Достоин ли регент пропитания? А певцы? Что я считаю важным в церковном пении
Регент - руководитель церковного хора. В его обязанности входит подбирать певческий состав, обучать его, следить за ходом богослужения. Иногда церковный хор называют клиросом . Клирос - место в храме на возвышении или балконе, где располагается певческий состав. Как становятся регентами, что он должен уметь и где этому учат в проекте “Фомы” .
Станислав Попов
Регент Праздничного мужского хора Новоспасского ставропигиального монастыря , Москва
Фото Владимира Ештокина
Я начал петь в детском саду - там готовились утренники и для этого разучивали с детьми песни, стихи. Я активно участвовал в этих мероприятиях - громко пел уже целенаправленно. После школы я закончил училище имени А. В. Свешникова при академии хорового искусства В. С. Попова, потом и саму академию сразу по двум специальностям: дирижер хора и сольный академический певец.
Мне всегда хотелось петь в мужском хоре - меня очень привлекает его звучание. Я решил попробовать свои силы в будничном хоре Данилова монастыря, и меня приняли. Это продолжалось недолго: я учился в 10 классе, и меня захлестнула с головой учеба, пришлось на два-три года оставить пение на клиросе.
В 1999 году в мужском хоре Новоспасского монастыря освободилось место. Моя супруга, узнав об этом, сказала: «Сходи, может тебя возьмут». Меня приняли в праздничный хор. Петь в таком коллективе - большая честь.
Регентом я стал после 15 лет пения в нашем хоре . Два года назад наместник Новоспасского монастыря епископ Вокресенский Савва увидел во мне потенциал и предоставил такую возможность.
Для меня регент - это профессия. Я не задумывался, должен ли нести в себе какую-нибудь миссию как руководитель хора. Да, мы должны петь красиво. Но красивое пение может быть пустым, а может быть обращено к Богу. Тогда люди, которыми ты руководишь, проникаются музыкой, богослужебным текстом, отходят от нот и просто смотрят тебе в глаза. В такие моменты у духовенства, хора и прихожан зарождается совместная молитва.
Хор объединяет молящихся, дает эмоциональный импульс. В такие моменты единения чувствуешь присутствие благодати.
Но регент не миссионер в классическом понимании – он помощник, связующее звено. Хор - своего рода усилитель, который помогает священству совершать службу, усиливает молитву.
Фото Владимира Ештокина
Регент сочетает в себе множество качеств - это жесткость, требовательность (в первую очередь к самому себе) и мягкость по отношению к хору. Все, что он предлагает своим подчиненным, в первую очередь должен испытать на себе. Регенту необходимо очень тонкое чувство музыки - многие песнопения этого требуют.
Одного регентского образования недостаточно для профессионального управления церковным хором. Чтобы стать регентом, необходимо закончить любой профильный музыкальный вуз - там научат руководить хором и понимать его изнутри. Только после этого можно пойти на регентские курсы, чтобы разобраться в особенностях службы, выучить устав богослужения и распевы.
Иногда мне тяжело слушать критику - мы же уйму сил и времени тратим на подготовку к службам! Иногда наш протодьякон говорит: «Вы прекрасно спели “Великое славословие”! Я давно такого не слышал». А прихожане говорят, что нельзя молиться под эту музыку, нужно что-то менее «концертное», более мягкое, плавное. Я стараюсь постепенно воспитывать вкусы людей. В наш монастырь ходят прихожане с разным духовным опытом и музыкальным кругозором, поэтому мы используем на службах песнопения практически всех эпох и стилей: от древних распевов до авторской музыки XXI века.
Самое приятное в моей работе - чувствовать себя связующим звеном , частью богослужения и непосредственно в нем участвовать.
Вообще я не меломан. Когда-то я слушал все подряд: симфонии, хоровые опусы, мессы. Ну а потом я сам много пел в хоровом училище и академии. Когда каждый день поешь разные произведения, то уже не возникает желания что-то слушать. Зачем слушать, когда ты в этом участвуешь изнутри? Иногда могу включить какую-нибудь запись, чтобы профессионально ее оценить, а так специально, чтобы получить удовольствие, - нет. Удовольствие получаешь внутри этого исполнения, участвуя в нем.
Татьяна Щерба
Когда в конце 1980-х все ринулись ходить в храмы, я была резко против - не хотелось быть как все. Хоть я и была крещеная, дома у меня никто в храм не ходил, и тема эта вообще не поднималась. Для себя я так решила: пока Бог меня сам не позовет, не пойду. Наверное, была очень гордая.
Ну и однажды Он меня позвал. Случилось это так: моя подружка стеснялась сама зайти в храм и купить крестик, поэтому взяла меня с собой. Видимо, я задавала много вопросов, поэтому проходивший мимо батюшка заговорил со мной и пригласил прийти на службу, исповедаться, причаститься. Тут я вспомнила свое обещание «прийти, когда позовут» и вскоре уже стояла на службе. Это был храм как раз недалеко от Московской консерватории, где я училась.
В храме мне хотелось как-то поучаствовать в церковной жизни, помочь. Начала с простого - попросилась следить за подсвечниками, чистить их. Когда после службы в храме никого не было, я оставалась и пела. Меня услышали и поставили на клирос. Уставом и самой службой я начала интересоваться сразу - это же интригует, когда смотришь во все эти книги и ничего не понимаешь! Я купила «Богослужебный устав» В. Розанова, читала «Октоих» (богослужебная книга, содержит последование основных церковных служб. – Прим. ред. ). Так и пошло мое обучение.
Регентовать я начала еще в Москве, потом регентовала в Германии во время учебы. Когда переехала в Вену просто пела в хоре, а потом появилась возможность организовать любительский коллектив при соборе, из которого впоследствии и вырос нынешний Соборный хор.
Каждый раз, когда я регентую, точно знаю, что Господь управляет службой. И ты можешь как угодно стараться, но, если у тебя не будет смирения, если ты не будешь понимать, что все в руках Божьих, - ничего не выйдет! И все, что ты можешь сделать, - это приложить максимум усилий, чтобы богослужение прошло чинно и на нем можно было молиться.
Тогда Господь поможет. Если будешь думать, что ты тут главный и руководишь всем: хором, песнопениями, продолжительностью службы, тебе «дадут по шапке» Сверху. Я это очень хорошо чувствую.
Меня всегда больно ранила фраза некоторых певчих: «Бесплатно только птички поют» . Я это слышала, к сожалению, очень часто. Люди должны получать зарплату, если они трудятся, но я считаю, что в церковном хоре на первом месте должна быть другая мотивация. Это Господь, это вера, это община, храм, Церковь.
Мы не можем положить в основу церковного хора только материальную составляющую, потому что она губит дух.
Самое приятное в моем деле, когда приходят новые люди и говорят: «Мы услышали ваш хор и хотим научиться петь». Бывает, что из хора уходят певчие, и это больно, но если приходят новые люди и хотят учиться - это мотивирует лучшим образом. Особенно когда человек не музыкант, когда у него семья, работа с утра до ночи, но он записывает на диктофон песнопения и дома учит их только потому, что по-другому не может, – он хочет петь в хоре.
Моя цель как регента, по крайней мере в Вене, сделать так, чтобы как можно больше людей полюбили православное богослужение и стремились в нем участвовать: петь, читать, помогать в алтаре.
Чтобы руководить большим церковным хором, например, в кафедральном соборе, нужно как минимум закончить музыкальное училище. У меня за спиной лицей при Белорусской консерватории, Московская консерватория и аспирантура, Высшая школа музыки во Фрайбурге. В Австрии, в Вене, я закончила музыкальный университет по специальности «концертный органист».
В первую очередь регент должен быть хорошим певчим . Не обязательно лучшим, но надежным. Вообще лучшие регенты те, кто вырос из своего хора. Они знают возможности состава, знают характер друг друга. Взаимодействие таких регентов с коллективом гораздо лучше - они и есть этот коллектив. Для них нет внутренних противоречий: они могут сегодня регентовать, а завтра будут петь в хоре тем голосом, которым необходимо. И руководят такие люди не так авторитарно, и знают с кого что требовать. Но по отношению к хору регент в первую очередь должен быть руководителем, а потом уже другом. Вообще, быть начальником всегда тяжело.
