Рассуждения» создавались два века назад, в «подполье», содержат множество намеков, недосказанностей, понятных только его современникам, дело не только в неразработанности научного языка того времени, употреблении автором ряда ключевых терминов в непривычном для современного читателя смысле. Главная трудность все-таки состоит в другом - в почти полном отсутствии традиции перевода на русский трудов этого консервативного религиозного мыслителя. Конечно, предлагаемая работа Местра, как и другие, была известна просвещенной, думающей России, с ней были знакомы многие декабристы; ее читали, о ней размышляли П.Я. Чаадаев, Ф.И. Тютчев. Но на русский язык «Рассуждения», как и другие политико-философские произведения де Местра, так и не были переведены. В советское время серьезные исследователи творчества Жозефа де Местра, такие как Л.П. Карсавин, А.Н. Шебунин, подвергались репрессиям, уничтожались в лагерях.

Вот почему переводчики и редакторы опирались прежде всего на богатую традицию изучения творчества Местра на его родине. Достойным представителем этой традиции является профессор Савойского университета г-н Жан-Луи Дарсель. На основе авторской рукописи «Рассуждений» он скрупулезно и бережно подготовил их научное издание (Женева, (стр.6 >) «Эдисьон Слаткин», 1980). Публикация труда была воспроизведена в сборнике произведений, Жозефа де Местра, выпущенным в Париже к 200-летию Великой французской революции издательством «Пресс Юниверситэр де Франс». Русский перевод выполнен именно по данному тексту.

Мы пользуемся возможностью, чтобы поблагодарить г-на Дарселя и оба указанные издательства за разрешение перепечатать (с сокращениями) вступительную статью к сборнику, редакторские примечания и особенно фрагменты рукописи Местра, не вошедшие в окончательный текст книги, которые позволяют лучше понять ход мыслей автора, заглянуть в его творческую лабораторию.

В некоторых случаях переводчики попытались дать дополнительный справочный материал, особенно там, где Местр обращается к произведениям античных и других авторов. Их пассажи, как признает он сам, в ряде случаев цитируются по памяти, иногда пересказываются. Поэтому переводчики сочли уместным в нескольких местах привести, для сравнения, соответствующие тексты в прямых переводах с древнегреческого и латинского языков на русский. В книге указана принадлежность подстрочных примечаний Жозефу де Местру, а также русским переводчикам. Все остальные примечания сделаны Ж.-Л. Дарселем.

Очевидно, что издание основных теоретических произведений Жозефа де Местра на русском языке дело будущего. Оно предполагает создание определенного исследовательского «задела», а также устранение тех пробелов и односторонностей в изучении мировой политико-философской мысли, которые складывались в нашей стране многими десятилетиями. Если предлагаемое издание «Рассуждений о Франции» на русском языке хотя бы отчасти послужит решению этой задачи, значит труд переводчиков и редакторов не пропадет даром. (стр.7 >)

ОТ РЕДАКТОРА ФРАНЦУЗСКОГО ИЗДАНИЯ.

Dasne igitur nobis, Deorum immortalium natura, ratione, potestate, mente, numine, sive quod est aliud verbum quo planius significern quod volo, naturam omnern divitus regi? Nam si hoc non probas, a Deo nobis causa ordienda est potissimum.

Cic., De Leg., 1, 18

Труд первоначально назывался Религиозные и моральные размышления о Франции . Винье дез Этоль в своих заметках по прочтении его посоветовал остановиться на названии: Размышления о Франции . Жозеф де Местр выбрал другое: Религиозные рассуждения о Франции .

На титульном листе рукописи имеется следующая помета:

«Г-н Малле дю Пан написал мне относительно этого названия: если вы оставите эпитет религиозные , никто вас не прочтет. Один из моих друзей (г-н барон Винье дез Этоль) заменил его словом моральные , но я отказался от всех определений. (стр.8 >)

Произведение было отпечатано по этой рукописи в Базеле, первый раз в издательстве Фош-Бореля.»

В рукописи первоначально имелось такое посвящение:

Господин,

Если у этого незначительного сочинения есть какое-то достоинство, то оно им целиком обязано Вам: при написании его я думал о том, что я должен буду Вам его представить, и я старался сделать его менее недостойным Вас. Вся моя печаль проистекает из-за невозможности украсить эти страницы вашим почтенным именем; мне было бы приятно воздать публично должное одному из тех редких людей, которые Промыслом Божиим время от времени ставятся на рубежах двух поколений; для чести одного и для наставления другого.

Я с уважением остаюсь, Господин, вашим покорнейшим и послушнейшим слугой.

Жозеф де Местр приписал далее: «Это посвящение было обращено к знаменитому бернскому поверенному Штейгеру.Некоторые политические соображения заставили опустить посвящение. После этого я почувствовал немалое облегчение; ибо в последней фразе были вычурность и неясность».

Посвящение было заменено Уведомлением Издателей , принадлежащим перу Жака Малле дю Пана, оригинал текста которого включен в рукопись: (стр.9 >)

«Благодаря случаю в наших руках оказалась рукопись Сочинения, которое вам предстоит прочитать. Автор его нам неизвестен; но мы знаем, что он отнюдь не француз; это станет заметным при чтении Книги. Слишком много иностранцев, без сомнения, особенно в Германии, взялись и еще берутся судить о Революции, ее причинах, ее природе, ее действующих лицах и ее последствиях по прочтению нескольких газет. Отнюдь не должно смешивать это пустословие с искусным и поучительным Сочинением, публикуемым нами.

Не принимая все взгляды автора, не одобряя некоторые из его идей, которые кажутся близкими к парадоксу; признавая, в особенности, что Глава о старой Французской Конституции несет на себе слишком явный отпечаток вынужденности из-за того, что Автор, не обладая достаточными знаниями, по необходимости обратился к утверждениям некоторых пристрастных сочинителей, ему нельзя будет отказать ни в большой образованности, ни в искусстве употребить ее в деле, ни в принципах, обладающих неоспоримой правотой.

Кажется, что эта рукопись, испещренная помарками, не была заново просмотрена автором и что работа его не завершена: отсюда некоторые небрежности в высказываниях, некоторые непоследовательности и иногда излишняя сухость в отдельных умозаключениях, чрезмерно категоричных. Но эти несовершенства окупились своеобразием стиля, силой и верностью выражений, обилием страниц, достойных лучших писателей, где обширный ум соединяется с живой и блестящей проницательностью, которая в тумане спорной политики намечает новые пути и результаты.

Пусть эта работа будет обдумана Французами! Она была бы для них лучшим путеводителем, чем эта второразрядная метафизика, поглощенная сиюминутными обстоятельствами, заблудившаяся в химерических (стр.10 >) разборах, которая верит в то, что предваряет или предсказывает события, тогда как события увлекают ее за собой, а ей не достает даже смысла, чтобы это заметить».

Жозеф де Местр был раздосадован некоторыми оговорками или критическими замечаниями, сделанными Малле дю Паном:он исключил Уведомление Издателей из издания 1821 года.

Ж.-Л. Дарсель

Глава первая.

О РЕВОЛЮЦИЯХ.

(стр.11 >)Все мы привязаны к престолу Всевышнего гибкими узами, которые удерживают нас, не порабощая.

Одно из самых больших чудес во всеобщем порядке вещей - это поступки свободных существ под божественной дланью. Покоряясь добровольно, они действуют одновременно по собственному желанию и по необходимости: они воистину делают, что хотят, но не властны расстроить всеобщие начертания. Каждое из этих существ находится в центре какой-либо области деятельности, диаметр которой изменяется по воле превечного геометра , умеющего распространять, ограничивать, останавливать или направлять волю, не искажая ее природы.

