Бодрийяр симулякры и симуляция краткое содержание. Жан Бодрийяр: симулякры и разрушение смысла в средствах массовой информации

Жан Бодрийяр: Гиперреальность. Симулякр. Симуляция

«Симулякр - это вовсе не то, что скрывает собой истину, - это истина, скрывающая, что ее нет. Симулякр есть истина».

Жан Бодрийяр - известный французский интеллектуал, в работах которого затрагиваются глубокие проблемы философии, социологии, экономики, политики, культуры. Его острый и насмешливый взгляд прикован к современности; он хочет постичь природу человека развитых индустриальных обществ. Бодрийяр обратил на себя внимание уже первой своей работой «Система вещей»; вслед за ней появились «Общество потребления», «К критике политической экономии знака», «Зеркало производства», «Символический обмен и смерть» и другие.

Несмотря на то, что Бодрийяра нередко называют даже «гуру» постмодерна, сам он открещивался от подобных ярлыков. Так, в интервью по поводу «войны в заливе» Бодрийяр заявил, что «постмодерности» не было, а тем, кто называет его постмодернистом, он ответил в интервью с Майком Гейном (1993): «…Постмодернизм, как мне кажется, в изрядной степени отдает унынием, а то и регрессией. Я не имею с этим ничего общего. Это ваше дело».

Бодрийяр ввел понятие гиперреальности. Основа гиперреальности - симуляция. Единицами гиперреальности являются симулякры - знаки или несамотождественные феномены, отсылающие к чему-то другому, а потому симулятивные.

Бодрийяр развил учение о трех порядках симулякров: копии, функциональные аналоги и собственно симулякры. К третьему порядку симулякров он относил все современные феномены, включая деньги, общественное мнение и моду. Они функционируют по принципу символического обмена.

Современную эпоху Бодрийяр называет эрой гиперреальности - надстройка определяет базис, труд не производит, а социализирует, представительные органы власти никого не представляют. Современную эпоху характеризует чувство утраты реальности. Последним бастионом реальности становится смерть («смерть, пожалуй, единственное, что не имеет потребительной стоимости»). На смерти основана любая власть и экономика. Но в этом случае смерть выступает не сама по себе, а как фантазм (представление). В искусстве Бодрийяр видит критическую и терапевтическую функции по возвращению реальности.

Е. А. Самарская. «Жан Бодрийяр и его вселенная знаков»

«Симулякр»

Симулякр - «копия», не имеющая оригинала в реальности. Иными словами, семиотический знак, не имеющий означаемого объекта в реальности.

(лат. simulacrum < simulo - «изображение» от «делать вид, притворяться»)

В современное употребление слово «симулякр» ввел Жорж Батай. Ранее (начиная с латинских переводов Платона) оно означало просто изображение, картинку, репрезентацию. Например, фотография - симулякр той реальности, что на ней отображена. Не обязательно точное изображение, как на фотографии: картины, рисунки на песке, пересказ реальной истории своими словами - все это симулякры. Основанием для такой интерпретации понятия «симулякр» отчасти является то обстоятельство, что для Платона уже сам предмет реальности, изображаемый картиной или скульптурой, есть в некотором роде копия по отношению к идее предмета, эйдосу, - а изображение этого предмета представляет собой копию копии и в этом смысле фальшиво, неистинно.

Обычно создание этого термина приписывается Жану Бодрийяру, который ввел его в широкий обиход и применил для интерпретации реалий окружающего мира. Однако сам философ опирался на уже довольно прочную философскую традицию, сложившуюся во Франции и представленную такими именами как Жорж Батай, Пьер Клоссовский и Александр Кожев. Но не совсем верным также будет сказать, что своим возникновением термин симулякр обязан постмодернистской философской мысли: французские теоретики новейшего направления лишь дали иное истолкование старого термина Лукреция, который попытался перевести словом simulacrum эпикуровский eicon (с греч. отображение, форма, подобие). Однако Жан Бодрийяр, в отличие от других постмодернистов, придал совершенно новые оттенки содержанию термина симулякр, употребив его по отношению к социальной реальности.

В наше время под симулякром понимают обычно то, в каком смысле это слово использовал Бодрийяр. Так по выражению Н. Б. Маньковской, исследователя Ж. Бодрийяра, «симулякр - это псевдовещь, замещающая "агонизирующую реальность" постреальностью посредством симуляции». Говоря простым языком, симулякр - это изображение без оригинала, репрезентация чего-то, что на самом деле не существует. Например, симулякром можно назвать картинку, которая кажется цифровой фотографией чего-то, но то, что она изображает, на самом деле не существует и не существовало никогда. Такая подделка может быть создана с помощью специального программного обеспечения.

Жан Бодрийяр говорит скорее о социо-культурных реальностях как таковых, приобретающих двусмысленный неподлинный характер. Новизна этого подхода состоит в том, что философ перенес описание симулякра из сфер чистой онтологии и семиологии на картину современной социальной реальности, а его уникальность в попытке объяснить симулякры как результат процесса симуляции, трактуемый им как «порождение гиперреального», «при помощи моделей реального, не имеющих собственных истоков и реальности».

Например, Бодрийяр в своей знаменитой работе «Войны в Заливе не было» назвал симулякром войну 1991 года в Персидском заливе, в том смысле, что у наблюдающих за этой войной по CNN не было никакой возможности знать, было ли там что-нибудь на самом деле, или это просто пляска картинок и взволнованных пропагандистских репортажей на экранах их телевизоров. Именно в процессе имитации, симуляции реальности (пример - недобросовестное отображение CNN ситуации о Войне в Персидском заливе) получается продукт гиперреальности - симулякр.

Примечательно, что Жан Бодрийяр предлагает рассматривать симуляции как заключительный этап развития знака, в процессе которого он выделяет четыре ступени развития:

1 порядок - отражение базовой реальности. Класс копий - например, портретная фотография.

2 порядок - последующее искажение и маскировка данной реальности. Класс функциональных аналогий - например, резюме или грабли как функциональная аналогия руки.

3 порядок - подлог реальности и сокрытие отсутствия реальности (где больше нет модели). Знак, скрывающий, что оригинала нет. Собственно, симулякр.

4 порядок - полная утрата всякой связи с реальностью, переход знака из строя обозначения (видимости) в строй симуляции, то есть обращение знака в собственный симулякр. Знак, не скрывающий, что оригинала нет.

Иллюстрацией того, как производят симулякры, может служить фильм «Плутовство» (англ. Wag the Dog - «Хвост виляет собакой»), который как раз и был снят под впечатлением «Войны в Заливе не было» Бодрийяра.

Фильм Барри Левинсона «Хвост виляет собакой / Плутовство» (1997): https://vk.com/wall-52526415_26627

1. «Система вещей» (1968)

2. «Общество потребления» (1970)

3. «Символический обмен и смерть» (1976)

4. «Соблазн» (1979)

5. «Симулякры и симуляция» (1981)

6. «Америка» (1986)

7. «Прозрачность зла» (1990)

8. «Пароли. От фрагмента к фрагменту» (2000)

1. «Система вещей»

«Система вещей» вышла впервые в 1968 году и сразу принесла славу своему автору, французскому учёному и эссеисту Жану Бодрийяру. Целая сфера современного общественного быта - потребление вещей - открылась в ней для исследования строгими научными методами и одновременно для глубокой социальной критики.