Как-то я отдыхала в Белоруссии в сельской глубинке и пошла в храм на службу. Весь хор - это матушка и 3-4 старушки лет по 70. Я попросилась к ним попеть. Меня взяли, но я чувствую, как-то странно они на меня смотрят, подозрительно. И не могу понять почему. Так прошла половина службы. А поют они все без нот, на слух. Честно говоря, было трудно даже с моим музыкальным образованием понять логику: как дается тон, для каких голосов - выглядело это как полное народное творчество. Потом обстановка потеплела и допели мы службу на одном дыхании. После нее старушки удивленно спросили, откуда я знаю их распевы. Я ответила, что вообще с их творчеством не знакома и пела так, как показывали. И тут матушка сказала такую вещь, которую, как мне кажется, можно взять всем регентам на заметку: «Понимаете, к нам часто из города приезжают регенты или просто певчие, закончившие регентские школы. Они начинают с нами петь и говорят: вот здесь так, тут не то поете, а здесь вообще фальшивите. Это очень неприятно. Они приедут, скажут, что у нас все неправильно и плохо, побудут у нас две недели, внесут смуту и уедут. А мы-то остаемся. И получается, человек приехал, раскритиковал, как правильно петь не показал и уехал. А вы первый человек, который ни слова не сказал и пел с нами так, как будто здесь вырос. Поэтому мы удивились». Это было для меня самой большой похвалой.
Для меня регент - это не профессия, а служение . По профессии я концертный органист и музыковед, играю органные концерты, преподаю. Еще я руковожу детским хором, любительским хором, который поет литургии на немецком языке, веду кружок «Азы православия» и координирую молодежную деятельность в Соборе.
Александра Малярова
Регент молодежного хора в храме пророка Божия Илии (Крестовоздвижения) в Черкизове , Москва
Фото Владимира Ештокина
Мое первое музыкальное учебное заведение - это семья. Папа и мама вокалисты, поэтому я с детства постоянно в этом деле крутилась, часто бывала за сценой и на сцене. Дома они часто пели дуэтом, и я невольно «подмяукивала». В результате меня в 5 лет отдали в подготовительную группу музыкальной школы. С этого и началось мое серьезное увлечение музыкой. В прошлом году я стала магистром в области музыкальной культуры и искусств по классу хорового дирижирования.
Желание петь в храме у меня появилось после поездки в Израиль ко Гробу Господню. До этого во мне началось какое-то борение, переходный возраст дал о себе знать - я начала бунтовать против походов в храм, заявила, что сама буду решать, куда и когда мне ходить. И тут я оказалась возле Гроба Господня и все стало на свои места. Мне было обидно, что я в какой-то момент и крестик сняла, и заявила, что не буду больше ходить в храм. После поездки пришло желание научиться церковному пению.
Для этого я пошла в ближайший храм – там мне буквально на пальцах все показали, и уже через год я свободно ориентировалась в уставе и уверенно пела на клиросе. К тому моменту, когда я заканчивала дирижерско-хоровой колледж, моя педагог предложила стать руководителем молодежного хора в Черкизово. И я согласилась. Думала, что мне останется только взмахнуть рукой и все запоют. Прихожу - а там 15 девушек, из которых только одна попала в ноту. Все остальные вообще ничего не умели. Когда я начинала регентовать, думала, что я все умею только потому, что получила диплом. Пришлось горько разочароваться в своем заблуждении - началась та самая практика, которой нет ни в каких учебниках. Мы, наверное, где-то с месяц еще возились, пока не привыкли друг к другу и дело не пошло.
Иногда поешь на литургии и чувствуешь, что люди не молятся. Это сразу понятно. Значит, надо что-то менять в нашем пении: настрой певцов или тщательнее подбирать репертуар.
Фото Владимира Ештокина
Самое сложное в моем деле - это работа с людьми, а не с музыкальным материалом. Бывает, приходит человек, которому сложно понять, что у него не получается - в нашем хоре поют непрофессиональные певцы. Начинаешь объяснять, в итоге мы не находим общего языка - и происходит конфликт. Но такое было за практику всего пару раз. Сначала сложно сообразить, как собрать из палитры людей, которые не умеют петь, какую-то музыкальную краску. Это тяжело, если нет опыта. Сейчас уже легче.
Регентом может стать и абсолютно светский человек, не церковный, но люди сразу будут это ощущать. Бывают регенты, которые воспринимают это как служение.
Лично я считаю, что это профессия. Я много шишек набила на том, чтобы регентовать, а не просто стоять и дирижировать. Но я не могу сказать, что воспринимаю это так: просто пришел, отработал службу и ушел. Для меня это процесс, который может сравниться с прыжком с парашютом или влюбленностью.
Фото Владимира Ештокина
Суть профессии регента в том, чтобы прихожане с помощью хора почувствовали себя частью богослужения, даже если они не поют во время службы. Задача сделать так, чтобы у них пела душа, помочь человеку открыться, помолиться. Часто бывает, что мы приходим в какой-нибудь собор, и хор там замечательно поет, а человеку это совсем не близко. Я считаю, что на службе людям должно быть комфортно.
Быть регентом - это основная моя деятельность. Мне здесь хорошо. Сейчас еще работаю в детском саду музыкальным руководителем, до этого я была в Покровском женском монастыре певчим. Если у меня остается после всего на что-то время и силы, то занимаюсь спортом. Раньше бегом занималась, а теперь просто фитнес для здоровья и хорошего самочувствия. Мне кажется, что спорт, как и искусство, требует самодисциплины. Это очень важно для любого человека.
Георгий Вивдич
Регент храма Усекновения главы св. Иоанна Предтечи на Патриаршем Черниговском подворье при общецерковной аспирантуре и докторантуре им. святых Кирилла и Мефодия, Москва
Фото Владимира Ештокина
Я был крещен в 4 года, но моя семья - люди невоцерковленные. Осознанно пришел в храм и ощутил Христа в своей жизни, наверное, лет в 14. Тогда у меня был трудный период в жизни, и утешение я находил только в Боге.
Вначале я посещал храм только из музыкального интереса. Я стоял на клиросе, пел, но меня увлекала только музыка, больше ничего. Но со временем я приобщился к богослужению. В то время для меня идеалом стало пение Архиерейского хора в Вознесенском соборе Алма-Аты, откуда я родом. Будучи мальчишкой, я мечтал петь именно там.
Однажды я приехал в этот собор, когда не было службы. Я сидел, молился и услышал пение хора, который репетировал где-то в дальней комнате. И я начал молиться: «Господи, дай мне возможность хоть раз в жизни спеть в этом хоре, ощутить, что это такое». В это время мимо проходил священник, я с огромным волнением подошел к нему и сказал: «Отче, я хочу петь в хоре!». Он удивился и повел меня за собой прямо на репетицию! Могу сказать, что на тот момент мне было 16, я был учеником музыкальной школы, не более того. Мы зашли в комнату, он подозвал регента и сказал: «Вот, смотрите, нашел под лестницей». Я представился: «Георгий. Я бас-баритон». И вдруг все присутствующие начинают смеяться: оказывается, во время репетиции один из певцов возмущался тем, что в басовой партии не хватает людей и петь тяжело, на что регент с улыбкой посоветовала ему помолиться, чтобы кто-нибудь пришел. И через 10 минут захожу я… Этот случай серьезно укрепил мою веру во Христа.
Фото Владимира Ештокина
Жизнь сильно изменилась с приходом на клирос: я стал воцерковленным человеком, познакомился с верующими людьми, многое узнал. Уже тогда, лет 6-7 назад, у меня родилась мечта стать регентом и иметь свой коллектив.