В деяниях человека все убого, как убог он сам; намерения ограниченны, способы грубы, действия негибки, движения тяжелы и следствия однообразны. В деяниях божественных богатства бесконечного проявляются открыто, вплоть до самых малых его частей. Свою мощь оно проявляет, играючи: все в руках его податливо, ничто не может устоять против него; всё оно обращает в свое орудие, даже препятствие: неправильности, производимые свободно действующими силами, оказываются встроенными во всеобщий порядок.

Если представить себе часы, все пружины которых непрерывно изменялись бы в силе, весе, размере, форме и положении, однако неизменно показывающие время, сложится какое-то представление о соотношении действий свободных существ и помыслов Творца.(стр.12 >)

В моральном и политическом мире, как и в мире материальном, есть общий порядок, и есть исключения из этого порядка. Обычно мы видим череду следствий, производимых одними и теми же причинами. Но порой мы видим прерванные деяния, уничтоженные причины и новые следствия.

Чудо есть следствие, производимое божественным или сверхчеловеческим намерением, которое приостанавливает обычную причину или противодействует оной.Если посреди зимы человек, в присутствии тысячи свидетелей, приказывает дереву мгновенно покрыться листвой и плодоносить, и если дерево повинуется, то все будут восклицать о чуде и склонятся перед чудотворцем. Но французская Революция и все то, что происходит в Европе в сей час, столь же чудесны в своем роде, как и внезапное плодоношение дерева в январе: однако люди, вместо того чтобы этим восхищаться, отвращают от него взоры или несут вздор.

В мире материальном, куда человек входит отнюдь не как причина,он вполне может восхищаться тем, чего не понимает. Но в области собственной (стр. 13 >) деятельности, где человек чувствует себя свободной причиной, гордыня легко заставляет его усматривать беспорядок повсюду, где деяния его приостановлены или расстроены.

Определенные меры, которые властен проводить человек, исправно вызывают определенные последствия при обычном ходе вещей. Если человек не достигает своей цели, то знает, почему, или полагает, что знает; он понимает трудности, оценивает их и ничто его не удивляет.

Но во времена революций путы, которые связывают человека, внезапно укорачиваются, его деяния истощаются, а применяемые средства вводят его в заблуждение. И тогда, увлекаемый неведомой силой, он досадует на нее, и вместо того, чтобы поцеловать руку, что удерживает его, отрекается от этой силы или наносит ей оскорбления.

Я в этом ничего не понимаю, - таковы расхожие слова сегодня. Эти слова весьма рассудительны, если обращают нас к первопричине, которая открывает людям в сей час столь внушительное зрелище; эти слова глупы, если выражают лишь досаду или бесплодное уныние.

«Как же так, раздается отовсюду, самые преступные в мире люди одерживают победу над вселенной! Ужасное цареубийство свершается столь успешно, как только могли надеяться на это предпринявшие его! Монархия в оцепенении по всей Европе! Враги Монархии находят союзников даже на престолах!.Злодеям все удается! Самые грандиозные их замыслы (стр.14 >) беспрепятственно осуществляютсяв то время как праведная сторона несчастна и выглядит нелепой во всем, что она предпринимает!Преданность гонима общественным мнением повсюду в Европе!Первые люди государства неизменно обманываются! Самые выдающиеся военачальники унижены! И так далее».

Все так, конечно, ибо первым условием объявленной революции является то, что не существует ничего, способного ее предупредить, и что тем, кто хочет ей воспрепятствовать, ничего не удается.

Но никогда порядок так не очевиден, никогда Провидение так не осязаемо, как тогда, когда высшая сила подменяет силы человека и действует сама по себе: именно это мы видим в сей час.

Самое поразительное во французской Революции - увлекающая за собой ее мощь, которая устраняет все препятствия. Этот вихрь уносит как легкие соломинки все, чем человек мог от него заслониться: никто еще безнаказанно не смог преградить ему дорогу. Чистота помыслов могла высветить препятствие, и только; и эта ревнивая сила, неуклонно двигаясь к своей цели, равно низвергает Шаретта, Дюмурье и Друэ.

С полным основанием было отмечено, что французская Революция управляет людьми более, чем (стр. 15 >) люди управляют ею. Это наблюдение очень справедливо, и хотя его можно было бы отнести в большей или меньшей степени ко всем великим революциям, однако оно никогда еще не было более разительным, нежели теперь.

И даже злодеи, которые кажутся вожаками революции, участвуют в ней лишь в качестве простых орудий, и как только они проявляют намерение возобладать над ней, они подло низвергаются.

Установившие Республику люди сделали это, не желая того и не зная, чтб они совершили; их к тому привели события: замысленный заранее проект не удался бы.

Никогда Робеспьер, Колло или Барэр не помышляли об установлении революционного правительства и режима Террора. Их к этому незаметно привели обстоятельства, и никогда более не случится подобное. Эти невероятно посредственные люди подчинили виновную нацию наиужасающему деспотизму из известных в истории, и обретенное ими могущество наверняка поразило их самих больше всех остальных в королевстве.

Но в тот самый миг, когда сии презренные тираны умножили до предела преступления, без которых не могла обойтись Революция в этой фазе, волна опрокинула их.Эта могущественная власть, заставлявшая содрогаться Францию и Европу, не выдержала первого же толчка; и поскольку в этой революции, полностью преступной, не должно было заключаться ничего великого, ничего возвышенного, то, по воле (стр.16 >) Провидения, первый удар по ней нанесли септембризеры ,чтобы само правосудие оказалось обесчещенным.

Часто удивлялись тому, что люди более чем посредственные вернее судили о французской Революции, чем люди, обладающие наилучшим талантом, что эти первые сильно верили в нее, в то время как опытные политики еще вовсе в нее не верили. Именно эта убежденность была одним из орудий Революции, которая могла преуспеть только благодаря распространенности и энергии революционного духа, или, если позволительно так выразиться, благодаря вере в революцию. Таким образом, люди бездарные и невежественные очень хорошо управляли тем, что они называли революционной колесницей . Они отваживались на все, не страшась контр-революции; они неизменно двигались вперед, не оглядываясь назад. И все им удавалось, ибо они являлись лишь орудиями некой силы, понимавшей в происходящем больше них самих. В своей революционной карьере эти люди не делали ошибок по той причине, по которой флейтист Вокансонаникогда не исторгает фальшивых нот. (стр. 17 >)

Революционный поток последовательно устремлялся в различные стороны. И самые видные люди революции получали какую-то власть и известность, которые могли им принадлежать, лишь в этой струе. Как только они пытались плыть против течения или хотя бы отклониться от него, стать в стороне, позаботиться о себе, как они тотчас же исчезали со сцены.

Посмотрите на этого Мирабо, который столь отличился в революции: в сущности, он был королем торжища . Преступлениями, им совершенными, книгами, благодаря ему появившимися, этот человек споспешествовал народному движению: он вставал вслед за уже пришедшей в движение массой и подталкивал ее в определившемся направлении; никогда его влияние не превосходило этот предел. Вместе с другим героем революции,Мирабо разделял власть возмущать толпу, не обладая силой управлять ею: вот в чем подлинная печать посредственности в политических смутах. Мятежники менее блестящие, чем он, а на деле более ловкие и могущественные, обращали его влияние к своей выгоде.Он гремел на трибуне, а они его одурачивали. Он сказал, умирая, что если бы выжил, то собрал бы разбросанные части Монархии . А когда его влияние было наибольшим и когда он пожелал лишь стать во главе правительства, то был отброшен своими подчиненными как ребенок.