В «Системе вещей» впервые вводится, хотя и без чёткого определения, это центральное понятие зрелого Бодрийяра - «симулякр», то есть ложное подобие, условный знак чего-либо, функционирующий в обществе как его заместитель. Примеры, приводимые автором книги (например, симулякр природности, которой искусственно окружает себя отдыхающий «на лоне природы» отпускник, или же симулякр истории, ностальгически обустраиваемый хозяином современного дома путём включения в его конструкцию остатков старинной фермы, разрушенной при его строительстве), показывают, что он и здесь исходит из размышлений Р. Барта об обманчивой «натурализации» идеологических значений, о превращении реальной природы (или же истории) в условный знак природности или историчности. Правда, в своём анализе бытовых вещей Бодрийяр ещё выделяет «нулевой уровень» симуляции - уровень чисто функциональных, собственно технологических задач и решений, которые внутренне не зависят от знаковой системы потребления, однако могут искажаться и сдерживаться ей в своём развитии. Именно под давлением этой системы, пишет он вслед за другими социологами (Льюисом Мамфордом, Эдгаром Мореном), бытовая техника уже несколько десятилетий переживает стагнацию, не обогащаясь какими-либо принципиально новыми объектами и решениями; в скором будущем его безрадостная констатация была опровергнута появлением такой революционной технической новинки, как персональный компьютер.

Первая книга Жана Бодрийяра, как и вообще его творчество, отличается ясностью изложения, парадоксальным остроумием мысли, блеском литературно-эссеистического стиля. В ней новаторски ставятся наиболее важные проблемы социологии, философии, психоанализа, семиотики и искусствознания. Для России, с запозданием приобщившейся или приобщающейся к строю общества потребления, эта книга сегодня особенно актуальна, помогая трезво оценить человеческие возможности подобного общества, перспективы личностного самоосуществления живущих в нём людей.

2. «Общество потребления»

Книга известного французского социолога и философа Жана Бодрийяра посвящена проблемам «общества потребления», сложившегося в высокоразвитых странах Европы к 70-м годам XX в. Основываясь на богатом экономическом и социологическом материале, Бодрийяр на примере Франции дает критический анализ такого общества с философской, социологической, экономической, политической и культурной точек зрения.

Он выявляет его характерные черты и акцентирует внимание на том влиянии, которое процессы, происходящие в «обществе потребления», оказывают на моральное и интеллектуальное состояние его граждан.

3. «Символический обмен и смерть»

Книга «Символический обмен и смерть» выделяется, как попытка не только дать критическое описание неокапиталистического общества потребления, но и предложить ему культурную альтернативу, которую автор связывает с восходящими к архаическим традициям механизмами «символического обмена»: обменом дарами, жертвоприношением, ритуалом, игрой, поэзией.

4. «Соблазн»

«Есть способ чтения книг, оставляющий их восприятие открытым: это значит, что неявные отсылки остаются невосстановленными, что книга не попадает в ряд других - ей предшествующих и ее продолжающих, - что сами понятия, наконец (если издание является "научным"), так и не обретают своей непреложной окончательности. Короче, от книги в целом остается лишь некое ощущение, возможно даже некий соблазн, не требующие никакой определенности, - печать стиля, память настроения, неполный образ разыгранных тем. (Именно «разыгранных» - темы становятся скорее музыкальными, и их предписанный порядок растворяется в моей комбинаторике: я помню только те из них, что меня зацепили и увлекли благодаря тому, что затронули мои интерес.) Можно ли надеяться прочитать так Жана Бодрийяра, в беспамятстве или неведении, прочитать «Соблазн» самим соблазном - хотя для философа это важное понятие, далекое от психологических нюансов межличностных взаимоотношений? (Но и верное им - в своем частном значении; только в этом случае речь пойдет о другом градусе соблазна, о соблазне, совращенном со своего истинного пути: вот почему тут его фактическое содержание - уклонение от растущих ставок и рискованной случайности Игры.) Можно ли, иными словами, извлечь (дополнительный) смысл из бодрийяровской манеры письма, самой по себе завораживающей?» Елена Петровская. Вхождение в конечное (вступление)

5. «Симулякры и симуляция»

Философский трактат Жана Бодрийяра, написанный в 1981 году. В этом трактате Бодрийяр исследует взаимосвязи между реальностью, символами и обществом, обобщая предыдущие свои теоретические разработки. Самая полная и доступная для восприятия книга подобной тематики, с которой можно начинать погружение в мир современной философии. Автор дает наиболее развернутые определения таким понятиям как, «гиперреальность» и «симулякры», давно уже вошедших в массовый обиход. Это произведение помогло множеству людей по всему миру взглянуть на нашу реальность с принципиально иной стороны, с позиции признания ее фиктивной, поддельной, «копией копии», иллюзорной субстанцией, а также вдохновила кинематографистов на создание культового фильма «Матрица», где она не только цитируется, но и мелькает в кадре.

6. «Америка»

Философско-художественное эссе французского культуролога и философа Жана Бодрийяра, написанное в 1986 году. Эссе о современности, главной особенностью которой является создание все более искусственной среды обитания, в которой человек уже не страдает от тяжелого труда, болезней, голода, насилия, войн и даже не переживает тяжелых душевных конфликтов. В Америке все молоды, здоровы, непрерывно едят и широко улыбаются, по ночам там не гасят огни, радио и ТВ работают 24 часа в сутки. Американцы совершенны как боги: благодаря спорту, аэробике, медицинским препаратам, лицевой хирургии они могут конструировать свою внешность, которая раньше была дана как судьба...

7. «Прозрачность зла»

Книга современного французского философа Жана Бодрийяра посвящена философскому осмыслению современного мира и продолжает, в частности, тему философско-художественное эссе «Америка». Речь идет о мироустройстве, главной особенностью которого является, по Бодрийяру, создание все более обыскусствленной среды обитания людей, в которой человек более не страдает от тяжкого труда, болезней, голода, насилия, войн и даже не переживает экзистенциальных душевных конфликтов. Предваряется исследование мыслями о том, что «коль скоро мир движется к бредовому положению вещей, мы также должны смещаться к бредовой точке зрения» и «лучше погибнуть от крайностей, чем от отчаянья». Книга представляет собой сборник эссе, объединенных в произведение более крупной формы, дополняющих друг друга в развитие темы. Для всех интересующихся современной философией и философской антропологией.

8. «Пароли. От фрагмента к фрагменту»

В основу «Паролей» лег материал к документальному фильму о философе, снятому Пьером Буржуа. Предмет, ценность, соблазн, непристойное, хаос, предел, судьба, мышление и др. - о каждом из этих понятий автор «Паролей» создает миниатюрный шедевр. «От фрагмента к фрагменту» - серия бесед, в которых Бодрийяр рассуждает о Ницше и Фуко, строении ДНК и фрактале, патафизике Жарри и театре жестокости Арто. Постепенно читатель становится свидетелем рождения философии и начинает понимать контекст размышлений одного из самых значительных философов современности. Книга предназначена всем, кто интересуется состоянием современного гуманитарного знания.

Современную культуру уже невозможно представить без идей и «словечек» Бодрийяра.

Благодаря таланту провокатора и эссеиста он ввел в моду общество потребления и симулякр, симуляцию и символический обмен. Идеи Бодрийяра оказались востребованы далеко за пределами интеллектуальной среды, став, к примеру, метафизическим фундаментом голливудского блокбастера «Матрица».

В этой книге, Бодрийяр подводит своего рода «промежуточные итоги». Понятия, ключевые для Бодрийяра и для философии в целом, анализируются автором «Паролей» в режиме короткого словарного эссе.

Материал подготовлен сообществом

Ж. Бодрийяр

Симулякры и симуляция

JEAN BAUDRILLARD

SIMULACRES ET SIMULATION

Прецессия симулякров

Симулякр - это вовсе не то, что скрывает собой истину, - это истина, скрывающая, что её нет.

Симулякр есть истина.

Экклезиаст

Даже если бы мы могли использовать как наилучшую аллегорию симуляции фантастический рассказ Борхеса, в котором имперские картографы составляют настолько детальную карту, что она в конце концов покрывает точно всю территорию (однако с упадком Империи эта карта начинает понемногу истрёпываться и распадается; и лишь несколько клочьев ещё виднеются в пустынях - метафизическая красота разрушенной абстракции, соизмеримой с масштабами претенциозности Империи, абстракции, которая разлагается как мёртвое тело и обращается в прах, - так и копия, подвергшаяся искусственному старению, в конце концов начинает восприниматься как подлинник), - всё равно эта история для нас уже в прошлом и содержит в себе лишь скромный шарм симулякров второго порядка.