Спустя год я переехал в Москву и поступил в музыкальное училище при Консерватории им. П.И. Чайковского . По приезде я сразу пошел в храм иконы Всех скорбящих Радость на Большой Ордынке, о хоре которого много слышал. Меня, как музыканта и любителя церковного пения, поразило звучание Московского Синодального хора за богослужением. Я не сдержал своих эмоций, подошел к регенту Александру Пузакову и попросился петь у него в хоре. После прослушивания он сказал: «Сейчас мы Вас возьмем на ученическую ставку, а дальше будет видно». И это «дальше видно» длится уже 6 лет.
Со временем я стал иногда руководить хором, и главный регент обратил на меня внимание. Когда появилась идея создать филиал Синодального хора в храме при общецерковной аспирантуре, он предложил мне взяться за создание коллектива и стать его руководителем.
Сейчас я начинающий оперный певец, а регентство – это в некотором смысле хобби и способ самовыражения, а не просто работа.
На сегодняшний день почему-то считается, что если ты верующий человек, знаешь более или менее устав, находишься в хороших отношениях с настоятелем и чуть-чуть умеешь петь, то можешь стать регентом.
Это не так. Регент - это профессия, которая требует огромной подготовки в музыкальной сфере.
Суть профессии регента я вижу в создании молитвенной атмосферы в храме, дать возможность людям прочувствовать и понять смысл тех евангельских событий, о которых вспоминает в этот день Церковь.
Во время Литургии я пытаюсь донести людям через музыку все Тайное, что происходит во время Евхаристии.
Анастасия Тимофеева
Второй регент митрополичьего архиерейского хора при Свято-Духовом кафедральном соборе, Минск , Белоруссия
Когда мне было 6 лет, двоюродная сестра привела меня первый раз в храм - просто взяла с собой за компанию. До этого момента у нас в семье тема Церкви, Бога и духовенства была под запретом: у отца была «личная обида» на Бога из-за смерти его первой жены. Но крестили меня сразу после рождения, видимо, просто по традиции.
Музыкальную школу закончить у меня не получилось - через несколько занятий родители меня оттуда забрали. Они понимали, что я попросилась туда ходить для того, чтобы впоследствии петь на клиросе - я мечтала об этом с самого детства.
Когда я подросла, стала ездить за город в женский монастырь. Матушка-игуменья сама предложила мне пойти на хор, и я с радостью согласилась. Доставала всех там без конца и края: а это что, а это зачем, а что сейчас читают, а как книга называется? Так и научилась. По началу тихонько подпевала вторым альтом и боялась сфальшивить.
Время шло, я пела как умела. В 11 классе я захотела остаться в монастыре, но сестры, учитывая мой возраст, отговорили и предложили поступить в регентскую школу. В целом я была не против, но меня очень беспокоило отсутствия базового музыкального образования: я мало что понимала в нотах, кто может взять такого человека?
Здесь на помощь снова пришла моя сестра, которая тоже училась в этой регентской школе: она помогла достать старое разбитое фортепиано «Беларусь», которое заняло половину комнаты.
Отцу осталось только вздохнуть: «Все нормальные люди поступают в вуз, а ты в регентское училище».
Интересно, что я набрала самое большое количество баллов из всех поступивших. Даже преподаватель по фортепиано мне не верила, что у меня элементарного музыкального образования.
Первый раз я регентовала в домовом храме нашего епархиального управления. Как сейчас помню, это было отдание Рождества Богородицы. Я стою, рядом со мной наша преподавательница для подстраховки. Я ей говорю: «Матушка, у меня пол из-под ног уходит, это нормально?..» Думаю, это вполне можно сравнить с первой службой священника или дьякона, они тоже очень переживают.
Самое приятное даже не тогда, когда хвалят, а когда к тебе подойдут и скажут: «Сегодня очень хорошо было молиться, когда вы пели» . А когда просто говорят: «Вы так замечательно пели», это вообще не показатель - мы всегда неплохо поем.
Самое сложное - это найти золотую середину в общении с хором . Все же люди разные, тем более у нас поет много профессионалов из оперного театра. Тяжело всем одновременно быть и другом, и начальником. А другом быть необходимо, но и повышать голос иногда приходится, без этого никак.
В идеале регент должен иметь хорошее образование, петь и отлично знать церковный устав вместе со всеми распевами. Терпение, любовь к своему делу и любознательность - основа всего. Это особенно важно, если у тебя ощутимый недостаток в знаниях.
Для меня регентство - это профессия-служение . Ты можешь развиваться как духовно, так и профессионально за счет постоянной практики и изучения литературы.
Бывает тяжело: кто-то отвлекся, кто-то ходит, кто-то в телефон уставился или пошел чаю заварить. Стоишь и понимаешь, что тон задавать просто некому. Приходится давать нагоняй хористам даже несмотря на то, что некоторые мне в отцы годятся и вообще давно поют в оперном театре.
Еще я регентую в минском епархиальном управлении и работаю в канцелярии Духовной академии. Дома люблю посидеть с книгой или просто повышивать крестиком, - занятие бесхитростное, зато отлично прочищает мозги.
Евгений Сергеевич Кустовский – регент московского храма во имя Трех Святителей Вселенских Василия Великого, Григория Богослова и Иоанна Златоустого. Окончил Московское хоровое училище имени Свешникова, дирижерско-хоровой факультет консерватории, аспирантуру института им. Гнесиных. С 1996 года руководит созданными им же при храме Московскими православными регентскими курсами (МПРК).
МПРК известны своей активной издательско-просветительской деятельностью. Е.С. Кустовский – редактор и составитель многочисленных богослужебных сборников. На интернет-сайте МПРК http://kliros.ru/kust/kust.html находится богатое нотное собрание обиходных песнопений, а в интернет-сообществе “Клирос” общаются православные регенты практически со всего мира.
– Евгений Сергеевич, Вы учились в Консерватории. Почему Вы не связали свою судьбу со светской музыкой, почему стали регентом? Как сложилось так, что Вы пришли на клирос?
Когда я учился в консерватории, то примерно к третьему курсу начал серьёзно задумываться о том, чем я буду заниматься после ее окончания. Конечно, я получал образование и квалификацию по полной программе. Больше, чем мне давали там, мне бы не дали нигде. Но почти все выпускники консерватории дружными рядами шли работать в рестораны, в дома звукозаписи, педагогами по сольфеджио в музыкальных школах или, в лучшем случае, в училищах. И только единицы продолжали работать как дирижёры.
Я стал спрашивать – не риторически самого себя, а педагогов, студентов, – для чего консерватории выпускают каждый год 20 отточенных специалистов, которые потом работают не по специальности? Ведь никто же не выпускал по 20 хоров для каждого из дирижёров. Получалось, что заведомо выпускали человека безработного, либо человека, который будет работать где-нибудь ещё, но только не дирижером. На такие вопросы я получал разного рода ответы, начиная с “не лезь не в своё дело” и заканчивая партийными комсомольскими утверждениями, что меня ждёт некий город Ош, в котором вообще ни одного дирижёра-хормейстера нет, что я закончу и поеду туда и буду там работать по распределению и поднимать хоровую культуру киргизского народа.
– Вы учились на дирижерском факультете?
Да, на дирижёрско-хоровом. Меня с седьмого класса хорового училища учили дирижировать. Но кем – так и не сказали.
В общем, ответа на свой вопрос я так и не нашел. Сейчас я понимаю, что тогда мне никто и не мог сказать правды. А правда заключалась вот в чем: дирижёрско-хоровое отделение консерватории, в то время, когда оно только появилось – это было высшее отделение по подготовке дирижёров не только светских, но и церковных хоров. Это была верхняя надстройка над Синодальным училищем. А спрос на регентов высшей квалификации был в России огромный. В советское время об этом забыли, и получилось так, что дирижёрско-хоровое отделение консерватории продолжало функционировать в полном объёме, а вот регентского не было, потому что в Москве к этому времени действовали всего 42 храма.