Наконец, чем больше наблюдаешь за кажущимися самыми деятельными персонажами Революции, тем более находишь в них что-то пассивное и механическое. Никогда не лишне повторить, что отнюдь не люди ведут революцию, а что сама революция (стр. 18 >) использует людей в своих собственных целях. Очень верно, когда говорят, что она свершается сама собой . Эти слова означают, что никогда доселе Божество не являло себя столь зримо в человеческих событиях. И если оно прибегает к самым презренным орудиям, то потому, что карает ради возрождения.

Глава вторая.

Глава третья.

Глава четвертая.

Глава пятая.

О ФРАНЦУЗСКОЙ РЕВОЛЮЦИИ,

ОТСТУПЛЕНИЕ О ХРИСТИАНСТВЕ

(стр.69 >) Есть во французской Революции сатанинское свойство, которое отличает ее от всего, что видели, и может быть, от всего, что увидим.

Вспомним великие заседания!Речь Робеспьера против духовенства,торжественное отступничество священников, осквернение предметов культа, освящение богини Разума и то множество неслыханных сцен, в которых провинции пытались превзойти Париж; все это выходит из обычного круга преступлений и принадлежит, как кажется, другому миру.

И даже ныне, когда Революция во многом обратилась вспять и когда великие бесчинства прекратились, принципы остаются. Разве законодатели (я прибегаю к их же термину) не произнесли эти неслыханные в истории слова: Нация не оплачивает (стр.70 >) никакую религию? Мне показалось, что некоторые люди времени, в котором мы живем, в какие-то моменты доходят до ненависти к Божеству; но нет нужды в этом отвратительном проявлении силы для того, чтобы сделать бесполезными самые великие устроительные усилия: одно забвение великого Существа (я не говорю презрение) есть непреложное проклятие на людские произведения, которые им заклеймены. Все вообразимые учреждения покоятся на религиозной идее или они преходящи. Они сильны и прочны в той мере, в какой обоготворены , если позволено так выразиться. Человеческий разум (или то, что люди, не разобравшиеся в сути дела, называют философией) не только не способен заменить основы, которые именуют суевериями, - опять-таки не понимая, о чем идет речь; философия - вопреки распространенным суждениям - по существу есть сила разрушительная.

Одним словом, человек не может представить Создателя, если только не входит в отношение с ним. Сколь мы безрассудны! Если мы желаем, чтобы зеркало отразило образ солнца, разве оборачиваем мы это зеркало к земле?

Такие размышления обращены ко всему миру, к верующему, как и к скептику: выдвигаю я факт, а не тезис. Неважно, осмеиваются ли религиозные идеи или они почитаются: тем не менее они образуют, будучи истинными или ложными, единственную основу всех прочных учреждений.

Руссо, человек, который, быть может, более всех на свете заблуждался, высказал, однако, (стр.71 >) следующее соображение, не пожелав сделать из него выводы:

Иудейский закон, говорит он, существует и поныне; закон сына Исмаилова вот уже десять веков правит полумиром, они возвещают еще и сегодня, что их предписали великие люди…надменная философия или слепой пристрастный ум видят в этих людях лишь удачливых обманщиков.

Только от него самого зависело сделать вывод, вместо того, чтобы говорить нам об этом великом и могучем гении, который создает прочные учреждения :как если бы эта поэзия что-либо объясняла!

При размышлении о фактах, удостоверяемых всей историей, при виде того, что в череде человеческих установлений, начиная с великих учреждений, составляющих мировые эпохи, и вплоть до самой малой социальной организации, от Империи вплоть до Братства, все они имеют божественное основание; и при виде того, что сила людская всякий раз, когда она замыкалась в себе, могла обеспечить своим произведениям лишь ложное и преходящее существование; что при всем этом мы будем думать о новом французском устройстве и о силе, его произведшей? Что касается меня, то я никогда не поверю в плодородие небытия.

Было бы любопытным занятием одно за одним исследовать наши европейские учреждения и показать, как все они христианизировались ; как религия, участвуя (стр.72 >)во всем, все одушевляет и поддерживает. Страсти человеческие напрасно оскверняли и даже извращали первоначальные творения; если принцип божествен, то этого достаточно для придания им необычайной прочности. Среди тысячи примеров можно привести пример ратных монашеских орденов. Конечно, мы не проявим непочтительности к членам, их составляющим, утверждая,что религиозная цель, может быть, не является той, которая в первую очередь их занимает: неважно, они продолжают существовать, и эта прочность есть чудо. Сколько поверхностных умов насмехаются над сим странным сплавом монаха и солдата. Лучше было бы восхититься той потаенной силой, благодаря которой эти ордена пробились сквозь века, подавили грозные державы и противостояли ударам, удивляющим нас до сих пор в истории. Однако эта сила есть имя , на котором эти учреждения покоятся; ибо ничто не есть без Того, кто есть . Посреди всеобщего потрясения, свидетелями которого мы являемся, беспокойное око друзей порядка в особенности обращено на совершенное повреждение образования. Не раз были слышны их высказывания о том, что нужно было бы восстановить Иезуитов. Я отнюдь не вдаюсь здесь в обсуждение достоинства ордена; но это пожелание не предполагает весьма глубоких размышлений. Разве скажут, что святой Игнаций здесь, готовый служить нашим намерениям? Если орден разрушен,то, может быть, какой-нибудь брат-кухарь смог бы восстановить его с помощью того же (стр.73 >) духа, который его создал; но все суверены вселенной не преуспели бы в том.

Имеется божественный закон, столь же определенный, столь же осязаемый, как законы движения.

Всякий раз, когда человек входит, смеряясь со своими силами, в отношение с Создателем, когда он создает какое-то учреждение во имя Божества, то как бы ни был он при этом лично слаб, невежествен, беден, безвестен по рождению, одним словом, полностью лишен всех человеческих средств, он некоторым образом причастен ко всемогуществу, орудием которого стал: он создает произведения, сила и прочность которых поражают рассудок.

Я покорнейше прошу всякого внимательного читателя хорошенько осмотреться вокруг: он будет находить (стр.74 >)доказательство этих великих истин даже в малейших вещах. Нет нужды восходить к сыну Исмаилову , к Ликургу, к Нуме Помпилию, к Моисею, законы которых все были религиозными; для наблюдателя довольно народного праздника, деревенского танца. Он увидит в некоторых протестантских странах какие-то собрания, какие-то народные празднества, которые не имеют видимых оснований и которые связаны с совершенно забытыми католическими обычаями. Такого рода празднества сами по себе не содержат ничего морального, ничего почтенного - неважно; они связаны, хотя и весьма отдаленно, с религиозными идеями; и этого достаточно, чтобы их увековечить. Три века не смогли заставить забыть их.