Абстракция сегодня - это не абстракция карты, копии, зеркала или концепта. Симуляция - это уже не симуляция территории, референциального{1} сущего, субстанции. Она - порождение моделей реального без оригинала и реальности: гиперреального. Территория больше не предшествует карте и не переживает её. Отныне карта предшествует территории - прецессия{2} симулякров, именно она порождает территорию, и если вернуться к нашему фантастическому рассказу, то теперь клочья территории медленно тлели бы на пространстве карты. То здесь, то там остатки реального, а не карты продолжали бы существовать в пустынях, которые перестали принадлежать Империи, а стали нашей пустыней. Пустыней самой реальности .

На самом деле даже в перевёрнутом виде рассказ Борхеса не пригоден для использования. Остаётся, пожалуй, лишь аллегория об Империи. Ведь современные симуляторы прибегают к такому же «империализму», когда стараются совместить реальное - всё реальное - со своими моделями симуляции. Однако речь уже не о карте и не о территории. Кое-что исчезло: суверенное различие между одним и другим, то, что составляло шарм абстракции. Ведь именно различие создаёт поэзию карты и шарм территории, магию концепта и очарование реального. Эта имажинерия{3} репрезентации{4}, которая достигает наивысшей точки и вместе с тем падает в пропасть в безумном проекте картографов достичь идеальной соразмерности карты и территории, исчезает в симуляции, действие которой ядерное и генетическое, а отнюдь не зеркальное и дискурсивное. Исчезает целая метафизика.

Нет больше зеркальности между бытием и его отображением, между реальным и его концептом. Нет больше воображаемой соразмерности: измерением симуляции становится генетическая миниатюризация. Реальное производится на основе миниатюрнейших ячеек матриц и запоминающих устройств, моделей управления и может быть воспроизведено неограниченное количество раз. Оно не обязано более быть рациональным, поскольку оно больше не соизмеряется с некоей, идеальной или негативной, инстанцией. Оно только операционально. Фактически это уже больше и не реальное, поскольку его больше не обволакивает никакое воображаемое. Это гиперреальное, синтетический продукт излучения комбинаторных моделей в безвоздушном гиперпространстве.

В этом переходе в пространство, искривление которого больше не является ни искривлением реального, ни искривлением истины, эра симуляции открывается, таким образом, через ликвидацию всех референтов, хуже того - через искусственное воскрешение их в системах знаков, материале ещё более гибком, чем смысл, поскольку он предлагает себя всяческим системам эквивалентности, всяческим бинарным оппозициям, всяческой комбинаторной алгебре. Речь идёт уже не об имитации, не о дублировании, даже не о пародии. Речь идёт о субституции{5}, подмене реального знаками реального, то есть об операции по апотропии{6} всякого реального процесса с помощью его операциональной копии, идеально дескриптивного{7}, метастабильного, программированного механизма, который предоставляет все знаки реального, минуя любые перипетии. Больше никогда реальное не будет иметь возможности проявить себя - такова витальная функция модели в летальной системе или, вернее, в системе заблаговременного воскрешения, которое больше не оставляет никакого шанса даже самому событию смерти. Отныне гиперреальное экранировано от воображаемого и от какого-либо различения между реальным и воображаемым, оставляя место лишь орбитальному самовоспроизведению моделей и симулированному порождению различий.

Симуляция от латинского simulatio – притворство, видимость. Симуляция имеет целью убедить наблюдателя в действительности того, чего нет на самом деле.

Симулякры - это «копия» не имеющая оригинала в реальности. Симулякр - псевдовещь, изображение без оригинала, репрезентация чего-то, что на самом деле не существует.

Изучить данную тему в подробностях позволяет книга Жана Бодрийяра «Симулякры и симуляция», которая была издана в 1981 году. Просмотрев, произведение я поняла, что она поразительным образом отображает то, что происходит сейчас в мире. Мы живем в обществе симуляции. Почитать и поразмыслить над доводами философа будет интересно.

Замысел книги заключен в том, что гиперреальность, образованная тонкой процессией симулякров, стала нам гораздо роднее и ближе, чем настоящая реальность во всех направлениях жизни. Автор излагает факт повсеместной симуляции. И подтверждает примерами из различных областей жизни общества свою правоту.

Мы встречаемся с симуляцией постоянно. Так, по мнению Бодрийяра, университеты симулируют образование. Преподаватели делают вид, что дают знания, а студенты, что учатся. Больницы симулируют заботу о здоровье общества. Ведь если бы люди по настоящему хотели быть здоровыми, то заботились об этом сами, предотвращая болезни. Симуляция проходит везде. Вместо того, чтобы ходить ногами по улице, люди привозят на автомобилях себя в фитнес-залы и там ходят по беговым дорожкам. Большинство работ сегодня превратилось в чистого рода симуляцию. Они потеряли смысл. Цель таких работ - занять людей, растратить их энергию. И даже невозможно понять для чего и зачем. Так ли это?

Далее автор переходит на еще одну наилюбимейшую территорию симуляции – территорию религии. Чем становится божество, когда предстает в иконах, когда множится в симулякрах? Остается ли оно высшей инстанцией, лишь относительно зафиксированный в образах наглядного богословия? Или испаряется в симулякрах, которые сами показывают свою силу, которые очаровывают,- нагядность икон заменяет при этом чистую и сверхчувственную Идею Бога? Собственно из предчувствия этой мощности симулякров, этому умению их стирать Бога из уразумения людей и этой губительно, убийственной истины, которую они собой заявляют,- что, в сущности, Бога никогда не было, что всегда существовал лишь его симулякр, или даже сам Бог всегда был лишь своим личным симулякром,- и происходил позыв иконоборцев избавляться от икон.

Современный век, как и всякая новая ступень в развитии общества, ознаменовал себя самыми разными изменениями. Пришел век минималистической морали, независимой от каких-либо предписаний, множественности истины, которые негативно сказались на устоявшемся мировоззрении человека, на системе моральных правил общества. Выражение симуляции повсеместно затронули различные области человеческого существования религии, психоанализа, политики медицины и другое. В то время как происходит переход от «знаков, которые что-то скрывают, к знакам, которые скрывают, что нет ничего». Последние образуют эру симулякров и симуляции. С наступлением эры симуляции, видоизменением реальности в гиперреальность, появляется понятие так называемой ностальгии, «повышается» ценность изначальных мифов и знаков реальности, а также объективности и истины. Неотъемлемой характеристикой современного общества, которое принято называть информационным, является мощное развитие компьютерных технологий. Человек сегодня имеет дело не только с естественной и искусственно созданной культурной средой, а так же и со средой виртуальной, что предопределяет возникновение качественно новых отношений с окружающей действительностью, в частности проблему соотношения реальности и ее символического отображения. Ж. Бодрийяр социальную систему рассматривает как производную от знаковой системы. Симулякр- единица знаковой системы. Симулякр определяется автором, во-первых, как ложное подобие, копия, скрывающая отсутствие оригинала и поэтому творящая зло, и, во-вторых, как воображаемое, иллюзия, образ идеологизированного сознания. Определяя симулякр как ложную копию, Ж. Бодрийяр рассматривает историю общества как процесс заселения социальной реальности ложными объектами.

Основным параметром гиперреальности, в который мы ныне пребываем, является отсутствие различий между воображаемым и реальным. Показав всемогущество симулякра, автор переходит к анализу этого всеобъемлющего явления. Он выделяет фазы того, как отображение реального превращалось в симулякр. "Переход от знаков, которые скрывают нечто, к знакам, которые скрывают, что за ними нет ничего", - как раз и показывает эру симуляцию.