Но я этого не знал. Я тогда не был церковным человеком. И что поют в церкви, кто поёт в церкви, меня не интересовало. Меня просто интересовал вопрос, зачем мы нужны, кто для меня сформирует хор из 20 человек, дождавшись, когда я закончу учиться. Вопрос элементарный, очевидный, просто я его начал задавать раньше других. Другие стали задавать его себе на 5-м курсе и пытались устроиться руководителями самодеятельных вузовских хоров, но такие должности по Москве были заняты. В общем, меня эта ситуация очень угнетала. К сожалению, не дал ответа даже мой педагог по дирижированию, глубоко верующий человек, который был консультантом Матвеева по церковному пению, – Василий Федорович Балашов. Он, как и все лучшие педагоги, был по необходимости членом партбюро. Конечно, он ничего не мог сказать.
Тогда я принял очень непопулярное решение. Я решил больше не заниматься дирижированием. К тому времени я уже занимался фольклористикой у профессора Консерватории А.В. Рудневой и по ее рекомендации просто перевёлся на фольклорное отделение в Гнесинский институт. Никто не мог понять, зачем я это сделал. А я уже понимал, что нет такой профессии – дирижёр, если у него нет хора. А фольклорист – есть.
– В фольклористике могло найтись дирижёрское применение? Там была востребованность?
– Нет. Хором управляет запевала, и не руками, а голосом.
– А почему вы тогда ушли туда? Получается, что дирижер – это не специальность?
– Буквально так. Вне хора это не специальность. Ну, как, например… боксер. Без соперника он уже не боксер, а, скажем, мастер по борьбе с тенью. Или артист балета, исполняющий роль боксера.
Я на много лет ушёл из дирижирования – 7 лет работы в Союзе композиторов, старший научный сотрудник фольклорной комиссии, командировки, статьи, научная работа, аспирантура в Гнесинском институте. Но вот во время учебы в аспирантуре я попал на клирос…
Это получилось случайно. Одна девушка из ансамбля сказала, что её брат уходит в отпуск и нужен человек, который умеет читать ноты. А у меня как раз был финансовый кризис: я учился в аспирантуре и получал мизерную зарплату, жена была беременна второй дочерью, работать мне, как аспиранту, не разрешали. И я пошёл просто подменить человека – ну а что, подумаешь попеть с листа… да запросто!
Но на клиросе я увидел, что поют и регентуют там совершенно не ангелы, а такие же музыканты, как и я, но с важным преимуществом: они свободно владеют кругом своих напевов, которому меня не учили нигде – ни в училище, ни в консервотории, ни в аспирантуре. Пришлось осваивать на ходу.
Я втянулся в это дело, стал петь, затем регентовать… и вот тут-то педагоги моего славного Гнесинского института меня на клиросе и увидели.
– А Вы не боялись?
– Боялся. Из-за клироса я не защитил диссертацию. Это был уже конец 1982 года: поэтому меня уже не выгнали из ВУЗа, не расстреляли. Но почему-то вдруг оказалось, что аспирантура не для меня: часов для меня нет, моя тема не очень актуальна… и так далее. Я особенно не расстраивался, тем более, что после того, как закончил аспирантуру, уже не вернулся в госсистему, а оставался на клиросе.
– А как произошло так, что Вы остались на клиросе? Вот Вы пришли один раз попеть…?
– У Курта Воннегута есть фантастическая повесть: на далёкой планете живет отшельник, о Земле ему напоминает только случайно найденая в пустыни железяка – пружина от обломков корабля, которую он носил на шее. Точил её, шлифовал, полировал как амулет. Затем на эту планету опустился потерпевший крушение корабль, и когда появился реальный шанс улететь, выяснилось, что у корабля нет самой главной детали, ключа зажигания. И вдруг выяснилось, что железяка-амулет и есть ключ зажигания.
То же и у меня. Встав на клирос, я почувствовал (понял позже, а почувствовал именно тогда), что все, чем я занимался – совершенно разнородные специальности и увлечения, исключающие друг друга, которые я ставил как альтернативу одно другому, – они все явились слагаемыми того, что нужно на клиросе. У меня сильнейшее дирижёрское образование (училище, консерватория), я фольклорист, причём не просто фольклорист-теоретик (к тому времени было развито фольклорное движение поющих фольклористов – я совместно работал с Покровским, другими ансамблями). Это значит, что я мог услышать напев, понять его как напев и дальше петь с любым текстом. Вот это и есть природа церковного обихода.
В довершение к этому «букету» у меня был коллектив в таком жанре как авторская песня. На Биофаке МГУ был ансамбль «Скай», опыт работы с которым научил меня очень неплохо аранжировать бардовские песни для квартетного исполнения.
И вдруг всё это вместе сошлось в церковной музыке: КСП и консерватория, фольклористика и дирижирование. Опыт работы с малым коллективом, с ансамблем, с квартетом, опыт вхождения в напев и развертки его в новом тексте. В результате тот путь, который люди проходят годами, у меня занял месяц. Вся клиросная специфика оказалась мне знакома по различным до-церковным профессиям. Ключ подошёл! Вдруг оказалось, что есть область, в которой все мои знания являются востребованными.
Такого «парада планет» нарочно не придумаешь. Надо быть слишком умным человеком, чтобы наметить себе долгосрочную жизненную программу: я буду заниматься тем-то и тем-то, чтобы получить регентскую квалификацию. Я бы не додумался. Но так получилось. Когда я пришёл на клирос, то просто почувствовал: больше мне нигде ничего не нужно, а здесь нужно все.
– А что происходит в храме, Вы уже понимали?
Нет. В храм я впервые пришел на два месяца раньше, чем на клирос. Первое мое впечатление стало константой, точкой отсчёта. То есть всё, что делает хор – правильно. Правильно, что мы поём 1-й глас, что он состоит из таких-то мелодий, что на шестопсалмии надо выйти покурить (смеется. – прим. ред). Правильно и то, что мы здесь для того, чтобы зарабатывать деньги и петь красивую музыку. Моим первым хором, одним из лучших в Москве, руководил Николай Сергеевич Георгиевский – до недавнего время он был регентом первого клироса России, в Храме Христа Спасителя. А в то время Н.С. Георгиевский регентовал в храме Рождества Богородицы во Владыкино. Это был концертнейший хор. Вся лучшая музыкальная литература: Бортнянский, Кастальский, Гречанинов, Никольский – все это было наше. По 4 человека на партию, хор 16-20 человек, с солистами. Такова была первая, «нулевая» точка отсчета. Я думал, что служба – это некая изысканная форма концерта, в котором сосуществуют сразу несколько видов искусств: художественного хорового пения, художественного чтения, и все это подчиняется определённому сценарию (Всенощная, Литургия). И я долго пребывал в уверенности, что так и должно быть. Но впервые мои убеждения пошатнулись, когда меня попросили помочь на клиросе, где нет баса, и я пришёл и увидел, что, оказывается, все можно спеть очень просто. И никто не ругает за то, что хор не поёт известных композиторов, которых, как я думал, обязательно нужно петь на богослужении. И я понял, что богослужения могут совершаться на противоположных уровнях: с одной стороны можно сделать роскошный концерт из произведений композиторов, с другой стороны – вообще не спеть ни одного авторского опуса, а спеть все на «двух аккордах». При этом служба не перестает быть службой.
Добрый десяток лет пения и регентования в разных храмах позволил мне сделать сравнения и понять, что, оказывается, можно за всю службу ни разу не вынуть ноты и при этом не испортить ничего. И что нет в службе таких эпизодов, которые обязаны быть сверхсложными или сверхкрасивыми. У самой службы нет такого требования. У службы есть требование уметь говорить языком гласов . Потому что номер гласа в уставе записан, а, например, что в Великий четверток надо петь «Вечери Твоея тайныя» именно Львова – там этого нет. У этого песнопения есть свой собственный 6-й глас. И существуют несколько традиций, не авторских, обиходных, в которых этот 6-й глас может быть более длинным или более коротким.