А вы, властители земли! Государи, Короли, Императоры, могущественные Величества, непобедимые Завоеватели! только попытайтесь приводить народ ежегодно в один и тот же день в отмеченное место, ЧТОБЫ ТАМ ТАНЦЕВАТЬ. Я прошу у вас малого, но я осмелюсь торжественно сомневаться в том, что это у вас получится, в то время как самый смиренный проповедник сего достигнет и ему будут повиноваться две тысячи лет спустя после его смерти. Каждый год во имя Святого Иоанна, Святого Мартина, Святого Бенедикта и т. д. народ собирается вокруг сельского храма; он приходит, охваченный весельем, шумным, но простодушным. Религия освящает радость, и радость украшает религию: он забывает свои горести, он думает, уходя, о той радости, которую получит через год в тот же день, и этот день для него есть дата.(стр.75 >) Рядом с этой картиной поместите изображение владык Франции, которым неслыханная революция придала все полномочия и которые не могут организовать простого праздника.Они расточают золото, они призывают к себе на подмогу все искусства, а гражданин остается у себя дома или откликается на призыв лишь для того, чтобы посмеяться над распорядителями. Послушайте, как бессилие выражает свою досаду! послушайте эти незабываемые слова, произнесенные одним из этих народных депутатов в выступлении перед законодательным корпусом на заседании в январе месяце 1796:«Как же так, - восклицал он, - людям, которые чужды нашим нравам, нашим обычаям, удалось бы установить нелепые праздники, посвященные неизвестным событиям, в честь людей, само существование которых находится под вопросом. Как! они получили бы в свое пользование значительные ценности для того, чтобы каждодневно повторять, с унылой монотонностью, незначительные и зачастую нелепые церемонии; а людям, низвергнувшим Бастилию и Трон, людям, победившим Европу, никак не удастся сохранить с помощью национальных праздников память о великих событиях, которые делают бессмертной нашу Революцию».

О, безумие! О, глубина человеческой слабости! Законодатели, обдумайте это великое признание; оно показывает вам, чем вы являетесь и что вы можете.

Что же еще теперь надобно, чтобы судить о французском устройстве? Если его ничтожность не ясна, то ничто не очевидно во вселенной.

Я столь убежден в истинности защищаемого мною, что, оценивая всеобщее ослабление духовных устоев, (стр.76 >) разногласия во мнениях, потрясения лишенных основания суверенитетов, безмерность наших нужд и тщетность наших средств, мне представляется: каждый настоящий философ должен выбирать между двумя гипотезами - либо сотворится новая религия,либо христианство будет каким-то необычайным способом обновлено. Именно между этими двумя предположениями необходимо выбирать, в зависимости от позиции относительно истины христианства.

Это предположение будет отброшено с пренебрежением лишь теми близорукими людьми, которые почитают возможным лишь то, что они видят.Но кто в античности мог бы предвидеть христианство? и какой чуждый этой религии человек мог бы при ее началах предвидеть ее успехи? Откуда мы можем знать, не началась ли великая духовная революция? У Плиния, как он доказал своим знаменитым письмом,не было ни малейшей идеи об этом исполине, лишь младенчество которого он видел.

Но какое множество мыслей охватывает меня в сей миг и возносит к самым высоким умозаключениям!

Настоящее ПОКОЛЕНИЕ является свидетелем одного из самых великих спектаклей, когда-либо занимавших человеческий глаз: это борьба не на жизнь, а на смерть христианства и философизма. Ристалище открыто, два врага схватились и вселенная смотрит. Как у Гомера, мы видим поднимающего весы отца Богов и людей , а на весах положены два великих интереса; скоро одна из чаш начнет опускаться.

(стр.77 >)Человеку пристрастному и тому особенно, у которого сердце убедило голову, события ничего не доказывают; поскольку мнение, состоящее в да или нет, принято бесповоротно, наблюдение и рассуждение равно бесполезны. Но вы все, честные люди, отрицающие или сомневающиеся! Быть может, эта великая эпоха христианства покончит с вашей нерешительностью. Уже восемнадцать веков оно царствует в огромной части света и особенно в самой просвещенной его части. Эта религия берет начало даже не в античную эпоху: до времен своего основателя она смыкается с другим порядком вещей, с преобразовательной религией, которая ей предшествовала. Одна не может быть истинной, если бы другая не являлась таковой: одна величается обещанием того, что другая - имеет; таким образом, эта вторая восходит к началу мира связью, являющейся видимым фактом.

ОНА РОДИЛАСЬ В ДЕНЬ, ПОРОДИВШИЙ ДНИ.

Нет примера подобной прочности; и если говорить о самом христианстве, то никакое другое учреждение во вселенной не может быть ему противопоставлено. Сравнивать с ним другие религии - значит заниматься крючкотворством: здесь не место подробно их рассматривать: только одно слово, этого достаточно. Пусть нам покажут какую-либо другую религию, основанную на чудесных явлениях и раскрывающую непостижимые догматы, исповедуемую в течение восемнадцати столетий значительной частью рода человеческого и отстаиваемую из века в век лучшими людьми своего времени, начиная с Оригена и кончая Паскалем, несмотря на последние усилия враждебной секты, которая, от Цельсия и до Кондорсе, не переставала завывать.

Удивительная вещь! когда размышляют об этом великом учреждении, то самая естественная гипотеза, которую окружают все очевидности, это гипотеза о божественном установлении. Если творение является (стр.78 >) человеческим, то нет другой возможности объяснить его успех: исключив чудо, его возвращают.

Все нации, говорят нам, приняли медь за золото. Прекрасно! Но разве эту медь не бросили в европейский тигель и не принесли на суд нашей наблюдательной химии на восемнадцать веков? и если она прошла такое испытание, то разве не вышла из него с честью? Ньютон верил в воплощение; но Платон, я полагаю, слабо верил в чудесное рождение Вакха.

Христианство проповедовали люди неграмотные, но в него поверили люди ученые, и именно в этом оно совершенно отлично от всего известного.

Более того, оно выдержало все испытания. Говорят, что преследование есть ветер, который питает и раздувает пламя фанатизма. Допустим: Диоклетиан покровительствовал христианству; но, исходя из приведенного предположения, Константин должен был бы его задушить, однако, именно этого не произошло. Оно выдержало все - мир, войну, эшафоты, триумфы, кинжалы, радости, славу, унижение, нищету, изобилие, ночь средневековья и яркий дневной свет ЛьваХ и Людовика XIV. Один всемогущий император и властелин самой большой части известного мира некогда истощил против него все запасы своего гения; он не упустил ничего, чтобы восстановить старые догматы; он искусно соединил их с распространившимися как поветрие тогда платоновыми идеями. Пряча бушевавшую в нем ярость под маской чисто внешней терпимости, этот император употребил против враждебной религии оружие, перед которым ни одно человеческое произведение не устояло: он выставил ее на посмешище; он сделал духовенство нищим, чтобы заставить презирать его; он лишил его любой поддержки, которую человек может оказать своим твореньям: (стр.79 >) пошли в ход клевета, козни, несправедливость, угнетение, осмеяние, сила и ловкость. Все было напрасно: Галилеянин взял верх над Юлианом философом .