Сегодня реальное стало алиби модели в мире, которым заправляет принцип симуляции. И, как это ни странно, именно реальное становится нашей настоящей утопией, но той утопией, осуществить которую уже нельзя, о которой можно лишь мечтать как о потерянном безвозвратно. Мы стали не способны представить себе какой-либо другой мир. Теперь невозможно построить нереальное на основе реального, воображаемое на фундаменте данных о реальном. Процесс будет идти скорее в обратном направлении: он будет содержать в децентрации ситуаций и моделей симуляции, в различных попытках присвоить им красок реального, пережитого повседневного, в переосмыслении реального как вымыщленного, и именно потому, что оно исчезло из нашей жизни. Больше нет ни реальности, ни фантастики, их заменила гиперреальность.

Известная глава "О нигилизме" – мощный заключительный аккорд всей книги. В сущности, это объявление, где все основные понятия изложены в краткой форме. Бодрийяр, попорядку похоронивший все, что мог в предыдущих главах, хоронит здесь и саму философию: ее также подмяла под себя симуляция. В связи с этим Бодрийяр отказывается считать себя философом и сообщает, что он "террорист в теории, как иные террористы с оружием в руках". Потому истину уже невозможно различить за симулякром, его метод – интеллектуальный теракт. "Теоретическое насилие, а не истина, является тем единственным ресурсом, который у нас остался". Из симуляции для человечества нет выхода, единственное решение - смерть, а в идеале – глобальный катаклизм, Апокалипсис.

Жан Бодрийяр в книге показывает нам «нереальность происходящего». Мы живем в мире «симулякров»- сказал он, доказывая это горой примеров. По Бодрийяру мы потеряли нить с реальностью и влились в эру гиперреальности – эпохи, в которой обвертка важнее содержания, а связь между предметами, явлениями и их значением нарушена.

Читать книгу Бодрийяра «Симулякры и симуляция» сложно Автор ведет несколько основных идей с разных сторон, рассматривает их проявления во всех сферах жизни. Часть описанных в книге примеров носит локальный характер и понятна не каждому читателю, а только узкому кругу специалистов. С наступлением эры симуляции, преобразованием реальности в гиперреальность, появляется и усиливается явление ностальгии о потерянном, во стократ возрастает ценность изначальных мифов и знаков реальности, а также истины и объективности. Определяя логику симулякров как не имеющую ничего общего с логикой фактов и разумным порядком, Бодрийяр утверждает, что события больше не имеют ни содержания, ни собственных целей и бесконечно «заменятся» одни другим. Как следствие, события перестают быть значимыми и являются только лишь симулякрами этих событий.

После прочтения книги остается впечатление, что в мире нет вообще ничего реального. Перебирая одну за другой сферы современной жизни: экономическую, социальную, религиозную, политическую, культурную, научную, автор с горечью заключает: перенасыщенная система обречена на имплозию, взрыв, направленный не наружу, а внутрь. Чтобы скрыть последствия этого взрыва (фактически, приводящего к смерти) существующая система опять использует симуляцию, порождая бесчисленные симулякры. Апокалипсис сегодня – это процесс обессмысливания, выхолащивания реальности. Мое личное мнение во многом противоречит утверждениям Бодрийяра. По многим вопросам я не согласна с его мнением. Реальность это согласие и в этом смысле не имеет значения по какому поводу, было ли что-то на самом деле или нет, все о чем ни шла бы речь или повествование уже в прошлом и доказать что оно было таким или другим невозможно, а нынешнего по существу вообще нет. Нынешнее это только наше намерение считать реальность таковой, как мы ее себе представляете. Более того, человеку просто нравится то, что ему нравится и для того, чтобы это было «реальностью» для него самого, вовсе не обязательно, чтобы это нравилось еще кому-то. Реальность это то, по поводу чего существует согласие. Чем больше согласия, тем значительнее реальность.

Книга читается сегодня очень свежо, хотя была написана Бордрийяром более тридцати лет назад. Достаточно включить телевизор, полазить в интернете, послушать, о чем говорят люди и поймешь, что все-же француз отчасти в чем-то прав, хотя конечно сгустил краски для большей наглядности. Спорить, соглашаться или возражать хочется автору во время чтения книги, а затем сопоставлять, и анализировать. Эти чувства еще раз доказывают, что книга интересна. Недаром именно эту книгу открывает в начале фильма Нео в фильме «Матрица».

Прочитав книгу, я задумалась и попыталась понять о глубинном смысле. Книга сложная, но она стоит того, чтобы ее читали.

Список литературы:

Б75 Бодрийяр, Ж. Симулякры и симуляция/ Simulacres es simulation (1981, рус. Перевод 2013, пер.О.А. Печенкина, 204с.
Печенкина О. А. Этика симулякров Жана Бодрийяра (http://cheloveknauka.com/etika-simulyakrov-zhana-bodriyyara) автореферат диссертации по философии (2006)
Сокол А., Брикмон Ж. Интеллектуальные уловки, Критика философии постмодерна (http://scepsis.net/library/id_1119.html) Пер. с английского Анны Костиковой и Дмитрия Кралечкина. Предисловие С.П. Капицы (2011)

Жан Бодрийяр анализирует, как современный поток информации, создающий огромное количество копий и симулякров, в конце концов, уничтожает реальность.

Жан Бодрийяр - интеллектуальный «гуру» постмодернизма, который некогда открыл нам глаза на «нереальность происходящего». «Мы живём в мире симулякров» - сказал он, подтвердив это грудой примеров: труд больше не является производительным, он, скорее, несёт социальную функцию («все должны быть при деле»), представительные органы власти никого уже не представляют, теперь не базис определяет надстройку, а наоборот. Так, по Бодрийяру, мы утратили связь с реальностью и вошли в эру гиперреальности - эпохи, в которой картинка важнее содержания, а связь между предметами, явлениями и их знаками нарушена (за концепцию фильма «Матрица» мы как раз Бодрийяру должны сказать спасибо, хотя он был убеждён, что его идеи исказили).

Немалую роль в этом процессе Жан Бодрийяр отводит СМИ: по его мнению, современный безумный поток информации создаёт огромное количество копий и симулякров, которые в конце концов уничтожают реальность. Более того, замечает Бодрийяр, чем больше становится информации, тем меньше смысла, хотя, по логике, всё должно быть наоборот. Анализу именно этой проблемы посвящена целая глава его книги «Симулякры и симуляции» (1981 г.). Итак, Monocler предлагает почитать и разобраться, почему происходит тотальная инфляция информации и что с этим делать.

Мы находимся в мире, в котором становится все больше и больше информации и все меньше и меньше смысла. В связи с этим возможны три гипотезы:

Либо информация продуцирует смысл (негэнтропийный фактор), но оказывается неспособной компенсировать жестокую потерю смысла во всех областях. Попытки повторно его инъецировать, через все большее число СМИ, сообщений и контентов оказываются тщетными: потеря, поглощение смысла происходит быстрее, чем его повторная инъекция. В этом случае следует обратиться к производительному базису, чтобы заменить терпящие неудачу СМИ. То есть к целой идеологии свободы слова, средств информации, разделенных на бесчисленные отдельные единицы вещания, или к идеологии «антимедиа» (радиопираты и т.д.).

Либо информация вообще ничего общего не имеет с сигнификацией. Это нечто совершенно иное, операционная модель другого порядка, внешнего по отношению к смыслу и его циркуляции. Такова, в частности, гипотеза К. Шеннона, согласно которой сфера информации, сугубо инструментальная, техническая среда, не предполагает никакого конечного смысла и поэтому также не должна участвовать в оценочном суждении. Это разновидность кода, такого как генетический: он является тем, что он есть, он функционирует так, как функционирует, а смысл - это что-то иное, что появляется, так сказать, после факта, как у Моно в работе «Случайность и необходимость». В этом случае, просто не было бы никакой существенной связи между инфляцией информации и дефляцией смысла.

Либо, напротив, между этими двумя явлениями существует жесткая и необходимая корреляция в той мере, в какой информация непосредственно разрушает или нейтрализует смысл и сигнификацию. Тем самым оказывается, что утрата смысла напрямую связана с разлагающим, разубеждающим действием информации, средств информации и средств массовой информации.