– Евгений Сергеевич, расскажите о своём воцерковлении. Вот вы пришли на клирос…
– Так получилось, что крестился и познакомился со своим духовником двумя месяцами раньше, чем стал певчим. В одной из первых бесед с о. Владиславом я спросил у него: как же так, у меня своя дорога, я пишу диссертацию, у меня уже есть имя, по России известное…что же, мне всё это бросать?
– Чего, – говорит, – ты мне заладил моё-моё, своё-своё . Ты музыкант?
– А ты что, сам стал музыкантом? Что, слух сам себе развил?
– Нет, слух у меня с рождения.
– А, значит всё-таки не сам. А что ты сам-то?
Думаю, действительно, а что я сам-то? Слух себе развил не я, музыкальную память – тоже. Моего ничего…
– Тебе Господь дал?
– Пора отдавать.
И решил отдавать… вот до сих пор отдаю .
– А потом Вы пробовали заниматься церковной музыкой в Гнесинке?
– Нет, как раз наоборот. Я отовсюду ушел. Ушёл на клирос. И стал в одном хоре петь, в другом регентовать, в третьем снова петь, в четвёртом опять регентовать.. 10 лет я прыгал из хора в хор в качестве типичного наёмного певчего-регента. Певчий правого хора – регент левого, в одном храме на буднях – в другом на праздники… Десятка два храмов я пробежал тогда. Это нормально. Сейчас тоже полно народа, который прыгает из храма в храм с не меньшей интенсивностью. У меня появился редкий для певчего опыт сравнения стиля богослужения в разных храмах Москвы. Человек, который служит всё время в одном храме, только понаслышке знает о том, как богослужение совершается в другом храме. А я собственным опытом прошел этот путь, мне дал Господь возможность увидеть разные варианты – от сильнейших сокращений до отсутствия всяких сокращений, от получасовых до многочасовых богослужений.
И вот, когда я уже был опытным правохорным регентом, о. Владислав получил место в Подмосковье и начал создавать свою собственную общину. И он меня пригласил… не то, что бы пригласил – у нас с ним немного иной тип отношений – поставил к себе на клирос. Тогда я навсегда бросил наёмную работу.
Я стал открывать для себя совершенно новый тип хора: хор=община . В представлении иных регентов и певчих общинный хор – это что-то такое: стоит один лапотно-бородатый дяденька, который с избытком благочестия делает безграмотные движения руками и фольклорным голосом орёт что-то среднее между пятым и шестым гласом, а все прихожане подвывают ему, нестройно, с запозданием. Получается каша из полузнакомых слов, которые кто-то знает, кто-то не знает, все путаются, сбиваются…
…и вдруг оказалось, что общинный хор может состоять из 4-5 довольно молодых человек, с высшим образованием, которые хорошо читают ноты с листа, могут петь нормальными академическими голосами. Их надо было просто найти в этой общине, дать им представление о том, как звучит какой глас, собрать их вместе и уже дальше не отпускать. По квалификации этот хор был совершенно не хуже, чем тот, который был у меня раньше, а через несколько лет на каждой воскресной службе на клиросе пели 15 человек.
Помню, кто-то из музыкантов меня недавно упрекал, что я деградировал: был музыкантом-профессионалом, а скатился до «бабулькиного» пения. Я думаю, есть люди, которые никогда не поймут, что умение сделать что-то просто , не потеряв при этом качества – это не деградация, а наоборот. Но я говорю не для того, чтобы их переубедить. До этого надо дойти, как дошёл Бортнянский, который, имея опыт писания изысканнейших концертов, для службы написал простые ирмосы Покаянного канона на 5-ти аккордах, увидев в этой простоте то необходимое состояние, которое возможно только на Великом Повечерии 1-й седмицы Великого Поста. Это понимание приходит к людям уже после того, как они поднимались на вершину музыкальных дел во всех отношениях. В одном «Аминь»… Впрочем, позвольте процитировать Алексея Пузакова, одного из лучших исполнителей Рахманинова, регента храма Николы в Толмачах. Он написал в гостевом альбоме Регентских Курсов: «Аминь – самый главный звук. Слышать его – быть регентом». У него концертный хор. Обычно я говорю это с осуждением, но здесь я делаю поправку – он служит в храме, где это востребовано. Это не тот храм, где был бы уместен строго аскетический стиль древнего пения, или простого пения. Стиль – это все вместе: пение хора, архитектура храма, традиции богослужения. То, что уместно в одном храме, будет совершенно неуместно в другом.
И еще я понял, что надо искать «золотую середину» либо в наиболее развитых проявлениях обихода, либо в творчестве тех композиторов, которые дошли до одной важной мысли: лучший способ писать церковную музыку – это подражать обиходу в силу своего таланта. То есть писать то, что органично сочетается с обиходом, а не противопоставляется ему. Таких композиторов было достаточно и в 19 и в 20 веке: Аллеманов, Фатеев, Азеев, Туренков и даже Кастальский, который, как выяснилось впоследствии, не только писал изысканные произведения, но и умел очень своеобразно обрабатывать обиходные напевы. Он доказал это своей бессмертной работой «Пособие по выразительному пению стихир», которое переиздано силами Курсов при помощи о. Михаила Фортунато.
У меня есть на этот случай несколько мыслей по поводу пения хора:
Чем отличается хороший хор от плохого? Не тем, что хороший хор поёт Рахманинова, а плохой – 6-ой глас, а тем, что плохой хор поёт Рахманинова, как 6-ой глас, а хороший хор поет 6-ой глас, как Рахманинова. Важно не что, а как . Расположение гласа, расположение аккорда очень вариантно: его можно свернуть в трёхголосие, а можно по всем правилам широкого расположения развернуть до шестиголосия. Например тропарь Рождеству Христову, 4-й глас, в гармонизации Кастальского – это вообще «симфония»! Если поет большой хор, то не надо натягивать на него квартетные расположения, и наоборот: не надо пытаться спеть сложный многоголосный опус Гречанинова квартетом. Тут нужно соответствие динамики и выразительности пения со следующими условиями: где, в какой день и с каким хором ты служишь.
И ещё одна мысль на тему «что такое хорошо, что такое плохо». Когда я провел службу и мне говорят «Вы сегодня очень плохо пели» – это мне неприятно. Но когда говорят «Вы сегодня очень хорошо пели» – вы знаете, это тоже нехорошо. Это значит, что наше пение оттянуло на себя слишком много внимания, стало самодостаточным. Из служебного превратилось в концертное . Кстати, за несколько десятков лет я только два или три раза слышал от о. Владислава оценку своего пения. Впрочем, иногда я добиваюсь от него, на мой взгляд, самой высокой похвалы. Происходит это так: иногда я, бывает, пою на службе только разученное песнопение, а потом осторожно спрашиваю: «Батюшка, ну как мы сегодня пели «Херувимскую?» А он мне: «А что, это было что-то особенное, вы разве что-то новое пели? А я и не заметил». Вот это самое лучшее, что может заслужить хор –когда его пение не замечают. Но не потому, что оно маловыразительное, а потому, что оно точно вписывается в выразительность богослужения. Сама служба имеет динамическую кривую – взлеты, спады, кульминацию. Если хор не будет эту кульминацию поддерживать, он выпадёт из богослужения, и на это все обратят внимание. А если эта кульминация будет поддержана особо выразительным пением хора – это естественно. Внимание должно быть не к тому, как поёт хор, а к тому, как проходит служба.
– Хор надо не замечать?
Да. Замечать надо весь комплекс богослужения, не выделяя из него пение хора в особую эстетическую категорию.
Подготовка к печати: Марина Васильева, Мария Абушкина.
Есть профессия, которая требует от человека совмещения таких качеств, как музыкальный слух, знание церковного устава и умение руководить коллективом. Эта профессия - регент, начальник церковного хора. О том, от чего зависит красота богослужения и как можно превратить разнобой индивидуальностей в слаженный хор, нам согласился рассказать известный в Москве регент Евгений КУСТОВСКИЙ .