Наконец, сегодня опыт повторяется в еще более благоприятствующих обстоятельствах; есть все из того, что может сделать его решающим. Итак, вы все, кого история ничему не научила, будьте очень внимательны. Вы утверждали, что скипетр поддерживал тиару; ну, хорошо, нет больше скипетра на великой арене: он сломан и обломки его брошены в грязь. Вы не осознавали, до какой степени влиятельность богатого и могущественного духовенства могла поддерживать догматы, которые оно проповедовало: я не слишком уверен в том, что надобно могущество, чтобы заставить верить; но не стоит говорить об этом. Нет больше священников: их изгнали, вырезали, унизили; их ограбили, и тот, кто избежал гильотины, костра, кинжалов, расстрелов, утоплений, высылки, получает сегодня милостыню, которую он когда-то раздавал. Вы страшитесь силы обычая, влияния власти, обманов воображения: но ничего из этого более нет; нет больше обычая; нет больше господина; сознание каждого человека принадлежит ему самому. Философия разъела связь, которая объединяла людей, и нет более духовных скреп. Гражданская власть, содействуя всеми своими силами крушению старого устройства, оказывает врагам христианства всю ту поддержку, которую она ранее предоставляла самому христианству; человеческий рассудок предпринимает все вообразимые усилия ради борьбы со старой национальной религией. Этим усилиям рукоплещут, их оплачивают, а старания в противоположном направлении почитаются преступными. Теперь уже нечего бояться того, что вас околдуют ваши глаза, которые всегда ошибаются (стр.80 >) первыми. Пышные приготовления, пустые церемонии не внушают более почтения людям, которым все выставлено на потеху в последние семь лет. Храмы или закрыты, или открываются лишь для шумных обсуждений и для вакханалий разнузданного народа. Алтари опрокинуты; по улицам водили нечистых животных, покрытых епископскими облачениями; священные чаши послужили для омерзительных оргий; и на эти алтари, которые древняя вера окружает восхитительными херувимами, заставили подняться обнаженных продажных женщин. Таким образом, философизму нечего более плакаться: все человеческие удачи ему выпадают; все совершается ему на пользу, и все - против его соперницы. Если он победитель, то он не скажет, подобно Цезарю: Пришел, увидел, победил ; ибо в конце концов он окажется побежденным. Он может бить в ладоши и гордо восседать на поверженном кресте. Но если Христианство выйдет из этого ужасного испытания более чистым и более мощным, если христианский Геракл, единственно сильный своей силой, поднимет сына земли и задушит его своими руками, patuit Deus. - Французы! освободите место для своего христианнейшего Короля; возведите его сами на древний трон; поднимите его орифламму, и пусть золото его монет, путешествуя от одного полюса до другого, будет нести с любой стороны торжественный девиз:

ХРИСТОС ПОВЕЛЕВАЕТ, ОН ЦАРСТВУЕТ, ОН ПОБЕДИТЕЛЬ!

Глава шестая.

О БОЖЕСТВЕННОМ ВЛИЯНИИ В ПОЛИТИЧЕСКИХ КОНСТИТУЦИЯХ.

(стр.81 >)Человек может изменить все в области своей деятельности, но он не создает ничего: таков его закон как в материальном, так и в моральном смысле.

Человек может, без сомнения, посадить саженец, вырастить дерево, улучшить его с помощью прививки и подстригать его сотнями способов; но никогда он не вообразит себе, что обладает властью создать дерево.

Как же он вообразил себе, что обладает властью создать конституцию? не благодаря ли опыту? Давайте же посмотрим, чему он нас учит.

(1821-02-26 ) (67 лет) Место смерти:

Жозеф-Мари, граф де Местр (1 апреля - 26 февраля ) - франкоязычный (подданный Сардинии) католический философ , литератор , политик и дипломат , основоположник политического консерватизма . Известен как один из наиболее влиятельных идеологов консерватизма в конце 18-го - начале XIX веков . Брат Ксавье де Местра .

Биография

Глубоко вовлеченный в жизнь Ордена «Рыцарей благодетелей Святого Града», накануне Вилльгельмсбадского Конвента (1782 год) Жозеф де Местр отправляет занимавшему высокий пост Жану-Батисту Виллермозу свои знаменитые «Мемуары герцога Брауншвейгского ». Кроме того, граф Жозеф де Местр поддерживал дружеские отношения с Луи-Клодом де Сен-Мартеном , которым в высшей степени восхищался, и восхищение его было тем более сильным, что, как он писал своей сестре, он «во всех отношениях отстаивал ортодоксию », откуда и происходила его тяга к Мартинизму . Его брат Ксавьер де Местр также был писателем.

Де Местр - один из героев романа Юрия Тынянова "Пушкин" (1936).

Философские и политические воззрения

В своих произведениях Жозеф де Местр выступает как философ-провиденциалист . В работе «Размышления о Франции» («Considérations sur la France», 1796) де Местр выдвигает собственную теорию революции , находя её причиной божественный замысел, цель которого состояла в очищении Франции от элементов, виновных в «покушении, совершённом на верховную власть во имя нации» . Такими элементами де Местр считает выродившиеся, по его мнению, либеральное дворянство и духовенство , которые попали под влияние философов Просвещения . Также в главе «О насильственном уничтожении человеческого вида» де Местр апологизирует войну как неизбежный фактор прогресса , очищающий народы от бесполезных элементов .

Влияние

В России Жозеф де Местр пробыл 14 лет, поэтому неудивительно, что его творчество нашло своё отражение в работах некоторых представителей социально-политической мысли России.

Прежде всего, принято упоминать следующие фигуры: Пётр Чаадаев , который во многом вдохновлялся мыслями де Местра из «Четырех глав о России»; Ф. Тютчев , Н. Катков ; П. Данилевский , чью концепцию культурно-исторических типов де Местр во многом предвосхитил в своей философии истории; Константин Леонтьев , яркий представитель русского эстетического консерватизма, который также близок де Местру в ряде пунктов учения, включая критику современного состояния Европы; такие представители консервативной мысли, как Константин Победоносцев и Лев Тихомиров .

Нельзя отрицать и тот факт, что концепция де Местра оказало определенное влияние на славянофильство. Хотя основатель славянофильского учения А. С. Хомяков напрямую не ссылается на работы де Местра, очевидно, что почву для его идеи о религиозно-мессианской роли русского народа подготовило западное теологическое учение французского традиционалиста.

Оценки

Библиография

Местр Ж. де. Петербургские письма. СПб, 1995;
Местр Ж. де. Рассуждения о Франции. М., 1997;
Местр Ж. де. Санкт-Петербургские вечера. СПб, 1998. 732 с. (ошибоч.)
Местр Ж. де. Четыре неизданные главы о России. СПб, «Владимир Даль» 2007;
Местр Ж. де. Письма русскому дворянину об испанской инквизиции/пер. с французского А. П. Шурбелёва, СПб, «Владимир Даль», 2007.
Местр Ж. де. Религия и нравы русских/пер. с французского А. П. Шурбелёва, СПб.: «Владимир Даль», 2010. – 186 с. – (серия ΠΟΛΙΣ).

Напишите отзыв о статье "Местр, Жозеф де"

Примечания

Литература

На русском языке

Бердяев Н. А. Жозеф де Местр и масонство. М.: Директ-Медиа, 2008.
Берлин, И. Жозеф де Местр и истоки фашизма. // Философия свободы. Европа. М.: НЛО, 2001.
Виат, Огюст. Граф Жозеф де Местр /Местр Ж. де Санкт-Петербургские вечера. СПб., 1998.
Мирзоев,Е. Б. Легитимистская доктрина Жозефа де Местра и консерватизм в России(начало XIX века)/ Е. Б. Мирзоев// Новая и новейшая история. - 2008. - № 6.
Дегтярева М.И. "Лучше быть якобинцем, чем фейяном": Жозеф де Местр и Сергей Семенович Уваров // Вопросы философии.- М.,2006. № 7.- С.105-112.
Новая философская энциклопедия. Т.2. М., 2010. С.538
Парсамов, В. С. Жозеф де Местр и Михаил Орлов: к истокам политической биографии декабриста/В. С. Парсамов// Отечественная история. - 2001. - № 1.
Савин, А. Жозеф де Местр. Очерк его политических идей // Вестник Европы. СПб., 1900. Т. I. Кн. 2.
Степанов М., Вермаль Ф. Жозеф де Местр в России // Литературное наследство: русская культура и Франция. Т. 29-30. М.: Госиздат, 1937.
Тесля, А. «Мистика власти: политическая философия Жозефа де Местра»/ Правовые основы деятельности граждан в современной России: Сборник научных трудов/Под ред. И. М. Филяниной. - Хабаровск: Изд-во ДВГУПС, 2005.
Фагэ, Эмиль «Политические мыслители и моралисты первой трети XIX века»/под ред. Н. Н. Шамонина., М.: Издание И.Баландина, 1900.