Это наиболее интересная гипотеза, однако она идет вразрез с общепринятым мнением. Социализацию повсеместно измеряют через восприимчивость к сообщениям СМИ. Десоциализированным, а фактически асоциальным является тот, кто недостаточно восприимчив к средствам информации. Информация везде, как полагают, способствует ускоренному обращению смысла и создает прибавочную стоимость смысла, аналогичную той, которая имеет место в экономике и получается в результате ускоренного обращения капитала. Информацию рассматривают как создательницу коммуникации, и, несмотря даже на огромные непроизводственные затраты, существует общий консенсус относительно того, что мы имеем дело все же с ростом смысла, который перераспределяется во всех промежутках социального - точно так же, как существует консенсус относительно того, что материальное производство, несмотря на сбои и иррациональность, все же ведет к росту благосостояния и социальной гармонии. Мы все причастны к этому устойчивому мифу. Это - альфа и омега нашей современности, без которых было бы подорвано доверие к нашей социальной организации. И, однако, факт состоит в том, что оно-таки подорвано, причем именно по этой самой причине: там, где, как мы полагаем, информация производит смысл, происходит обратное.

Информация пожирает свой собственный контент. Она пожирает коммуникацию и социальное. И это происходит по двум причинам:

1. Вместо того, чтобы создавать коммуникацию, информация исчерпывает свои силы в инсценировке коммуникации. Вместо того, чтобы производить смысл, она исчерпывает свои силы в инсценировке смысла. Перед нами очень знакомый гигантский процесс симуляции. Неподготовленные интервью, телефонные звонки зрителей и слушателей, всевозможная интерактивность, словесный шантаж: «Это касается вас, событие - это вы и т.д.». Во все большее количество информации вторгается этот вид призрачного контента, этого гомеопатического прививания, эта мечта пробудить коммуникацию. Круговая схема, в которой на сцене разыгрывают то, чего желает аудитория, антитеатр коммуникации, который, как известно, всегда является лишь повторным использованием через отрицание традиционного института, интегрированной отрицательной схемой. Огромная энергия, направленная на удержание симулякра на расстоянии, чтобы избежать внезапной диссимуляции, которая поставила бы нас перед очевидной реальностью радикальной потери смысла.

Бесполезно выяснять, потеря ли коммуникации ведет к этой эскалации в пределах симулякра, или это симулякр, который первым появляется здесь с целью апотропии, с целью заранее воспрепятствовать любой возможности коммуникации (прецессия модели, которая кладет конец реальному). Бесполезно выяснять что первоначально, ни то и ни другое, потому что это циклический процесс - процесс симуляции, процесс гиперреального. Гиперреальность коммуникации и смысла. Более реальное, чем само реальное, - вот так оно и упраздняется.

Таким образом, не только коммуникация, но и социальное функционируют в замкнутом цикле, как соблазн, к которому приложена сила мифа. Доверие, вера в информацию присоединяется к этому тавтологическому доказательству, которое система предоставляет о самой себе, дублируя в знаках неуловимую реальность.

Однако можно предположить, что эта вера столь же неоднозначна, как и вера, сопровождающая мифы в архаичных обществах. В них верили и не верили. Никто не терзается сомнениями: «Я знаю точно, и все же...». Этот вид обратной симуляции возникает в массах, в каждом из нас, в ответ на симуляцию смысла и коммуникации, в которой нас замыкает эта система. В ответ на тавтологичность системы возникает амбивалентность масс, в ответ на апотропию - недовольство или до сих пор загадочное верование. Миф продолжает существовать, однако не стоит думать, что люди верят в него: именно в этом кроется ловушка для критической мысли, которая может работать лишь исходя из предположения о наивности и глупости масс.

2. В дополнение к этому, чрезмерной инсценировкой коммуникации СМИ усиленно добиваются информацией непреодолимой деструктуризации безотзывного социального.

Так информация разлагает смысл, разлагает социальное, превращает их в некую туманность, обреченную вовсе не на рост нового, а наоборот, на тотальную энтропию.

Таким образом, средства массовой информации - это движители не социализации, а как раз наоборот, имплозии социального в массах. И это лишь макроскопическое расширение имплозии смысла на микроскопическом уровне знака. Эту имплозию следует проанализировать, исходя из формулы Маклюэна «medium is the message» (средства коммуникации - это и есть сообщение), возможные выводы из которой еще далеко не исчерпаны.

Она означает, что все контенты смысла поглощаются единственной доминирующей формой медиа. Одни лишь медиа-средства являются событием – безотносительно содержания, конформистского или субверсивного. Серьезная проблема для любой контринформации, радиопиратов, антимедиа и т.д.

Однако существует еще более серьезная проблема, которую сам Маклюэн не обнаружил. Ведь за пределами этой нейтрализации всех контентов можно было бы надеяться на то, что медиа еще будут функционировать в своей форме, и что реальное можно будет трансформировать под влиянием медиа как формы. Если весь контент будет упразднен, останется, возможно, еще революционная и субверсивная ценность использования медиа как таковых. Следовательно, - и это то, к чему в своем предельном значении ведет формула Маклюэна, - происходит не только лишь имплозия сообщения в медиа, но, в том же самом движении, происходит и имплозия медиа в реальном, имплозия медиа и реального в некий род гиперреальной туманности, в которой больше неразличимы определение и собственное действие медиа.

Даже «традиционный» статус самих СМИ, характерный для современности, поставлен под сомнение. Формула Маклюэна: медиа - это сообщение, являющееся ключевой формулой эры симуляции (медиа является сообщением - отправитель является адресатом, замкнутость всех полюсов - конец перспективного и паноптического пространства - таковы альфа и омега нашей современности), сама эта формула должна рассматриваться в своем предельном выражении, то есть: после того как все контенты и сообщения испарятся в медиа, сами медиа исчезнут как таковые. В сущности, это еще благодаря сообщению медиа приобретают признаки достоверности, это оно предоставляет медиа их определенный, отчетливый статус посредника коммуникации. Без сообщения медиа сами попадают в неопределенность, присущую всем нашим системам анализа и оценки. Лишь модель, действие которой является непосредственным, порождает сразу сообщение, медиа и «реальное».

Наконец, «медиа - это сообщение», означает не только конец сообщения, но и конец медиа. Больше нет медиа в буквальном смысле слова (я имею в виду, прежде всего электронные средства массовой информации), то есть инстанции, которая была бы посредником между одной реальностью и другой, между одним состоянием реального и другим. Ни по содержанию, ни по форме. Собственно, это то, что и означает имплозия. Взаимопоглощение полюсов, короткое замыкание между полюсами любой дифференциальной системы смысла, стирание четких границ и оппозиций, включая оппозицию между медиа и реальным, - следовательно, невозможность любого опосредствованного выражения одного другим или диалектической зависимости одного от другого. Циркулярность всех эффектов медиа. Следовательно, невозможность смысла в значении одностороннего вектора, идущего от одного полюса к другому. Необходимо до конца проанализировать эту критическую, но оригинальную ситуацию: это единственное, что остается нам.

Бесполезно мечтать о революции через содержание, тщетно мечтать о революции через форму, потому что медиа и реальное составляют отныне единую туманность, истина которой не поддается расшифровке.

Факт этой имплозии контентов, поглощения смысла, исчезновения самих медиа, резорбции любой диалектики коммуникации в тотальной циркуляции модели, имплозии социального в массах может показаться катастрофическим и отчаянным. Однако это выглядит так лишь в свете идеализма, который полностью доминирует в нашем представлении об информации. Мы все пребываем в неистовом идеализме смысла и коммуникации, в идеализме коммуникации посредством смысла, и в этой перспективе нас как раз и подстерегает катастрофа смысла.