- Евгений Сергеевич, когда, почему и как решили стать регентом?
- Я уже был на четвертом курсе аспирантуры, диссертация была практически готова. И в это время я познакомился с отцом Владиславом Свешниковым. Когда отец Владислав меня увидел, он сказал: «Хватит тебе ерундой заниматься, надо заниматься делом!» Заниматься делом означало то, что музыкант должен быть на клиросе. Я пытался возражать, что я, мол, уже состоялся как музыковед, фольклорист. А он напомнил мне притчу о талантах и сказал: «Все твои способности были тебе даны просто так, “за здорово живешь”, пора отдавать».
И я пришел на клирос.
- Как певчий или уже как регент?
- Да что вы! Сначала, конечно, как певчий. Причем даже просто как человек, заменяющий ушедшего в отпуск певчего. А вот когда я оказался на клиросе, я понял: все, что я делал в жизни до этого, было лишь подготовкой.
- Вы пришли на клирос уже воцерковленным человеком?
- В общем, да, но все-таки я считаю, что настоящее воцерковление произошло только на клиросе. Потому что воцерковление, какое получал среднестатистический прихожанин конца 80-х годов, часто ограничивалось лишь общими представлениями о вере и Церкви. А также всевозможными заблуждениями - типа того, что нельзя через левое плечо передавать свечу или что на Иоанна Предтечу нельзя есть круглое... А логика, красота, гармония богослужения может открыться мирянину именно на клиросе. Ведь это непосредственное участие в богослужении.
- Какие требования вы предъявляете певчим?
- Прежде всего, чтобы у человека был слух, без этого на клиросе, как ни крути, делать нечего. Потом - чтобы у человека было чувство ансамбля, способность петь вместе с другими, чувствовать и слышать других. И еще - чтобы была способность реагировать на руку регента.
- А как вы относитесь к певцам, что называется, с вокально «поставленными» голосами?
- Дело в том, что ансамблевый и сольный вокал - это совершенно разные технологии. Зачастую на клирос приходят не хоровики, а вокалисты, и если я вижу, что человеку есть над чем работать, то я предпочту сам с ним заняться. А беда многих профессиональных певцов с «поставленными» голосами заключается в том, что их готовили к сольному пению, и они часто совершенно не в состоянии петь в хоре, не выделяясь из него.
- Какие хоры вам кажутся более успешными: мужские, женские, смешанные?
- Здесь можно посмотреть с двух точек зрения: музыканта и регента. Эти точки зрения очень разные. Как музыкант я могу посмотреть на этот вопрос с позиций эстетизма, с позиций вкусовщины, которая во всех нас есть, и сказать, что мне больше нравятся однородные хоры. Но рассуждать так - это все равно что сказать: мне больше нравится, когда у священника седая борода, чем когда черная. Я же предпочитаю рассуждать как регент, и в этом смысле мне все равно, какой по составу хор. Какой есть, такой и хорошо.
Хотя, конечно, объективно говоря, однородные хоры звучат значительно монолитнее, слаженнее, чем смешанные. Ведь церковное пение изначально монастырское, а монастырь - явление все же «однополое». И конечно, более традиционным в нашей церкви является мужской хор. Женские однородные хоры до сих пор занимаются поисками того, как передать средствами женского голоса музыкальные традиции, рожденные в мужских хорах.
- Как вы относитесь к «народному хору» - когда песнопения исполняются всеми молящимися?
- Прежде всего необходимо определиться, о каких песнопениях мы говорим. Ведь есть изменяемые песнопения, а есть неизменяемые. От этого многое зависит. С неизменяемыми песнопениями все просто. Есть множество храмов, где их поют все прихожане, например, в нашем храме тоже так. Я очень это приветствую. Я даже выступал на первом регентском съезде, прошедшем три года назад, с докладом «Воспитание поющего прихода».
А как быть с прихожанами, не имеющими слуха? Ведь бывает, что кто-то поет фа-диез в то время, как все поют соль...
- А вас это смущает? Меня нет. Во-первых, я умею изменять свою требовательность к певчему в зависимости от удаленности его от клироса. На клиросе я могу всячески «снимать стружку» с певчих. Но человек, поющий где-то в храме, мне не мешает. Во-вторых, человеку, если он поет уверенно и свободно, вообще-то не естественно петь фа-диез в то время, как рядом звучит соль. Это просто неудобно, это акустический закон. Поверьте мне, я говорю это как специалист по народному пению! Здесь очень многое зависит от регента: он должен уметь в какой-то момент перестать быть профессиональным музыкантом и превратиться в запевалу. Ведь так и в фольклоре: есть мастера, ведущие хор, а все остальные подтягивают. Кроме того, когда люди в храме понимают, что регент не оценивает их пение, а просто предлагает петь, все выстраивается очень даже неплохо. А если прихожанин боится спеть что-то не так - вот тут-то он и поет не так. В пользу всенародного пения мы решили и такую известную всем православным проблему, как заполнение паузы перед причастием. Где-то в этот момент поют так называемые «концерты», где-то читают молитвы перед причастием, где-то поют стихиры дня или праздника. А мы на каждой Литургии поем с прихожанами стихи ко причащению: «Хотя ясти, человече, Тело Владычне...» - и так далее, вплоть до «Вечери Твоея тайныя...».
- А как быть с изменяемыми песнопениями?
- Это, конечно, другое дело. Всенародно такие песнопения петь очень и очень трудно. Но все-таки возможно, и я знаю храмы, где такие песнопения поют все прихожане. Делаются такие попытки и у нас: в нашем храме есть «приходские аналои». Мы заказали нашему приходскому столяру сделать широкие, пологие и невысокие аналои - такие, чтобы на них можно было положить последование вечерни, утрени, литургии, тексты различных служб. Лет сто назад это было бы просто невозможно: было по одному-два экземпляра богослужебных книг на весь приход. Сейчас же я могу - например, на Троицу - разложить публикации текстов на эти аналои для всех прихожан, и все поют.
Сохранились ли дореволюционные грамзаписи обыкновенных приходских хоров, на которые можно было бы равняться современным регентам?
- Очень мало. Сохранились пластинки, записанные в 1912 году в Париже монахами Киево-Печерской лавры. Или фрагменты служб, записанные в храме Христа Спасителя. Разница между прошлыми записями и современным звучанием в том, что наше дореволюционное церковное пение было испорчено целым веком страстных интонаций, подвываний, подъездов - такая манера была присуща пению в церкви в XIX веке. И только в ХХ веке начались поиски НЕ-страстной церковной музыки, которые ведутся до сих пор.
Еще не так давно в репертуаре церковных хоров было много сложной авторской музыки, часто напоминавшей не песнопения, а итальянские оперы. Сейчас этого меньше. А как вы видите перспективу развития духовной музыки?
- Сейчас страстная музыка постепенно уходит с клироса, все больше становится анахронизмом. Многие образцы европеизированного музыкального творчества XVIII и XIX веков сегодня просто неприемлемы в контексте богослужения. Зато все большее применение получает обиход - то есть пение на гласы. Надо сказать, что обиход - это богатейший язык, богатейший материал. При этом разработан он очень мало, и знаем мы его крайне плохо. Навыки настоящего «полногласия» - то есть владения не только всеми гласами, но всеми разновидностями каждого из них - мы во многом утеряли. Чтобы вернуться к ним, нужно много работать и очень этого хотеть. На своем клиросе мы поем практически все на гласы. Например, за всенощной мои певчие раскрывают ноты только один раз - на предначинательном псалме, да и то скорее для напоминания, так как мы его поем всегда на один и тот же мотив.
- А разве не нужно, чтобы пение было разнообразным?
- Да зачем? Я лично считаю, что на разные мотивы должны исполняться изменяемые песнопения. Мы никогда не поем разные «Свете тихий», никогда не поем разные «Ныне отпущаеши». Зачем вносить разнообразие в неизменяемые песнопения, если наибольшей значимостью и выразительностью обладают изменяемые?