На иностранных языках

Paulhan F., Joseph de Maistre et sa philosophie, P., 1893.
Rohden P.R., J. de Maistre als politisher Theoretiker, Munch., 1929;
Bayle F., Les idées politiques de J. Maistre, P., 1945.
Dermenghem E., J. de Maistre mystique, P., 1946;
Brunello B., J. de Maistre politico e filosofo, Bologna, 1967.
Lombard, Charles (1976). Joseph de Maistre. Boston: Twayne. ISBN 0805762477 .
Lebrun, Richard A. (1988). Joseph de Maistre: An Intellectual Militant. Montreal: McGill-Queen’s University Press. ISBN 0773506454 .

Ссылки

at the University of Cambridge
Encyclopaedia Britannica:
The Super-Enlightenment:

Отрывок, характеризующий Местр, Жозеф де

Когда Михаил Иваныч вернулся с письмом в кабинет, князь в очках, с абажуром на глазах и на свече, сидел у открытого бюро, с бумагами в далеко отставленной руке, и в несколько торжественной позе читал свои бумаги (ремарки, как он называл), которые должны были быть доставлены государю после его смерти.
Когда Михаил Иваныч вошел, у него в глазах стояли слезы воспоминания о том времени, когда он писал то, что читал теперь. Он взял из рук Михаила Иваныча письмо, положил в карман, уложил бумаги и позвал уже давно дожидавшегося Алпатыча.
На листочке бумаги у него было записано то, что нужно было в Смоленске, и он, ходя по комнате мимо дожидавшегося у двери Алпатыча, стал отдавать приказания.
– Первое, бумаги почтовой, слышишь, восемь дестей, вот по образцу; золотообрезной… образчик, чтобы непременно по нем была; лаку, сургучу – по записке Михаила Иваныча.
Он походил по комнате и заглянул в памятную записку.
– Потом губернатору лично письмо отдать о записи.
Потом были нужны задвижки к дверям новой постройки, непременно такого фасона, которые выдумал сам князь. Потом ящик переплетный надо было заказать для укладки завещания.
Отдача приказаний Алпатычу продолжалась более двух часов. Князь все не отпускал его. Он сел, задумался и, закрыв глаза, задремал. Алпатыч пошевелился.
– Ну, ступай, ступай; ежели что нужно, я пришлю.
Алпатыч вышел. Князь подошел опять к бюро, заглянув в него, потрогал рукою свои бумаги, опять запер и сел к столу писать письмо губернатору.
Уже было поздно, когда он встал, запечатав письмо. Ему хотелось спать, но он знал, что не заснет и что самые дурные мысли приходят ему в постели. Он кликнул Тихона и пошел с ним по комнатам, чтобы сказать ему, где стлать постель на нынешнюю ночь. Он ходил, примеривая каждый уголок.
Везде ему казалось нехорошо, но хуже всего был привычный диван в кабинете. Диван этот был страшен ему, вероятно по тяжелым мыслям, которые он передумал, лежа на нем. Нигде не было хорошо, но все таки лучше всех был уголок в диванной за фортепиано: он никогда еще не спал тут.
Тихон принес с официантом постель и стал уставлять.
– Не так, не так! – закричал князь и сам подвинул на четверть подальше от угла, и потом опять поближе.
«Ну, наконец все переделал, теперь отдохну», – подумал князь и предоставил Тихону раздевать себя.
Досадливо морщась от усилий, которые нужно было делать, чтобы снять кафтан и панталоны, князь разделся, тяжело опустился на кровать и как будто задумался, презрительно глядя на свои желтые, иссохшие ноги. Он не задумался, а он медлил перед предстоявшим ему трудом поднять эти ноги и передвинуться на кровати. «Ох, как тяжело! Ох, хоть бы поскорее, поскорее кончились эти труды, и вы бы отпустили меня! – думал он. Он сделал, поджав губы, в двадцатый раз это усилие и лег. Но едва он лег, как вдруг вся постель равномерно заходила под ним вперед и назад, как будто тяжело дыша и толкаясь. Это бывало с ним почти каждую ночь. Он открыл закрывшиеся было глаза.
– Нет спокоя, проклятые! – проворчал он с гневом на кого то. «Да, да, еще что то важное было, очень что то важное я приберег себе на ночь в постели. Задвижки? Нет, про это сказал. Нет, что то такое, что то в гостиной было. Княжна Марья что то врала. Десаль что то – дурак этот – говорил. В кармане что то – не вспомню».
– Тишка! Об чем за обедом говорили?
– Об князе, Михайле…
– Молчи, молчи. – Князь захлопал рукой по столу. – Да! Знаю, письмо князя Андрея. Княжна Марья читала. Десаль что то про Витебск говорил. Теперь прочту.
Он велел достать письмо из кармана и придвинуть к кровати столик с лимонадом и витушкой – восковой свечкой и, надев очки, стал читать. Тут только в тишине ночи, при слабом свете из под зеленого колпака, он, прочтя письмо, в первый раз на мгновение понял его значение.
«Французы в Витебске, через четыре перехода они могут быть у Смоленска; может, они уже там».
– Тишка! – Тихон вскочил. – Нет, не надо, не надо! – прокричал он.
Он спрятал письмо под подсвечник и закрыл глаза. И ему представился Дунай, светлый полдень, камыши, русский лагерь, и он входит, он, молодой генерал, без одной морщины на лице, бодрый, веселый, румяный, в расписной шатер Потемкина, и жгучее чувство зависти к любимцу, столь же сильное, как и тогда, волнует его. И он вспоминает все те слова, которые сказаны были тогда при первом Свидании с Потемкиным. И ему представляется с желтизною в жирном лице невысокая, толстая женщина – матушка императрица, ее улыбки, слова, когда она в первый раз, обласкав, приняла его, и вспоминается ее же лицо на катафалке и то столкновение с Зубовым, которое было тогда при ее гробе за право подходить к ее руке.
«Ах, скорее, скорее вернуться к тому времени, и чтобы теперешнее все кончилось поскорее, поскорее, чтобы оставили они меня в покое!»