Однако следует понимать, что термин «катастрофа» имеет «катастрофическое» значение конца и уничтожения лишь при линейном видении накопления, влекущего за собой завершенность, которое навязывает нам система. Сам термин этимологически означает всего-навсего «заворот», «сворачивание цикла», которое приводит к тому, что можно было бы назвать «горизонтом событий», к горизонту смысла, за пределы которого невозможно выйти: по ту сторону нет ничего, что имело бы для нас значение, - однако достаточно выйти из этого ультиматума смысла, чтобы сама катастрофа уже больше не являлась последним днем расплаты, в качестве которой она функционирует в нашем современном воображаемом.

За горизонтом смысла - завороженность, являющаяся результатом нейтрализации и имплозии смысла. За горизонтом социального - массы, представляющие собой результат нейтрализации и имплозии социального.

Главное сегодня - оценить этот двойной вызов - вызов смысла, брошенный массами и их молчанием (которое вовсе не является пассивным сопротивлением) - вызов смысла, который исходит от средств информации и их гипноза. Все попытки, маргинальные и альтернативные, воскресить какую-то частицу смысла, выглядят по сравнению с этим как второстепенные.

Совершенно очевидно, что в этом сложном соединении масс и средств информации кроется некий парадокс: или это СМИ нейтрализуют смысл и продуцируют «бесформенную» или информированную массу, или это массы удачно сопротивляются средствам информации, отвергая или поглощая без ответа все сообщения, которые те продуцируют? Ранее, в «Реквиеме по массмедиа», я проанализировал и описал СМИ как институт ирреверсивной модели коммуникации без ответа. А сегодня? Это отсутствие ответа можно понять уже не как стратегию власти, а как контрстратегию самих масс, направленную против власти. Что в таком случае?

Находятся ли СМИ на стороне власти, манипулируя массами, или они на стороне масс и занимаются ликвидацией смысла, творя не без доли наслаждения насилие над ним? Вводят ли медиа массы в состояние гипноза, или это массы заставляют медиа превращаться в бессмысленное зрелище? Могадишо-Штаммхайм: СМИ сами себя превращают в средство морального осуждения терроризма и эксплуатации страха в политических целях, но, одновременно с этим, в совершеннейшей двусмысленности, они распространяют бесчеловечное очарование терактом, они сами и есть террористы, поскольку сами подвержены этому очарованию (вечная моральная дилемма, ср. Умберто Эко: как избежать темы терроризма, как найти правильный способ использования средств информации - если его не существует). СМИ несут смысл и контрсмысл, они манипулируют во всех направлениях сразу, этот процесс никто не может контролировать, они - средства внутренней по отношению к системе симуляции, и симуляции, которая разрушает систему, что в полной мере соответствует ленте Мебиуса и логике кольца – они в точности с ней совпадают. Этому не существует ни альтернативы, ни логического решения. Лишь логическое обострение и катастрофическое разрешение.

С одной поправкой. Мы находимся один на один с этой системой в раздвоенном и неразрешимом положении «двойного послания» - точно так, как дети один на один с требованиями взрослого мира. От них требуют одновременно становиться самостоятельными, ответственными, свободными и сознательными субъектами и быть покорными, инертными, послушными, что соответствует объекту (примеч. Double bind – с англ. яз. двойное послание, двойная связь; концепция, играющая ключевую роль в теории шизофрении Г. Бейтсона. По сути, double bind является парадоксальным предписанием, которое в итоге приводит к безумию:«Приказываю тебе не выполнять моих приказов». Примером такого поведения может служить то, как мать на словах просит своего ребенка о выражении любви, однако одновременно с помощью жестов требует от ребенка держаться на некотором расстоянии от нее. Это приводит к тому, что любое действие ребенка будет расценено как неверное, и в дальнейшем ему может оказаться сложным как-то разрешить эту ситуацию). Ребенок сопротивляется по всем направлениям и на противоречивые требования также отвечает двойной стратегией. Требованию быть объектом он противопоставляет все возможные варианты неповиновения, бунта, эмансипации, словом, самые настоящие претензии субъекта. Требованию быть субъектом он так же упорно и эффективно противопоставляет сопротивление, присущее объекту, то есть совсем противоположное: инфантилизм, гиперконформизм, полную зависимость, пассивность, идиотизм. Ни одна из двух стратегий не имеет большей объективной ценности, чем другая. Сопротивление субъекта сегодня однобоко ценится выше и рассматривается как положительное - так же, как в политической сфере лишь поведение, направленное на освобождение, эмансипацию, самовыражение, становление в качестве политического субъекта, считается достойным и субверсивным. Это означает игнорирование влияния, такого же и, безусловно, гораздо более значительного, поведения объекта, отказ от позиции субъекта и осознания - именно таково поведение масс, - которые мы предаем забвению под пренебрежительным термином отчуждения и пассивности.

Поведение, направленное на освобождение, отвечает одному из аспектов системы, постоянному ультиматуму, который выдвигается нам с тем, чтобы представить нас в качестве чистых объектов, но он отнюдь не отвечает другому требованию, которое заключается в том, чтобы мы становились субъектами, чтобы мы освобождались, чтобы мы самовыражались любой ценой, чтобы мы голосовали, вырабатывали, принимали решение, говорили, принимали участие, участвовали в игре, - этот вид шантажа и ультиматума, используемый против нас так же серьезен, как первый, еще более серьезен, без сомнения, в наше время. В отношении системы, чьим аргументом является притеснение и подавление, стратегическое сопротивление представляет собой освободительные притязания субъекта. Но это отражает, скорее, предшествующую фазу системы, и даже если мы все еще находимся с ней в состоянии афронта, то это уже не является стратегической областью: актуальным аргументом системы является максимизация слова, максимизация производства смысла. А значит, и стратегическое сопротивление - это отказ от смысла и от слова – или же гиперконформистская симуляция самих механизмов системы, также представляющая собой форму отказа и неприятия. Это стратегия масс и она равнозначна тому, чтобы вернуть системе ее собственную логику через ее удвоение, и смысл, словно отражение в зеркале - не поглотив его. Эта стратегия (если еще можно говорить о стратегии) преобладает сегодня, ведь она вытекает из преобладающей фазы системы.

Ошибиться с выбором стратегии - это серьезно. Все те движения, которые делают ставку лишь на освобождение, эмансипацию, возрождение субъекта истории, группы, слова, на сознательность (точнее бессознательность) субъектов и масс, не видят того, что они находятся в русле системы, чьим императивом сегодня является как раз перепроизводство и регенерация смысла и слова.

Жан Бодрийяр «Симулякры и симуляции», 1981 г.

В контексте русской литературы Бодрийяр будет интересен в связи с творчеством Пелевина, так что всем любителям творчеством В. О. с теориями Бодрийяра было бы интересно ознакомться. Впрочем, идеи Бодрийяра в той или иной форме проявляются в большинстве произведений постмодернистов (ну или их там можно найти), но у Пелевина они представлены в особенно ярком виде.

Если коротко попытаться передать основную идею книги Бодрийяра, то он сводит всё к тому, что гиперреальность, образованная стройной процессией симулякров, стала нам гораздо ближе, роднее и реальнее, чем настоящая реальность и приводит из разных сфер жизни (искусство, СМИ, наука, политика, социология и пр) этому примеры, подробно о них рассуждая. Нихера не понятно, правда? Ну, на то они, видимо, и есть эти критики, теоретики и философы постмодернизма (к которым, кстати, Жан себя не относил).

Если сравнивать его с уже знакомыми мне авторами подобных текстов, то по сравнению с Лиотаром или Камю его читать сложнее и уже не в пример гораздо сложнее, чем вполне доступного Барта. Пишет он сложно, даже очень сложно, даже если уже есть определённая привычка к чтению подобной литературы, то читать всё равно тяжело. Он ведёт несколько основных идей и с разных сторон рассматривает их проявления во всевозможных сферах жизни. Часть примеров носит строго локальный характер и будет понятна пожалуй только современникам и соотечественникам Бодрийяра. Встречаются в тексте чёртова туча терминов и просто слов в очень необычном словоупотреблении, многие из которых судя по всему есть просто кальки с французского. Однако, если очень хотеть, долго и упорно искать, а потом долго и упорно вкуривать, то основной смысл понять можно, но после такого вам неминуемо придётся уйти в запой. На этой нетрезвой ноте заканчиваю рецензионную часть и дальше приступаю к рассмотрению его основных идей с небольшими комментариями и всякими сторонними рассуждениями.