- Как вы относитесь к увлечению знаменным пением, которое сейчас можно слышать со многих клиросов?
- Я думаю, для многих это именно так, как вы сказали: увлечение. Зачастую древний распев вставляется в службу как некое декоративное явление, такой экзотический номер, выпирающий из совокупности остальных песнопений, как гвоздь из ровной поверхности. Делать такие украшения несложно, гораздо труднее выдержать всю службу в знаменном стиле, особенно изменяемые песнопения.
Согласитесь, слух современного человека вос питан на гармонической, я бы сказал, европейской музыке: на Бетховене, на Чайковском, на «Битлах», если хотите...
- Да, есть такое мнение, что мы стали жертвами европейского засилья в музыке. Но на самом деле я, как бывший фольклорист, могу сказать вам, что в русском фольклоре переход от одноголосия к многоголосию происходит в том же XVII веке, что и в церковной музыке. Это произошло практически одновременно и независимо.
- Выбор стиля - обиход, авторские сочинения, знаменное пение, - наверное, еще зависит от традиций храма и привычек прихожан. Вы, как регент, прислушиваетесь к мнению прихожан?
- Вы знаете, мне никогда не бывает важно, как оценивается прихожанами само по себе пение хора. Мне это все равно. Гораздо важнее другое - поняли ли прихожане службу, знают ли они, о чем она была, чувствуют ли они ее. Если это так, то значит, служба прошла нормально.
Мы подошли к теме человеческих отношений в храме. Регент - не только музыкант, но и начальник над людьми, певчими. Как вы добиваетесь послушания на клиросе? Вы строги? Певчие вас боятся?
- Да, я строг. Да, певчие меня боятся. Я могу рассердиться, могу «по стенке размазать». Но могу и, наоборот, жилетку подставить. Конечно, брань и строгость - это не самоцель. Главное, чтобы пели хорошо и чувствовали себя спокойно и уверенно. Хотя иногда окрик тоже может быть полезен, если он содержит в себе некий энергетический допинг, который заставляет собраться человека, находящегося или в харизматической отрешенности, или просто в нерабочем состоянии. А вообще, одно из самых трудных умений регента - это что-то сделать или сказать по сути жестко, а по форме мягко. Это умение приходит к регентам далеко не сразу.
- А с чем чаще всего приходится бороться при работе с хором?
- Исправлять по ходу службы приходится многое: и нечистое пение, и неправильное чтение текста. Но выражать недовольство я позволяю себе, как правило, только тогда, когда человек отключается. Хотя я часто прекрасно понимаю, что человек просто устал. А если я слышу, что человек фальшивит, я внутри себя, конечно, буду недоволен, но постараюсь исправить дело как можно мягче. Очень важно никого не обидеть, и поэтому к разным певчим необходим самый разный подход: к одному - более снисходительный, а к другому - бескомпромиссный.
- А еще на клиросе часто бывают такие проблемы, как болтовня и смех. Как вы с этим боретесь?
- Я иногда сам становлюсь как бы возбудителем смешка - для того, чтобы вовремя его и прекратить. Иногда остроумное слово разряжает обстановку и снимает усталость. Таким образом мне удается как бы взять ситуацию в свои руки. Важно, чтобы все понимали: чуть-чуть посмеялись -
и все, пошли дальше. Если на клиросе есть понимание службы как службы, ничто не страшно. А болтовня на клиросе - этого, сказать честно, у нас почти не бывает. Если и бывает, то в основном как проявление усталости, вымотанности. А для меня это всегда сигнал, что я что-то упустил, что-то не так делаю: ведь болтовня означает, что человек вышел из службы, отключился. Это вина регента - значит, не может удержать.
- Еще одна клиросная проблема - опоздания...
- У нас на клиросе люди поют только ради пения на клиросе, ради участия в службе, служения Богу. Есть хоры, где люди поют ради заработка, но у нас это не так: платят у нас мало. Люди у нас поют просто потому, что любят служить. И если человек опоздал на службу, это воспринимается с сочувствием: жалко, что он опоздал. Жалко, что он хотел прийти вовремя и не смог. Но опоздания у нас - не повод для каких-то разборок.
Коснемся состава клироса. Бывают хоры из наемных певцов, для которых церковное пение - работа. А бывают хоры, состоящие только из прихожан. Как это в вашем храме?
- Сейчас все больше становится исключительно общинных хоров, и это, я уверен, очень правильно. У нас на клиросе могут петь только члены нашей общины, которые исповедуются у наших священников, причащаются в нашем храме. У нас нет такого: пришел, спел, ушел. У нас так: пришел, спел... и остался в нашей общине. Многие и помимо пения находят для себя работу в храме. У нас вот так, и во многих храмах так же, но я знаю и очень многие храмы, где до сих пор сохраняются наемные хоры. Эти хоры отличаются прежде всего денежными приоритетами. Я же считаю, что приоритеты клирошанина должны быть другими.
- Последний вопрос касается певческого воспитания детей. Как оно должно производиться?
- Клиросное воспитание детей - это одна из самых важных наших задач. Есть различные приемы обучения. Можно ставить детей на клирос вместе со взрослыми, можно организовывать «детские богослужения». Но нужно учитывать и некоторые особенности. На взрослый клирос можно ставить детей только с определенного возраста, когда чувствуется, что ребенок может выдержать режим службы. А чисто детские хоры могут быть самого разного возраста. Понятно, что навыки чтения слов и нот у детей вырабатываются очень постепенно. Поэтому к службам с детьми приходится специально готовиться. Детские службы у нас бывают примерно раз в месяц, и перед каждой службой бывают спевки. Я, впрочем, не люблю заниматься с детьми концертными программами, разучивать сложные партии. Я предпочитаю делать из детей «обиходный клирос». Я даю им понять, что они готовят службу, а не концерт. И между прочим, я сторонник подготовки с детьми не только литургий, но и вечерних служб, где много изменяемых песнопений. Очень важно приучать детей читать тексты. И надо сказать, дети гораздо лучше, чем взрослые, схватывают это умение. Для детей особенно важно, что у них перед глазами. Они когда поют по словам - поют слова, а когда по нотам - ноты, а это совершенно разное восприятие. Лучше всего они поют наизусть. При пении с детьми изменяемых песнопений очень помогает прием, заимствованный из монастырской практики: пение с канонархом. Канонарх читает один стих, хор поет его, потом другой стих и так далее. Впрочем, со взрослыми это тоже достаточно эффективный прием заставить их понимать смысл того, что они поют.
Фото Андрея РАДКЕВИЧА
«Ты послушай, как поют! Словно ангелы с небес спустились!» А я и слушаю. Льется с высоты, заполняя весь храм, Херувимская… Хор саратовского храма Покрова Божией Матери сегодня по праву считается одним из лучших в епархии. В конце прошлого года регентом хора стал Михаил Толчин.
Он как сейчас помнит свою первую службу в Покровском храме — это был праздник Введения во храм Пресвятой Богородицы.
— За себя не боялся, но все-таки переживал: как хор меня примет? — вспоминает Михаил. За его плечами — высшее профессиональное музыкальное образование (дирижерско-хоровое отделение Саратовской консерватории), немалый и певческий, и регентский опыт. Петь в церковном хоре он начал еще в родном Новороссийске, в кафедральном соборе. Потом приехал в Саратов, поступил в консерваторию. Как сам признается, никогда не думал, что будет регентом — учился-то в светском заведении, видел себя руководителем большого хорового коллектива. Но вот что примечательно: в качестве дипломной работы Михаил выбрал произведение Римского-Корсакова «Сказ об Алексее, Божием человеке»… Параллельно учебе в консерватории развивалась и его православная певческо-регентская профессиональная биография. Пел в хоре храма во имя Серафима Саровского, через некоторое время его поставили там регентом. Потом перешел в храм Рождества Пресвятой Богородицы, затем пел в Архиерейском мужском хоре. После этого пригласили регентом хора в Покровский храм.