Лысые Горы, именье князя Николая Андреича Болконского, находились в шестидесяти верстах от Смоленска, позади его, и в трех верстах от Московской дороги.
В тот же вечер, как князь отдавал приказания Алпатычу, Десаль, потребовав у княжны Марьи свидания, сообщил ей, что так как князь не совсем здоров и не принимает никаких мер для своей безопасности, а по письму князя Андрея видно, что пребывание в Лысых Горах небезопасно, то он почтительно советует ей самой написать с Алпатычем письмо к начальнику губернии в Смоленск с просьбой уведомить ее о положении дел и о мере опасности, которой подвергаются Лысые Горы. Десаль написал для княжны Марьи письмо к губернатору, которое она подписала, и письмо это было отдано Алпатычу с приказанием подать его губернатору и, в случае опасности, возвратиться как можно скорее.
Получив все приказания, Алпатыч, провожаемый домашними, в белой пуховой шляпе (княжеский подарок), с палкой, так же как князь, вышел садиться в кожаную кибиточку, заложенную тройкой сытых саврасых.
Колокольчик был подвязан, и бубенчики заложены бумажками. Князь никому не позволял в Лысых Горах ездить с колокольчиком. Но Алпатыч любил колокольчики и бубенчики в дальней дороге. Придворные Алпатыча, земский, конторщик, кухарка – черная, белая, две старухи, мальчик казачок, кучера и разные дворовые провожали его.
Дочь укладывала за спину и под него ситцевые пуховые подушки. Свояченица старушка тайком сунула узелок. Один из кучеров подсадил его под руку.
– Ну, ну, бабьи сборы! Бабы, бабы! – пыхтя, проговорил скороговоркой Алпатыч точно так, как говорил князь, и сел в кибиточку. Отдав последние приказания о работах земскому и в этом уж не подражая князю, Алпатыч снял с лысой головы шляпу и перекрестился троекратно.
– Вы, ежели что… вы вернитесь, Яков Алпатыч; ради Христа, нас пожалей, – прокричала ему жена, намекавшая на слухи о войне и неприятеле.
– Бабы, бабы, бабьи сборы, – проговорил Алпатыч про себя и поехал, оглядывая вокруг себя поля, где с пожелтевшей рожью, где с густым, еще зеленым овсом, где еще черные, которые только начинали двоить. Алпатыч ехал, любуясь на редкостный урожай ярового в нынешнем году, приглядываясь к полоскам ржаных пелей, на которых кое где начинали зажинать, и делал свои хозяйственные соображения о посеве и уборке и о том, не забыто ли какое княжеское приказание.
Два раза покормив дорогой, к вечеру 4 го августа Алпатыч приехал в город.
По дороге Алпатыч встречал и обгонял обозы и войска. Подъезжая к Смоленску, он слышал дальние выстрелы, но звуки эти не поразили его. Сильнее всего поразило его то, что, приближаясь к Смоленску, он видел прекрасное поле овса, которое какие то солдаты косили, очевидно, на корм и по которому стояли лагерем; это обстоятельство поразило Алпатыча, но он скоро забыл его, думая о своем деле.
Все интересы жизни Алпатыча уже более тридцати лет были ограничены одной волей князя, и он никогда не выходил из этого круга. Все, что не касалось до исполнения приказаний князя, не только не интересовало его, но не существовало для Алпатыча.
Алпатыч, приехав вечером 4 го августа в Смоленск, остановился за Днепром, в Гаченском предместье, на постоялом дворе, у дворника Ферапонтова, у которого он уже тридцать лет имел привычку останавливаться. Ферапонтов двенадцать лет тому назад, с легкой руки Алпатыча, купив рощу у князя, начал торговать и теперь имел дом, постоялый двор и мучную лавку в губернии. Ферапонтов был толстый, черный, красный сорокалетний мужик, с толстыми губами, с толстой шишкой носом, такими же шишками над черными, нахмуренными бровями и толстым брюхом.
Ферапонтов, в жилете, в ситцевой рубахе, стоял у лавки, выходившей на улицу. Увидав Алпатыча, он подошел к нему.
– Добро пожаловать, Яков Алпатыч. Народ из города, а ты в город, – сказал хозяин.
– Что ж так, из города? – сказал Алпатыч.
– И я говорю, – народ глуп. Всё француза боятся.
– Бабьи толки, бабьи толки! – проговорил Алпатыч.
– Так то и я сужу, Яков Алпатыч. Я говорю, приказ есть, что не пустят его, – значит, верно. Да и мужики по три рубля с подводы просят – креста на них нет!
Яков Алпатыч невнимательно слушал. Он потребовал самовар и сена лошадям и, напившись чаю, лег спать.
Всю ночь мимо постоялого двора двигались на улице войска. На другой день Алпатыч надел камзол, который он надевал только в городе, и пошел по делам. Утро было солнечное, и с восьми часов было уже жарко. Дорогой день для уборки хлеба, как думал Алпатыч. За городом с раннего утра слышались выстрелы.
С восьми часов к ружейным выстрелам присоединилась пушечная пальба. На улицах было много народу, куда то спешащего, много солдат, но так же, как и всегда, ездили извозчики, купцы стояли у лавок и в церквах шла служба. Алпатыч прошел в лавки, в присутственные места, на почту и к губернатору. В присутственных местах, в лавках, на почте все говорили о войске, о неприятеле, который уже напал на город; все спрашивали друг друга, что делать, и все старались успокоивать друг друга.
У дома губернатора Алпатыч нашел большое количество народа, казаков и дорожный экипаж, принадлежавший губернатору. На крыльце Яков Алпатыч встретил двух господ дворян, из которых одного он знал. Знакомый ему дворянин, бывший исправник, говорил с жаром.
– Ведь это не шутки шутить, – говорил он. – Хорошо, кто один. Одна голова и бедна – так одна, а то ведь тринадцать человек семьи, да все имущество… Довели, что пропадать всем, что ж это за начальство после этого?.. Эх, перевешал бы разбойников…
– Да ну, будет, – говорил другой.
– А мне что за дело, пускай слышит! Что ж, мы не собаки, – сказал бывший исправник и, оглянувшись, увидал Алпатыча.
– А, Яков Алпатыч, ты зачем?
– По приказанию его сиятельства, к господину губернатору, – отвечал Алпатыч, гордо поднимая голову и закладывая руку за пазуху, что он делал всегда, когда упоминал о князе… – Изволили приказать осведомиться о положении дел, – сказал он.

Жозеф-Мари, граф де Местр (Joseph de Maistre, 1 апреля 1753 - 26 февраля 1821) - французский (сардинский) католический философ, литератор, политик и дипломат, основоположник политического консерватизма. Известен как один из наиболее влиятельных идеологов консерватизма в конце 18-го - начале XIX веков. Брат Ксавье де Местра.

Жозеф де Местр родился в Шамбери, в Савойе, являвшейся в то время частью Сардинского королевства, в французской аристократической семье. Его отец являлся президентом Савойского Сената. Воспитывался в иезуитском колледже. В 1774 году окончил Туринский университет, где изучал право. В том же году стал членом масонской ложи Шотландского Устава Святого Иоанна «Trois Mortiers» (Три Мортиры) на Востоке родного ему города Шамбери.

В 1774 году вместе с несколькими Братьями из Шамбери, с которыми он основал четырьмя годами позже новую ложу «Искренность», он обратился к Жану-Батисту Виллермозу (1730-1824) в Лион за посвящением в Мартинизм (он был принят в Благодетельные Рыцари Святого Града под именем «Josephus a Floribus»).

В 1796 году в Лозанне опубликовал историко-политическую работу «Рассуждения о Франции» («Considérations sur la France»), где изложил собственную концепцию возникновения и развития французской революции. В 1803-1817 гг. являлся сардинским посланником в России, где опубликовал некоторые свои основные работы. После своего отзыва проживал в Турине, где занимал должности магистратора Турина, а также министра в правительстве Сардинского королевства. Продолжал активно публиковаться.

Книги (5)

Петербургские письма. 1803 - 1817

С 1802 по 1817 годы граф Жозеф Мари де Местр был посланником сардинского короля в Петербурге. Кроме знаменитых философических сочинений («О папе», «Опыт о порождающем принципе человеческих учреждений») граф оставил удивительные по живописи и остроумию письма. Перед читателем развернется подробная панорама русской жизни той поры, прошествуют чередой знаменитые личности.

Именно в России вызрели и окрепли антируссоистские и антивольтерьянские идеи де Местра. Владимир Соловьёв писал: «Он не допускает принципиального и окончательного противоположения и разрыва между верою и знанием...»

Рассуждения о Франции

Книга французского консервативного мыслителя и роялистского государственного деятеля графа де Местра «Рассуждения о Франции» представляет собой одну из первых в мировой литературе попыток критического философско-политического осмысления революции 1789 года, ее истоков и причин, роли вождей и масс, характера и последствий.

Религия и нравы русских

Иностранец в России - тема отдельная, часто болезненная для национального сознания.