Итак, сделаем финт ушами и начнём с начала. Что такое симулякр? Слово не новое и встречалось и до Бодрийяра, но определённую популярность ему придал именно он, введя его в свои труды и посвятив этому делу книгу с одноимённым названием. Симулякр - это копия у которой нет оригинала; однако, это не вымысел. Если распространятся немного более широко и свободно, то это некоторый образ, который закрепляется в массовом сознании за определённой вещью, явлением, процессом и etc, который в итоге отрывается в своём образе от референта и становится для нас более реальным, чем реально обозначаемый исходный референт; в итоге симулякр нами воспринимается более реальным, чем сам изначальный референт.

Как происходит рождение симулякров и завоевание ими реальности (или подмена ими реальности)? Симулякры прошли в своём развитии несколько этапов, которые Б. привязывает к различным историческим эпохам и развитию экономики. Я не экономист и не историк, поэтому подробно на этом останавливаться не буду и просто назову эти порядки, чего вполне хватит для создания определённой картины теории:
первый порядок – действуют на основе “естественного закона ценности”;
второй порядка – действуют на основе “рыночного закона стоимости”;
третий порядка – действуют на основе “структурного закона ценности”.

Если грубо абстрагировать, то сначала вещь нужна для своей прямой функции, выполнение которой необходимо для жизни (мешок зерна ценнее баночки икры или даже они вообще никак не рассматриваются как предметы сравнения). Во втором порядке вещь начинает приобретать стоимость, которая невелируется на определённых установившихся рыночных отношениях (цены на зерно и икру привязываются к определённым экономическим показателям, ситуации и пр – всё ещё имеется связь с реальностью, с первым порядком). В третьем порядке мы потребляем вещи основываясь на их образах, которые существуют только у нас в голове или попадают в эту голову из вне, т.е. потребление и стоимость теряют некоторую связь с реальной необходимостью (помните как в “Поколении П” в конце романа была выставка чеков за произведения искусства, вместо самих произведений).

На третий стадии происходит замена реального гиперреальным. В этом вопросе есть расхождение во мнениях: одна часть считает, что гиперреальность заменяет реальность, другие же считают, что она сосуществует с реальностью и просто закрывает её собой. Проблема в том, что между реальным и симулякрами пропадает критерий сравнения, пропадают возможность найти различие между реальным и гиперреальным. Мы больше не производим вещь, мы производим симулякр – представление о ней и пользуемся этим симулякром. Наш образ строится не на том, какие мы есть, а он исходит из симулякра – образа того, какими мы себя видим или хотим видеть. Переворачивая рассказ Борхеса он предлагает не сравнивать карту Империи с Империей, а видеть карту как нечто предвосхищяющее Империю и столь же реальное как и сама Империя.

Для иллюстрации тут можно привести «Поколение П», где вся власть – симулякр. Это, кстати, такая достаточно художественная, но точная интерпретация идеи Б., который тоже утверждает, что власть – симулякр. Власть симулирует власть, масс-медиа это всё дело раздувает (при это оно в один момент само перестаёт быть медиумом и становится производителем симулякров), люди в это верят, тиражируют, дополняют и т.д., в результате чего получается целый воздушный пласт, которого на самом деле нет.

Третья стадия становится эпохой «бинарного кода», который управляет симулякрами. В нём содержится вся информация о них. На третьей же стадии завершается процесс «смертей», или если припомнить Лиотара, то на этой стадии кончается процесс падения метанарративов (Бог умер, потом умер Человек, потом идея Прогресса, идея Истории). В этот момент начинается процесс имманентности. Исчезает различие между симуляцией и реальностью. Например, что такое общение? Это когда человек говорит с человеком. В случаи симуляции общения мы говорим через мессенджер, по телефону, скайпу, пропадает идея присутствия, по сути это уже не общения, а другая совсем его форма, с другими законами и целями. Это понятие подменяет понятие общения (изначального), становится равной ему, при этом не будучи таковой на самом деле, но в нашем сознании они выравниваются. Делается видимость общения, наборы стандартных фраз, стандартные темы, смайлики, картинки, обмен мемами и прочая бессодержательная ерунда. Всё это воспроизводиться по определённой наработанной схеме. По сути это все наши действия, на которые мы не можем найти реального объяснения причины и цели этих действий, но при этом выполняемые регулярно.

Б. отсыпает немного симулякров и религии. Идея бога – симуляция. Иконы – симулякры. Почему иконоборцы боролись против икон? С пониманием искажённости истины жить можно, но они понимали, что образы ничего за собой не скрывают, они говорят об отсутствии референта. Иконоборцы были теми, кто понял, что образы – симулякры, и значит никакого Бога и святых нет. Постепенную эволюцию религии можно выделить как: возникновение референтного знака, а затем - замена референта самим знаком. Система в итоге теряет реальность. Она не то что бы не отражает реального положения вещей, она просто находится вне реальности – она сама стала симулякром.

Сущность симуляции в том, что она не врёт, не обманывает, но она занимается тем, что ставит под сомнение отличия реального от вымышленного. Симулировать – это не делать вид, что у тебя есть что-то чего у тебя на самом деле нет, а делать вид, что у тебя есть то, чего вообще нет на самом деле. Во многом это приводит к вопросу о том, что более значимо – причина или следствие.

В контексте разговора о симулякрах возникает новое понимание медиума. На третий стадии симулякров медиум является теперь не только передачиком информации, но он сам занимается её производством. Таким медиумом в наше время стали СМИ. Медиа занимаются непрерывной генерацией симулякров; реальное событие в СМИ теряет смысл и значимость, важен лишь его симулкр – в чём мы собственно всё больше и больше убеждаемся, просматривая новости с разных сторон баррикад. Терроризм имеет значение только в рамках СМИ – если бы никто не освещал теракты всемирно, то никто бы о них не узнавал. Что бы с ними тогда стало? Они бы потеряли всякое своё референтное значение, терялись бы в глубине других дальних стран, забывались. Интересным тут становится то, что большинство событий нас не касаются, мы не их участники или наблюдатели, большинство событий для нас остаются внутри медиума (ТВ, интернет, разговоры). Мы сами себе создаём стресс и головную боль, когда берём в себя эти события и начинаем их переживать.

Терроризм, войны и тиражирование этого в СМИ, всякая глобализация, которая вне контекста масс-медиа просто не может существовать – всё это порождают ещё один рефлекс – попытку спасти от вымирания, спасти от разрушения. Самая идея «спасти от вымирания» это косвенное подтверждение вымирания, спасение и тиражирование этого спасения является актом убийства, уничтожения. Акт единого убийства реплицированный миллионы раз становится миллионом убийств. Идеи и вещи теряют смысл (умирают), когда их безумно много. Современное производство предлагает огромный спектр товаров для всего, для каждого оттенка всего чего угодно, на каждую возникающую потребность или потребность, которая по словам производителей у нас может возникнуть, мы получаем товар, а то и с десяток, сотню товаров.

Цивилизация производит кучу отходов, в том числе и “метафизических”. Один из примеров Бодрийяра – Диснейленд, т.е. его вообще можно понимать шире, как нечто выдуманное, воплощённые иллюзии, место где можно прикоснуться к воплощённой фантазии, парк развлечений, клуб, корпоратив и пр. Такого рода места и увеселения выступают в роли перерабатывающего завода в ментальном плане. Впрочем, это не только Диснейленд, но и любое развлекательное мероприятия больших масштабов, которое предлагает человеку играть со своими фантазиями, на время верить в них (компьютерные игры, онлайн иргы, ролевики и реконструкторы, фестивали, карнавалы и т.д.)