Если говорить точнее, то сегодня Михаил является регентом двух хоров храма: правый хор поет в дни церковных праздников, левый — в будни. Оба хора вместе — это 40 человек. В основном студенты областного училища искусств, консерватории, возраст достаточно молодой. Встречаются среди хористов и представители старшего поколения: как правило, это вокалисты из оперного театра. И неизвестно что сложнее: работать с молодежью, пока еще только получающей профессиональные азы, или со сформировавшимися профессионалами с устоявшейся манерой пения, тем более что концертное исполнение отличается от церковного.
— Переучиваться всегда сложнее, чем учиться, что называется, с чистого листа,— считает собеседник,— молодой ты или маститый, есть опыт или нет — хор должен петь как один человек. Вот именно такого звучания я и добиваюсь.
Я попросила Михаила конкретизировать, каким же всё-таки по его мнению должно быть в идеале пение церковного хора: по звуку, по динамике исполнения. Ведь общеизвестно, что традиция церковного пения разнится не только по городам, но даже по отдельным храмам. Где-то она ближе к концертно-академической, а, например, в Воронежской области мне довелось на литургии услышать непривычное для нашего слуха практически народное пение так называемым «белым» голосом.
— Для меня идеал церковного пения — это простота звучания,— говорит регент.— Песнопения недопустимо «украшать» вольной фразировкой, замедлениями темпа, излишней динамикой. Экспрессия, безусловно, должна присутствовать — но она должна быть внутренняя, сдержанная. Я от музыкантов хора требую исполнительской сосредоточенности и погруженности в музыкальный материал. Ну, а самое главное — я стараюсь добиться от хора молитвенности в песнопениях.
Сегодня даже не верится, что еще меньше года назад перед регентом Михаилом стояли отнюдь не задачи творческого плана. Потому что в первую очередь новому регенту пришлось привнести во вполне сформировавшийся хоровой коллектив свое видение дисциплины рабочего процесса. Его девиз: «Чтобы в хоре был порядок». Педантичный и пунктуальный сам, он не терпит недисциплинированности, необязательности. Музыканты — люди творческие, в рамки дисциплины их поставить трудно… Но уже через месяц после начала работы такое явление, как случаи опоздания на спевку, кануло в лету. Интересуюсь, что за репрессивные методы применялись — может, штрафы?
— Нет, до штрафов дело не дошло,— улыбается Михаил.— А вот предупреждения были. Оказалось, таких мер вполне достаточно. Но главное не это. Сейчас я вижу: людям интересно работать. Поначалу, помню, на спевке (а она должна длиться два часа) просили: а давайте без перерыва, в полтора часа управимся — и по домам быстрее! Ну, а теперь наоборот: просят — может, отдохнем, а потом еще позанимаемся. Никто домой пораньше уже не торопится.
Строг регент и в отношении внешнего вида своих подчиненных, неукоснительно добиваясь того, чтобы прекрасная половина хора приходила на работу только в юбках и с покрытой головой. Все разговоры новеньких хористок на тему «да нас и не видно, в чем мы там поем» Михаил прекращает на корню:
— Видно, не видно — суть-то не в этом. Я всегда в таких случаях говорю: в храм вы не ко мне приходите, а к Богу. Да и для прихожан вы уже «люди храма», так что будьте добры соответствовать! Как правило, второй раз к этой теме возвращаться не приходится. И знаете, я заметил: чем дольше человек в хоре, тем меньше в нем этой «светскости» становится. Он и внешне, и внутренне меняется. Многие приходят к вере, принимают крещение. Такие случаи есть и среди наших хористов.
Основа репертуара хора — русская церковная классика (Чесноков, Бортнянский, Калинников), монастырские напевы… Где достать ноты? Сегодня эта проблема не стоит так остро, как несколько лет назад. Регенты обмениваются музыкальной литературой между собой, с недавнего времени нотные сборники поступают на епархиальный склад. С благодарностью говорят саратовские регенты и о Владыке Лонгине, который заботится о пополнении нотных библиотек епархии.
— Я хорошо помню времена, когда такого количества и разнообразия репертуара церковной хоровой музыки просто не было,— рассказывает Михаил,— а значит, и у регентов было гораздо меньше возможностей. Ведь служба — это не просто круг определенных песнопений. Регент должен подобрать их так, чтобы они и друг к другу, и к характеру службы подходили. Праздничная литургия требует более торжественного музыкального оформления, постовая служба — аскетичности и углубленности тональных и гармонических средств выражения.
Может быть, для кого-то это окажется новостью, но музыку для церковных служб (не путать со светскими музыкальными произведениями на церковные сюжеты!) пишут и современные композиторы. Мне было интересно, как относится к современной церковной музыке собеседник. Оказалось, со своим «теоретическим» вопросом я опоздала: в практике регента Михаила Толчина уже есть опыт включения «Стихиры на освящение воды» нашего современника — московского композитора Печенкина — в крещенскую службу. Это произведение написано в традиционной манере, и вряд ли рядовые прихожане смогли выделить его из череды остальных. Те же, кто хорошо знает церковную музыку, это репертуарное приобретение хора оценили с самой положительной стороны. Если же говорить о веяниях современности в целом, то уверена: больше всего достижениям технического прогресса радуются именно регенты. Сегодня, когда есть компьютер и ксерокс, даже страшно вспомнить, как регенты прежних времен готовились к службе без этих незаменимых помощников. Ведь надо было не только переписать, но и размножить в достаточном количестве все нотные партии. Одна толстая папка с нотами — на пюпитре у регента, и еще как минимум по такой же папке нужно приготовить на хористов по партиям: бас, альт, тенор, сопрано… Как рассказал Михаил, к каждой службе сегодня он готовит как минимум девять комплектов, а для спевок их требуется еще больше.
Покровский храм — единственный, пожалуй, в Саратове, где хор поет не внизу, на клиросе, а на специальном высоком балконе на противоположной от алтаря стене — хорах. Такое местосторасположение невидимых прихожанам хористов только усиливает эффект поистине ангельского пения, льющегося с небес. Храмовая акустика творит чудеса: как рассказал Михаил, при пении на хорах «скрадываются» все исполнительские погрешности, звучание получается удивительно чистым и благородным. Кстати, именно по этой причине спевки на хорах проводить не рекомендуется, ведь во время рабочего процесса регент должен услышать и убрать все «грязные» ноты. О нотах: не сразу, но Михаилу удалось уйти от светской практики пения стихир, тропарей и ирмосов по нотам. Сегодня все хористы в Покровском знают церковные гласы наизусть.
Как я уже говорила, в хоре много студентов. Понятно, что, получив диплом, кто-то хор покидает. Становится ли это проблемой для регента?
— Да, поначалу это тормозило процесс, надо было спешно искать замену,— вспоминает Михаил.— Но сегодня такой проблемы, в общем-то, уже и нет. Бывшие студенты разъезжаются из Саратова, уходят в декрет, и это естественный процесс. Но их место недолго остается вакантным: претенденты на него сами к нам обращаются, и я уже выбираю — подходят они нам или нет. При этом для меня одинаково равны как профессиональные качества — хороший голос, умение читать хоровую партию с листа, так и человеческие — ответственность, коллективизм, доброжелательность.
Лето — пора каникул и отпусков, и церковные хоры не исключение. Что же делать, чтобы качество звучания хора не страдало? У регента Покровского храма всё под контролем: графики летних отпусков обязательно согласовываются заранее, а с 15 августа хор приступает к работе в полном составе: впереди ответственные службы в праздники Преображения и Успения.
…Хористы уже собрались на спевку, наш разговор с Михаилом пора было заканчивать. Напоследок я задала традиционный вопрос о профессиональных планах.
— В этом году хотелось бы выступить на концертной площадке,— поделился задуманным Михаил.— Еще полгода назад говорить об этом было бы преждевременно. Но сейчас, когда хор, по признанию специалистов, вышел на новый уровень исполнительства, очень бы хотелось показать широкому слушателю и наш коллектив, и красоту церковной музыки.
Маргарита Крючкова