На всякую критику родных устоев сердце ощетинивается и торопится сказать поперек. Между тем, иногда только чужими глазами и можно увидеть себя в настоящем виде.

Укоризненная книга французского мыслителя, как это часто бывает с «русскими иностранцами», глядит в корень и не дает сослать себя в примечания.

Санкт-Петербургские вечера

«Санкт-Петербургские вечера» — самое крупное религиозно-философское сочинение де Местра.

Написанные в Санкт-Петербурге, где писатель провел 15 лет в качестве посланника Сардинского короля, они напрямую касаются многих российских реалий и наиболее интересны для чтения. В «Вечерах...» автор развивает и систематизирует основные понятия своего мировоззрения.

Будучи блестящим стилистом и опытным спорщиком, де Местр почти всегда достигает поставленной цели, обращая читателя в свою веру. Легкость и доступность изложения сложных для понимания вопросов — одно из главных качеств Жозефа де Местра.

Сочинения

Четыре неизданные главы о России. Письма русскому дворянину об испанской инквизиции.

«Пламенный реакционер» — так Н.А.Бердяев назвал Жозефа де Местра в «Новом средневековье».

Тогда, спустя семь лет после Октябрьской революции, философ полагал, что «очень полезно в наши дни напомнить об идеях» этого деятеля с «устрашающей репутацией». Напомнить о Ж. де Местре полезно и в дни нынешние — хотя бы новым изданием не только уже известных в России, но и еще не появившихся на русском языке его сочинений.

Во всяком случае ради объективности нашего знания о контрреволюционной Европе наследие Ж. де Местра стоило бы перевести, прокомментировать и издать с должной полнотой...

Жозеф-Мари, граф де Местр (1 апреля 1753 - 26 февраля 1821) - французский (сардинский) католический философ, литератор, политик и дипломат, основоположник политического консерватизма. Известен как один из наиболее влиятельных идеологов консерватизма в конце 18-го - начале XIX веков

Жозеф де Местр родился 1 апреля 1753 года в Шамбери, в Савойе, являвшейся в то время частью Сардинского королевства, в французской аристократической семье. Его отец являлся президентом Савойского Сената.

Воспитывался в иезуитском колледже. В 1774 году окончил Туринский университет, где изучал право. В том же году стал членом масонской ложи Шотландского Устава Святого Иоанна «Trois Mortiers» (Три Мортиры); братья ложи включали в свои задачи совмещение своей причастности к Франкмасонству со строгой католической верой. Жозеф де Местр оставался членом этой ложи до 1790 года, достигнув должности «Великого Оратора». В 1774 году вместе с несколькими Братьями из Шамбери, с которыми он основал четырьмя годами позже новую ложу «Искренность», он обратился к Жану-Батисту Виллермозу (1730-1824) в Лион за посвящением в Мартинизм.

В 1787 году, как и его отец, стал сенатором. Первоначально симпатизировал французской революции, но быстро в ней разочаровался. После оккупации Савойи французской армией в 1792 году де Местр эвакуировался в Швейцарию, где начал выступать в качестве публициста, опубликовав «Письма Савойского роялиста» (1793), в которых выступил с критикой сложившегося во Франции режима. В 1796 году в Лозанне опубликовал историко-политическую работу «Рассуждения о Франции», где изложил собственную концепцию возникновения и развития французской революции.

В 1803-1817 гг. являлся сардинским посланником в России, где опубликовал некоторые свои основные работы: «Опыты о принципе порождения политических учреждений и других человеческих установлений» (1810 год) и «О сроках божественной справедливости») (1815 год). После своего отзыва проживал в Турине, где занимал должности магистратора Турина, а также министра в правительстве Сардинского королевства. Продолжал активно публиковаться: в 1819-1821 гг. вышли его работы «О Папе» (1819), «О галликанской церкви» (1821) «Санкт-Петербургские вечера» (1821), - а уже после его смерти, в 1835 году, в Париже, вышел его трактат «Рассмотрение философии Бэкона».

В своих произведениях Жозеф де Местр выступает как философ-провиденциалист. В работе «Размышления о Франции» (1796) де Местр выдвигает собственную теорию революции, находя её причиной божественный замысел, цель которого состояла в очищении Франции от элементов, виновных в «покушении, совершённом на верховную власть во имя нации». Такими элементами де Местр считает выродившиеся, по его мнению, либеральное дворянство и духовенство, которые попали под влияние философов Просвещения. Также в главе «О насильственном уничтожении человеческого вида» де Местр апологизирует войну как неизбежный фактор прогресса, очищающий народы от бесполезных элементов.

В России Жозеф де Местр пробыл 14 лет, поэтому неудивительно, что его творчество нашло свое отражение в работах некоторых представителей социально-политической мысли России. Прежде всего, принято упоминать следующие фигуры: Пётр Чаадаев, который во многом вдохновлялся мыслями де Местра из «Четырех глав о России»; Ф. Тютчев, Н. Катков; П. Данилевский, чью концепцию культурно-исторических типов де Местр во многом предвосхитил в своей философии истории; Константин Леонтьев, яркий представитель русского эстетического консерватизма, который также близок де Местру в ряде пунктов учения, включая критику современного состояния Европы; такие представители консервативной мысли, как К. Победоносцев и Л. Тихомиров.

Философ Исайя Берлин убежден, что де Местр оказал влияние на Льва Толстого; существуют исследования, доказывающие преемственность идей савойского мыслителя в работах Фёдора Достоевского.

На нашем книжном сайте Вы можете скачать книги автора Местр Жозеф де в самых разных форматах (epub, fb2, pdf, txt и многие другие). А так же читать книги онлайн и бесплатно на любом устройстве – iPad, iPhone, планшете под управлением Android, на любой специализированной читалке. Электронная библиотека КнигоГид предлагает литературу Местр Жозеф де в жанрах зарубежная история, прочая литература по истории.

1753–1821) – граф, французский публицист, политический деятель и религиозный философ. Один из вдохновителей и идеологов европейского католико-монархического движения 1-й половины XIX века. В философии истории Местр – сторонник религиозного провиденциализма.

Отличное определение

Неполное определение ↓

Жозеф Де Местр

(Maistre, Joseph de) (1753–1821) Политический философ. Родился в Савойе. Будучи искренне верующим католиком, тем не менее пятнадцать лет состоял в братстве франкмасонов и некоторое время поддерживал Французскую революцию (French Revolution). Местр изменил свои взгляды перед 1793 г., когда вторжение французов в Сардинию вынудило его отправиться в изгнание сначала в Швейцарию, затем – в качестве посланника короля Савойского – в Россию, где он прожил без семьи до 1817 г. Все произведения Местра были пропитаны ненавистью к Революции, однако, вместо того чтобы критиковать конкретные события, он начал с критики формы мышления, которая, с его точки зрения, их объясняла и сводилась к идее гордыни. Это было отрицанием познания конечных причин, существовавших до грехопадения Адама и Евы, а после присутствовавших лишь в неосознанном виде в традициях различных обществ или – в индивидуальной форме – в сознании людей добродетельных. Мыслители, вдохновлявшие революционеров, считали, что они могли добиться большего, прибегнув к помощи абстрактного рассудка, – история Революции показала нелепость такого представления. После поражения Наполеона Местр вернулся в Турин и установил контакты с пророялистскими кругами во Франции, но вскоре разочаровался в Реставрации и в послереволюционном устройстве. В 1819 г. Местр опубликовал сочинение "О Папе" ("Du pape"), где провозгласил церковь единственным возможным сувереном. Впрочем, по-видимому, это было скорее результатом его разочарования положением дел в Европе, чем заключением, вытекавшим из его социальной философии.