Развитие происходит таким образом, что мы упрощаем жизнь и потом создаём дополнительные сложности ради сложностей. Мы пересели в офисы, чтобы не работать в поле. Всему находится замена: “они больше не ходят пешком, но занимаются йогой” – мы сидим на работе, отказавшись от физического труда, и ходим потом в спортзал поднимать тяжести; мы ездим на машине, чтобы не ходить пешком и потом изобретаем бег для здоровья. Мы начали питаться фаст-фудом, чтобы заново изобретси “здоровое питание”. Мы утонули в роскоши, чтобы потом придумать даун-шифтинг и минимализм. Вот это и есть всё симулякры нашей новой культуры. Нехватку выделяет не природа, а рынок. Нехватка это теперь новый вид товара.

Происходит тотальное запутывание смыслов без ведома и желание самих создающих эти смыслы; они вступают во взаимодествие, взаимопереплетение. Второе смешение – смешение дискурсов. То, что раньше противопоставлялось как бинарные оппозиции, теперь смешивается и находится внутри одного запроса (человек-природа, работа-секс, власть-желание).

Симулятивный характер приобретают любые доказательства, которые теперь происходят через отрицание. Чтобы доказать реальное – придумывается воображаемое; для доказательства правды – скандал, ложь; для доказательства закона – беззаконие. «Всё превращается в свое противоположное выражение для того, чтобы выжить в своей вычеркнутой форме» – лучше и не скажешь.

Немного сползу в свою любимую тему – человек и интернет. Если немного перефразировать Б. - «это не вы смотрите ТВ, а ТВ смотрит вас» - примерно о таком перевороте говорит Б. Мы больше не используем интернет, это он использует нас – если немного заменить переменные. Мы выкладываем туда свою жизнь, это становится столь необходимой её частью, что это перестаёт быть частью, а становится уже целым, всё вокруг этого и крутиться. Мы заменяем реальное потребление продукта, становясь сами продуктом для продукта. «Вы и есть модель!» - говорит Б.; мы не наблюдаем событие, мы и есть событие. Такие вот колебания между объектом и субъектом.

Интересный взгляд и на войны, различные конфликты, вооружение. Вооружение, особенно он говорит о ядерном, не имеет заявленного изначально смысла. Ядерная война исключена в самой своей сути – её просто не может быть. Это просто созданный нами же домоклов меч, который является гарантом безопасности. Это очередной способ через отрицание заявить наличие. Помните Оруэлла с его формулой «война – это мир»? Современные войны это разыгрываемый символический акт (он говорит о локальных войнах после Второй Мировой). В ней нет реального значения, они все безрезультатны, символичны. Если идти чуть дальше от его рассуждений, то можно вывести идею, что Третья Мировая просто не возможна, её не будет, будут только локальные конфликты, имеющие своей целью подчеркнуть текущий порядок.

Очередной рефлекс воскрешение (спасения), о котором уже говорилось, проявился в кино. Так по мнению Б. кино воскрешает историю, ну и, естественно, в виде симулякров. История, ведь, – умерла, её больше нет. Происходит её воскрешение в воссозданном виде в фильмах, но это уже не история. Они гораздо более аккуратные, они искусственные, не такие, как это было в настоящей истории. Кино стало для нас реальным, а если говорить о состоянии кина теперь, то реальность кина превзошла изображаемую реальность. История потеряла свой миф с приходом кино и фото. Знания и информация теряют свою ценность с приходом новых инфотехнологий.

Смерть истории это вариант её забвения. Забвение истребления (войны, холокост, массовые бедствия, катастрофы) это часть истребления. Электронная память заменяет память человеческую, что тоже является процессом забвения. Все попытки СМИ поддержать память это процесс обоюдной некрофилии, попытка разогреть холодное событие, чтобы разогреть сами массы.

Бодрийяр проходится по современному искусству. Для примера он разбирает Бобур, в которов вряд ли кто из нас был, но почти все так или иначе бывали в каком-либо подобном месте. Под Бобуром можно увидеть любой музей современного искусства. Бобур – памятник культурного устрашения. Бобур для масс и массы туда – о, ирония! – ринулись, но не от большой любви к культуре, которую они всегда ненавидели, а ради участия в акте траура по этой культуре. Массы как мухи летят на труп, только трагедия и чужая боль их привлекают. Массы туда стремятся как к месту катастрофы. Массы и есть катастрофа этой культуры, их навязчивые интерес губит культуру. Как бы культура не для масс, хочет сказать нам господин Б., она для элиты.

Б. любит прибегать к парадоксам для объяснения культурных явлений. «Любая операция, нацеленная на уничтожение культуры, как мы знаем, только воскрешает её» - и не поспоришь, как и любой скандал призван воскресить интерес к подзабытой звезде.

Весёлая некрофилия. Культура и власть, история и человек всё дохнут дохнут, да никак не сдохнут. Полуживые, полумёртвые, они друг друга подогревают, реанимируют и не дают скончаться. Но культуру и власть – не уничтожить. Всё предусмотрено, уничтожение из вне недоступно. Б. тут вводит понятие имплозии, которая является единственным способом уничтожить, причём – это самоуничтожение, от разрастания смыслов внутрь. Власть сама себя уничтожает своим существованием; современная культура сама себя душит своими проявлениями, показывает, что это – не культура. Имплозия смысла: «Мы находимся в пространстве, в котором информации всё больше и больше, а смысла всё меньше и меньше». Та-дам!

В отношении информации и её связи со смыслом он выдвигает три вариант:
теория первая - «информация производит смысл, но ей не удается возместить грубую потерю значения во всех областях»;
теория вторая - «информация не имеет ничего общего со значением», происходит инфляция информации и дефляция смысла;
теория третья - существует корреляция между смыслом и деструктивностью информации.

Виртуально асоциален тот, кто недостаточно экспонирован в медиа. Информация нацелена на ускорение циркуляции смысла, прибавочной стоимости смысла. Информация пожирает коммуникацию. Информация растворяет социальное и направлена на тотальную энтропию смысла. Медиа не социализируют, а осуществляют эмплозию социального в массах.

Б. развивает формулу Маклюэна medium is message. Медиум единственный производит событие (сиречь – происшествие не будет событием, пока о нём не расскажут). Это конец медиа и конец сообщения, это и есть имплозия, когда нет связующей инстанции между одной реальностью и другой.

Медиа осуждают терроризм и осуждают эксплуатацию страха, но они сами же распространяют «ослепление» от происшествия, сами же являются террористами, передавая и тиражируя этот месседж. Дети на требование взрослого быть объектом всячески бунтуют, в то же время на требования быть субъектом всячески пускаются в инфантилизм. Нечто аналогичное этому происходит во взаимоотношение массы-медиа-политика.

Современная форма нигилизма потеряла свою шопенгауэровскую или шпенглеровскую мрачность – он стал прозрачным как и вся современная система. Ницше провозгласил смерть Бога и при этом был пока ещё сам, но теперь перед «трупом вечности» нет никого, кто бы эту смерть провозглашал. Наш Бог не умер, он для нас просто гиперреален.

Новая ступень развития нигилизма – не деструкция, а симуляция. Романтизм по своей сути был деструкцией порядка видимостей. Сюрреализм, дадаизм, абсурд стали уже деструкцией порядка. Первый порядок нигилизма имел эстетическая форму; второй – стал формой деструкции политического, исторического и метафизического.

Не будучи специалистом в философии я не берусь отдать мудей на отсечение, что всё сказанное мной тут про Бодрийяра будет такой же истиной, как если бы это сказал он сам. Это скорее лёгкий переработанный конспект основных пунктов произведения, той его части, которая так или иначе мне была интересна. Не могу сказать, что со всем соглашусь или всё понимаю до полного конца, но в целом - крайне занимательно.